Никогда не было, но вот опять. Попал - Алексей Николаевич Борков

на отдельные фрагменты. Во всем этом чувствовался, какой-то завораживающий ритм.

Глянув на деда с Архипкой, с удивлением заметил, что они не остались равнодушными к камланиям знахарки. И если дед, тряхнув головой отогнал сонную одурь, то Архипка скис окончательно и откровенно спал, привалясь спиной к стене. На меня же колдовское бормотание никак не подействовало. После ошаманивания иностранца команду на то, чтобы развязать страдальца Баба Ходора не дала, неодобрительно посмотрев на меня, сказала:

— Где же ты, аспид, окаянствовать так научился? Даже я сначала поверила, что ты его сейчас резать будешь.

— Где, где? Книжки нужные в детстве читал. — Перефразируя классика бардовской песни пробормотал я вытаскивая из-за пазухи сомлевшего Луиджи очередной револьвер, а из кармана извлек пухлый кошелек с бумажными российскими деньгами. Из другого кармана достал нечто напоминающее портмоне с какими-то документами. Вместе с портмоне захватил свернутый лист бумаги, который, выпорхнув из кармана, спланировал на пол. Положив портмоне на стол, я поднял листок, развернул и выругался.

— Ах ты ж блин блинский! Савватеевна, дай-ка обманку.

— Чего дать? — не поняла меня женщина.

— Шкатулку дай, ну ту, которую мы вместо «ларца Парацельса» хотим этим долбодятлам европейским впарить.

Знахарка, успевшая спрятать шкатулку в тайник, достала ее и подошла ко мне. Дед тоже подтянулся.

— Смотрите. — сказал я показывая, нарисованный в изометрии и раскрашенный, «ларец Парацельса» с проставленными размерами. Причем размеры давались, в привычных мне, миллиметрах.

— Похоже, летна боль! — выразил общее мнение дед. Я спросил знахарку: откуда у ватиканских попов такое точное изображение пресловутого ларца?

— Так почитай сто лет без малого Ватикан за «ларцом» охотится. А Бальцони видел его и, может быть, даже в руках держал.

— Это как? — не поверил я.

— Бабушка, царствие ей небесное, рассказывала, что приезжала из Италии в Москву целая поповская делегация. Бальцони, ему тогда чуть больше семнадцати лет было состоял в секретарях у главного из них, скорее всего сыном внебрачным того был. Простыл он сильно и чуть не помер, да умирал уже, когда бабушку уговорил тот главный помочь мальчишке. Вроде чуть ли не на коленях умолял. Видно любил сынка.

— Да откуда же он узнал-то про твою бабушку?

— Знал кое кто из церковников. Бабушка хотя и молодая была, ну как молодая лет двадцать пять ей было тогда, но уже помогла кому-то из церковных иерархов, спасла от смерти. Вот и порекомендовали. Я же говорила тебе, что сильной, очень сильной ведуньей была бабушка Христина.

— Уговорили значит ее.

— Красивый был тот Бальцони в юности. Вот и пожалела она парнишку. Но уж очень запущена была болезнь. Пришлось прибегнуть к «ларцу». Два раза с помощью «ларца» уже почти из могилы его вытаскивала. Еле выходила. А когда выходила тут у них и любовь случилась. Потом он уехал в свою Италию, а бабушка матушку мою родила.

— Прямо бразильский сериал какой-то. — Не удержался я от замечания.

— Какой такой сериал? — не поняла Баба Ходора.

— А…! Не обращайте внимания. Это я так о своем, о девичьем. — Отмахнулся я. И тут же спросил знахарку про амулет от пресловутого падре Бальцони:

— Амулетик, что ты сняла с тушки этого Луиджи, он, что правда наговоренный и какую-то силу имеет?

— Ты опять о магии. — Улыбнулась та. Это для него он силу имеет, потому, что сказали ему это. Дед мой, Бальцони, и сказал для усиления воздействия внушения. Ведун он слабенький, вот и его внушения и нуждаются в таких подпорках. А так это просто медяшка, обыкновенный медный образок.

— Эх Баба Ходора, Баба Ходора уже который раз ты меня обламываешь. Я уж грешным делом подумал, что амулетик этот ману накапливает.

— Чего, чего накапливает? Какую такую манну?

— Не манну, а ману. Манна — каша библейская, а мана это магическая энергия, ну вроде силы твоей. Накапливается в амулетах из мифрила, или из чешуек магического дракона, а если нет ни того ни другого, то сойдут и драгоценные камни: алмазы там всякие, изумруды и даже горный хрусталь, ну это уж от крайней бедности.

— Опять скоморошничаешь. Все ерничаешь, а дело-то серьезное. Скоро этот Луиджи в себя придет и чтоб его под контроль взять надо будет наговор прежний снять, да так чтобы он в своем уме остался. Бальцони хоть ведун и слабый, но наговор есть наговор и так просто его не снять.

— Ну здесь мы с тятей тебе не помощники. Хотя, если нужно для дела, можно их немножко помордовать. Тятя, вон, это запросто оформит. Сможешь ведь? — обратился я к деду. Тот ухмыльнулся и промолчал, но было видно, что за ним не заржавеет.

— Уймись уже, и так помордовал знатно. — Недовольно сказала знахарка.

— Хватит балаболить. Иностранец вон в себя приходит. Давай Савватеевна успокой его, вишь как рвется, болезный. Сломает себе что-нибудь, отвечай потом. — Остановил дед наши препирательства.

Баба Ходора подскочила к приходящему в себя иностранцу и принялась заново шаманить вокруг него. Минут через двадцать она отпустила голову страдальца из своих магнетических ладошек, вытерла со своего лба обильно выступивший пот и устало присела на лавку.

— Все! Развязывайте и этого, теперь не дернется.

Мы с дедом развязали этого Фальконе и пока тот разминал затекшие руки, я отошел к столу и взял, на всякий случай, револьвер «крыски», но иностранцы вели себя смирно, не ругались и вообще выглядели заторможено.

— Что они такие кволые? — спросил я знахарку. Та только отмахнулась:

— А ничего страшного. Через денек другой оклемаются. — Потом подошла к ямщику с крыской и заставила их отмереть.

— Ну что Савватеевна будем впаривать артефакт? — Обратился я к Бабе Ходоре. Та непонимающе на меня уставилась. — Торговаться будем за «ларчик Парацельса» или подождем?

— А чего ждать-то? Торгуйся, а я переводить буду.

— Договорились! Тятя выйди на улицу глянь на их сани, может они там ружьишко какое забыли. — Проговорил я, поигрывая револьвером, за которым, четверка ошаманенных заворожено следила.

Дед вопросительно глянул на знахарку и после ее кивка вышел во двор. Минуты через три он вернулся, неся в руках какое-то короткоствольное ружье.

— Нехило вооружились гады. — Я взял у деда ружье и, показав его Пизаконе, спросил, прикалываясь:

— «Лупара»?

Луиджи кривовато ухмыльнулся, а второй что-то довольно долго объяснял.

— Что он лопочет? — спросил я у Бабы Ходоры.

— Говорит, что это не «лупара», винчестер какой-то.

— Винчестер? — А ведь, правда — винчестер, вон и скоба для перезарядки. Главный индеец всех времен и народов, Гойко Митич, из такого лихо палил.

Я взялся за скобу хотел передернуть, но во время остановился. Если он заряжен, то бабахну по не знанию в хате.