Алтын-Толобас - Борис Акунин

Вот разве что главка про клуб «Педигри»? Автор статьи утверждал, что Иосиф Гурамович любит коротать там вечера, играя в покер и биллиард с членами этого эксклюзивного собрания (слово «эксклюзивный», кажется, очень нравилось журналисту и встречалось в тексте бессчетное количество раз), принимающего в свои ряды лишь отпрысков старинных фамилий. В числе ярчайших представителей столбовой аристократии и постоянных партнеров Иосифа Гурамовича были названы знаменитый скульптор, потомок грузинского княжеского рода; кинорежиссер, любящий поговорить о своих дворянских корнях, а также еще некоторые звезды локального масштаба, чьи имена Фандорину ничего не говорили.

Что ж, как говорил Малюта Скуратов, попытка не пытка.

Николас нашел по Интернету телефон клуба «Педигри». Набрал номер, попросил господина Габунию.

– Иосиф Гурамович к клубному телефону не подходит, – ответил сладкий лакейский голос. – Звоните ему, пожалуйста, на мобильный.

Есть! Большой Coco в клубе! Как бы только прорваться через прислугу?

– Передайте господину Габунии, что это Фандорин. По срочному делу.

– А номер мобильного вы не знаете? – уже менее паточно спросил ливрейный. – Иосиф Гурамович не любит, когда его от биллиарда отрывают. Доиграет партию – передам. Он ваш телефон знает, господин… э-э-э… Федорин?

– Фан-до-рин, – по слогам произнес Николас и, немного поколебавшись, назвал номер своего сотового.

Выключил компьютер, телефон повесил на ремень брюк и принялся скакать по скверу, размахивая руками. Это у них называется лето! Градусов тринадцать, не больше. Позавчерашняя ночь в гостиничном номере, который казался привередливому магистру таким убогим, сейчас вспоминалась элизиумом. Вчера же, на разложенном столе, ночевать было и вовсе чудесно. Жестковато, конечно, но зато тепло, и из темноты доносилось сонное дыхание Алтын. Она уснула сразу (это Николас всё ворочался) и один раз неразборчиво пробормотала что-то жалобное, а наяву представить ее жалующейся было бы невозможно.

Глупо. В бумажнике полно денег, кредитные карточки, а такая простая вещь, как ночевка под крышей, представляется непозволительной роскошью. В гостиницу без паспорта не сунешься. Да если б и был паспорт – это ж все равно, что сразу отправляться на постой в домзак. То есть это во время гражданской войны называлось «домзак» (сэр Александер рассказывал), а теперь как-то по другому. Ах да, КПЗ.

Прижимая к груди чемоданчик, Николас стоял под деревом и уныло смотрел на сияющее огнями царство бога торговли Гермеса. К комплексу подъезжали лимузины, распахивались и закрывались двери гостиницы «Международная», а гражданин Соединенного королевства, обладатель ученой степени, потомок крестоносцев, топтался в темноте, словно какой-нибудь Гаврош у витрины булочной.

На углу улицы, что вела к чудесному чертогу, остановился длинный «даймлер-бенц» – как раз возле барышни в очень короткой юбке и очень длинных сапогах. Она наклонилась к окошку, о чем-то поговорила с водителем и сердито махнула рукой – поезжай, мол, своей дорогой. Автомобиль поехал дальше и через полсотни ярдов затормозил возле другой барышни, как две капли воды похожей на первую.

Николас был решительным противником проституции, видя в этом постыдном промысле не только рассадник преступности и болезней, но еще и оскорбление человеческого, прежде всего женского достоинства. Никогда в жизни ему не пришло бы в голову, что он может проверти ночь у служительницы покупной любви, но при мысли о теплой комнате, мягкой кровати и уютном свете абажура сердце магистра тоскливо сжалось. Только чтобы согреться и поспать, больше ни для чего другого! Заплатить как за полный набор услуг, лечь под одеяло, обняться с «самсонайтом» и хоть на несколько часов расстаться с ужасной реальностью.

Да нет, дикость. И к тому же небезопасно.

Но еще через четверть часа эта мысль уже не казалась Фандорину такой дикой. Куда опаснее бродить ночью по этим диким степям Забайкалья. Не дай бог ограбят или, того хуже, милицейский патруль остановит – проверить документы.

В тот самый момент, когда Николас повернул назад, в сторону порочной улицы, у пояса зазвонил телефон.

– Николай Александрович? – проворковал мягкий баритон с едва уловимым акцентом – чуть-чуть певучести, не "к", а скорее «кх», но и только. Очень хорошо, что вы захотели со мной встретиться. Мои люди просканировали сигнал вашего мобильника. Вы находитесь где-то возле Центра Международной Торговли, да? Я уже выслал за вами машину. Будьте через десять минут у главного входа. Черный «ниссан-патфайндер».

И, не дожидаясь ответа, разъединился.

Умный человек, подумал Фандорин. Очень умный, очень четкий, очень спокойный. Совсем не такой, как на снимках из журнала. А значит, еще и очень хитрый. Стало быть, вдвойне опасный.

Полоумный английский Колобок. От бабушки ушел, от дедушки ушел, и вот к кому пришел.

Может, отключить предательский телефон и, пока не поздно, раствориться в ночи?

* * *

Машину вел тот самый грузин с подкрученными усами, который требовал от Шурика извинений в коридоре «Интуриста». Николас попробовал заговорить со старым знакомым, но тот хранил неприступное молчание – видимо, получил соответствующие инструкции. Или, быть может, не получил инструкций вступать в разговор? Кто их знает, специалистов по тайным делам, что у них за обыкновения.

Клуб «Педигри» оказался славным допожарным особнячком, затерянным где-то в улочках Белого города. Николас слишком плохо ориентировался в Москве, да еще окутанной ночным мраком, чтобы определить локацию точнее. Но бульварное кольцо джип миновал, это точно.

За высокими железными воротами открылся уютный двор, ярко освещенный фонарями. Николас поднялся по белокаменным ступеням, прошел между двух косматых львов, и толкнул стеклянную дверь.

Там уже поджидал привратник: в пудреном парике, камзоле с позументами и белых чулках. Он поклонился, передал Фандорина другому служителю, одетому точно так же, только с золотым эполетом и аксельбантом, а тот, ни о чем не спрашивая, повел магистра вглубь здания.

Клуб был просто замечательный: со звонким фонтаном, темными картинами в бронзовых рамах, старинным оружием на стенах и антикварными шкафами, уставленными драгоценным фарфором. Николасу всё это очень понравилось, хотя, если уж придираться, шкафы были не посудными, а книжными, да и обивка на креслах сталкивала лбами двадцатый век с восемнадцатым. Но всё равно сразу было видно, что клуб в высшей степени эксклюзивный и абы кого сюда не пустят.

Очевидно, именно этим объяснялись взгляды, которые ловил на себе Фандорин, следуя за пудреным лейб-гвардейцем. Компания из четверых солидных господ у ломберного столика, две холеные дамы у барной стойки и даже трое раскрасневшихся молодцов в оттянутых на сторону галстуках – все они с недоумением рассматривали долговязого субъекта в нечистой белой рубашке.

– К Иосифу Гурамовичу, к Иосифу Гурамовичу, – шепотом пояснял лоцман тем, кто выражал недоумение слишком уж демонстративно.

За первым залом обнаружился второй, сплошь занятый столиками, за некоторыми из которых выпивали и закусывали нарядно одетые гости обоего пола. Вон их сколько, оказывается, уцелело, отпрысков старинных фамилий, с почтительным удивлением думал Николас, вглядываясь в лица. Наверняка здесь были и представители родов, связанных с Фандориными родством или свойством. Ведь триста лет жили бок о бок.

Оркестр – арфа, виолончель и рояль – наигрывал меланхоличную мелодию, а певица в длинном платье с почти таким же длинным декольте пела что-то про упоительные российские вечера, но не про подмосковные (ту песню Николас знал).

В дальнем конце зала, за колоннадой, стояло три биллиардных стола. Два были пустые, а у центрального сам с собой гонял шары чрезвычайно тучный господин в атласной жилетке. Магистр сразу узнал Иосифа Габунию. Узнал он и той-терьера Жужу, мирно дремавшего прямо на зеленом сукне. Смысл солитэра, кажется, состоял в том, чтобы загнать в лузы все шары, не потревожив собачку. И надо сказать, виртуоз блестяще справлялся со своей задачей. Пыхтя и наваливаясь огромным животом на край стола. Большой Coco долго целился, потом коротко, точно бил, и шары стукались друг о друга, выписывая идеальную траекторию, которая непременно заканчивалась сытым покачиванием сетки. Игрушечный песик, видимо, ко всему привычный, от стука шаров не просыпался и лишь время от времени прядал острыми черными ушками.

В зубах у банкира торчала длинная сигара, на мохнатых пальцах ослепительно блестели перстни, а на бортике посверкивал хрустальный бокал с коньяком. В сторонке, на малахитовом столике, стояла пузатая бутыль, уже наполовину пустая, ваза с фруктами и необъятная коробка шоколадных конфет.