Илоты безумия - Николай Чергинец

— Дино, как дела?

— Хорошо, господин.

— Почему ты называешь нас господами? Ты же видишь: мы — пленные, наше положение хуже твоего.

— Я в этом не виноват, господин… нет… друг.

— Вот это ты правильно сказал, — улыбнулся Мельников.

— К кому ты нас ведешь? К Кериму?

— Нет. Вас вызывает ваш соотечественник. Он из Советского Союза, прибыл сюда почти месяц назад и сейчас беседует с каждым русским.

— Кто он?

— Я не знаю, друг. Его фамилию здесь не называют.

— А кто разговаривает с американцами? — на всякий случай спросил Полещук.

— С ними разговаривает американец.

— А из каких еще стран здесь есть люди?

Дино настороженно оглянулся и, понизив голос, ответил:

— Здесь много мусульман…

— Из каких стран?

— Из Афганистана, Пакистана, Ирана, Ирака, Ливана, Саудовской Аравии, много других стран Африки. Я, например, из Нигерии. Есть люди из Англии, Америки, Франции, Испании, Италии…

— Ого, — не сдержался Полещук. — Скажи, Дино, а сколько всего здесь человек?

— Я думаю, четыреста — шестьсот человек в Центре, — негр еще раз оглянулся и добавил: — Но у них есть центры в Боливии, Бразилии, Ливане, Пакистане, а вербовочные пункты, которые подбирают сюда людей, разбросаны в десятках стран.

— Здесь все — военнопленные?

— Нет, друг. Военнопленные только вы и ваши друзья из России. Здесь есть и такие, которых похитили люди Керима. Вы скоро сами все это узнаете. Здесь есть очень большие ученые.

— Их что, тоже похитили?

— Кого похитили, кто сам за большое вознаграждение пришел сюда работать.

— А что здесь делают?

— По-моему, ничего. Они учат людей воевать, — и без всякой паузы объявил: — Вот мы и пришли.

Они увидели одноэтажное здание, конечно, из металлических конструкций. В нем была только одна дверь. Дино остановился:

— Вам — туда. Я буду здесь вас ждать. Желаю успеха, друзья.

От таких слов на душе у парней стало теплее — после долгих скитаний, унижений и издевательств они встретили друга.

Виктор и Владимир прошли по узкому коридору к дверям, у которых стоял мужчина среднего роста. Он на чистом русском языке произнес:

— Полещук, останься здесь, я вызову. Мельников — входи.

Кабинет оказался довольно просторным. Работал кондиционер, а на письменном столе — вентилятор. Мужчина указал рукой на стул, приглашая садиться. Он выключил вентилятор и некоторое время внимательно рассматривал своими не то голубыми, не то серыми глазами Мельникова, который после яркого солнца не мог определить их цвет.

— Меня зовут Леонид Карлович. Я тоже из России. Звание, которое я там имел, — майор. Возглавляю в Центре русский отдел. Пришел сюда, в отличие от вас, капитан, добровольно и не жалею об этом. Хочу перестройку завершить в России и во всем мире одновременно. Мне доложили, что вы и ваш подчиненный рядовой Полещук проявили благоразумие и согласились сотрудничать с нами. Не скрою, мы обязаны проверить вас, а затем принять решение по вашей дальнейшей судьбе. Сейчас у меня есть к вам несколько вопросов. Обучали ли вы своих солдат штурму укреплений, захвату, скажем, объектов, аэродромов, зданий?

— Конечно. Этим занимаются, по-моему, все армии мира, особенно разведчики, спецназ, десантники.

— Правильно. А каким стрелковым оружием владеете?

— По-моему — любым, стрелковое оружие, какой бы страной ни производилось, если говорить о механизме, в принципе, мало чем отличается друг от друга.

— А как насчет гранатометов, минометов?

— Нет проблем.

— О карте, конечно, нет смысла спрашивать?

— Естественно.

— А если бы вам предложили принять участие в боевых действиях?

— Против кого? Надеюсь, не против своих?

— Ну, об этом позже, — уклонился от ответа Леонид Карлович. — Курите, капитан?

— Нет, как-то мимо меня прошла эта забава.

— И не жалейте. Курить — здоровью вредить. Иностранными языками, конечно, не владеете?

— В школе, а затем в военном училище немного английским занимался. Могу читать, кое-что перевести, но лучше получается со словарем.

— Минировать приходилось?

— Я же — командир роты. Все, что должна делать рота, — обязан знать и уметь. В Афгане приходилось и ставить мины, и снимать их.

— С ядерным оружием, конечно, дел не имели.

— Нет. В училище в общей форме проходили. Больше внимания уделяли защите от воздействия ядерного взрыва и действиям на зараженной местности.

— На аэродромах, в портах по обслуживанию военных судов не приходилось работать?

— Никак нет.

— Как относитесь к Советскому Союзу?

— Как и все нормальные люди. Это же моя Родина. Там я родился, там живет моя семья, родители, родственники…

— Ну, а то, что эта Родина послала вас в Афганистан, где вы попали в плен, были унижены, чуть выжили, — не задумывались над этим?

— Нет. Я солдат и обязан выполнять приказы. Такой порядок в любой армии.

— Многого вы еще не понимаете. Ну, ничего, побудете у нас, пооботретесь немного, тогда с другой стороны посмотрите на себя. А пока я вам как офицер офицеру обязан помочь. Предлагаю вам сотрудничество. Я освобожу вас от физических работ…

— И Полещука?

— Хорошо, — засмеялся майор, — и вашего солдата тоже.

— Леонид Карлович, а в каких вы войсках служили? Лицо майора сразу же сделалось хмурым:

— Вот что, Мельников, давайте впредь договоримся, вопросы буду задавать я. По крайней мере, так будет первое время, пока не смогу получить доказательства вашей лояльности. А теперь идите и пришлите сюда Полещука.

Мельников, попрощавшись, вышел в коридор:

— Заходи, Владимир. Я тебя буду ждать на улице.

Дино сидел на корточках у дерева с большими листьями. Увидев Мельникова, он встал:

— Володя еще задерживается?

— Да. С ним еще беседует Леонид Карлович. А ты, Дино, молодец. Мы с тобой познакомились совсем недавно, а ты уже хорошо говоришь по-русски.

— Спасибо. Мне очень нравится русский язык. Я мечтаю поехать в Москву учиться. У вас есть университет имени Патриса Лумумбы. Слышали?

— Конечно. Там очень много иностранцев учится, по-моему, больше всего из африканских стран.

— Да, да. Я хочу туда поступить. Заработаю немного денег и поеду в Москву.

— Дино, но ты здесь об этом никому не говори… могут не отпустить.

— Да, да. Я понимаю. Я говорю только вам, моим друзьям.

— И Леониду Карловичу не говори.

— Конечно. Он нехороший человек, я это знаю.

— Почему?

— Он убежал из своей страны, он предал ее. Вчера я видел, как он бил одного русского солдата.