Тафгай. Том 9 (СИ) - Порошин Влад

А старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,

Желание загадай.

И уже со второго четверостишия вступил и наш разношёрстный агитбригадовский хор. Кстати, иначе мы бы просто не смогли начать эту песню красиво и дружно. Сколько не репетировали, замечательные строчки про волшебную снежинку исполнялись кто в лес, кто по дрова.

Смотри с надеждой в ночную синь,

Некрепко ладонь сжимай,

И все, о чем мечталось, проси,

Загадывай и желай, — лихо горланили мы все вместе, а по погрузившийся в полумрак зал, по которому бежали световые блики чем-то смутно напомнил звёздное небо.

И Новый год, что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою…

И вдруг в моей голове слово «твою» прозвучало так, как будто на магнитофоне заело плёнку, а потом наступила абсолютная тишина. И я в доли секунды оказался героем фантастического фильма, в коем время остановилось, а люди застыли как памятники. Я увидел Сусанину, которая развела руки в стороны, как оперная певица. Заметил смешное выражение Витька, который не то пел, не то привычно кривлялся. Поразился множеству удивлённых и вытянутых лиц людей на зрительских местах. И обратил внимание на режиссёрку Киру Нестерову, на щеке которой замерла маленькая слезинка.

— Всё, допелся до Кащенко, Дед Мороз — красный нос, — зло прошипел я и обернулся назад.

И в это самое мгновенье «картинка» резко ожила. Только теперь передо мной был не актовый зальчик уездного ДК, а огромный зал для бальных танцев, в котором большущие люстры висели прямо в воздухе, так как вместо потолка на сотни и может быть тысячи танцующих пар, смотрело самое настоящее звёздное небо. Отовсюду звучала музыка Чайковского, которую исполнял большой симфонический оркестр. Танцующие мужчины поголовно было во фраках, а женщины просто поражали воображение разнообразием бальных платьев. Я заметил здесь наряды Викторианской эпохи, платья Эпохи Возрождения и конечно, то тут, то там мелькали барышни в малюсеньких блестящих обрезках ткани характерных для эпохи ночных клубов и дискотек. А от золотых украшений и бриллиантов, которыми буквально были усыпаны местные женщины, просто рябило в глазах. Поэтому я среди этого богатого праздника жизни в своей грошовой дедморозовской шубе из плюша выглядел как инородное тело.

— Шампанское, месье? — подскочил ко мне официант в чёрной жилетке и белой рубашке, который ловко удерживал одной рукой поднос с десятком полных бокалов.

— Безалкогольное пиво есть? — крякнул я, решив делать вид, что всё идёт путём, всё по плану и если меня что-то выдернуло из одного зала и перенесло в другой, то это кому-нибудь нужно.

— Ну, как не быть! — захихикал странный официант. — Баварское, свежее, сегодняшнее!

Официант сунул мне один фужер и резво бросился в толпу танцующих людей. «Трах-тибидох, — пробубнил я про себя, — сдаётся мне, что если это не бал у Сатаны, то что-то очень на него похожее. Ладно, пью пиво, жду хозяина этого вертепа для богачей. На крайний случай у меня в руках клюшка, и если не вернут обратно, то я тут такого наворочу, чертям станет тошно».

Я отхлебнул содержимое бокала и по горлу разлился давно позабытый горьковатый напиток с привкусом солода. «Безалкогольное пиво в моём теперешнем времени появится года через два или три, — отметил я про себя. — А тут оно, пожалуйста, в наличии. И мне почему-то кажется, что здесь вообще всё что захочешь в наличии. А вдруг это и есть бал у Сатаны? Мало ли что Булгаков сочинил про голых баб на том срамном мероприятии? Он ведь его воочию не видел! Вот попал, так попал». И вдруг подтверждая мои невесёлые мысли, мимо пробежали две женщины в одном нижнем кружевном белье розового цвета. А музыканты, как назло, покончили с Чайковским и заиграли вальс Штрауса.

— А я давно хотел с вами познакомиться, — прозвучал чуть-чуть скрипучий мужской голос за моей спиной. — Надеюсь, мне представляться не надо? — ухмыльнулся высокий худощавый мужчина, у которого один глаз был зелёный, а второй чёрный.

Кроме того незнакомца, который походил по описанию на Воланда, сопровождала красивая черноволосая женщина в длинном белом платье с разрезом до середины бедра. А ещё с правой стороны стоял низенький толстенький мужчина с лицом похожим на кошачью мордочку и ушами как у кота.

— Да, можно не представляться, — буркнул я, поёжившись, так как с детства недолюбливал нечистую силу. — Скажите, как я могу к вам обращаться?

— Мессир, — мяукающим голосом произнёс коротышка.

— Ну что ж, товарищ Мессир, я от лица всех советских Дед Морозов поздравляю вас с наступающим годом, желаю всех благ. И вам, гражданочка, всех благ, — кивнул я предполагаемой Маргарите. — Молодцы, хорошую поревели работу для встречи Нового года и Рождества. Музыка, танцы, люстры в воздухе. Впечатлён. Могу выслать почётную грамоту от заводского профсоюза, когда буду возвращён по месту своей теперешней прописки.

— Придуривается, — снова промяукал коротышка. — Давай, дурья башка, загадывай желание, и мы за секунду забросим тебя в Чикаго.

— Да, только придётся кое-что подписать, — проскрежетал Воланд. — Так, одна простая формальность.

— Если формальность, то зачем подписывать? — хмыкнул я. — Даю честное комсомольское слово. Давайте по рукам, и я полетел, — я протянул ладонь Воланду, улыбнувшись простоватой и даже немного дебильноватой улыбкой.

— Мессир, кажется, нас кто-то держит за дураков, — мяукнул низкорослый толстяк. — Нам твоё честное комсомольское слово, как мертвецу горчичник на поясницу. Вот читай, расписывайся и лети, — коротышка протянул мне появившийся из воздуха пергаментный свиток с текстом.

— Ну, хорошо, — я взял бумагу и одним глазом пробежал её содержимое, в котором чёрным по белому значилось, что на одно своё желание, от меня потребуют выполнение одной просьбы товарища Мессира. — Хорошо, — прокашлялся я, — не хотите честного комсомольского слова, могу дать честнейшее слово достойного строителя коммунизма.

— А что вас, Иван, не устраивает в договоре? — криво усмехнулся Воланд. — Там вроде все честь по чести.

— Просьба, которая не ограничена ничем, может слишком дорого обойтись в будущем, — я вернул бумагу толстому коротышке. — И вообще, давайте прощаться, мне на концерт пора, у меня там финальная песня сейчас закончится. У вас свой праздник, у меня свой.

— Интересный вы человек, хоккеист Иван Тафгаев, — проскрежетал Воланд. — Многие бы на вашем месте подписали всё что угодно за своё заветное желание. А вы вместо НХЛ играете в хоккей с простыми заводскими любителями, ещё и кочевряжитесь.

— Многие вольны поступать, как им заблагорассудится, а я что угодно не подписываю, — пророкотал я, сжав словно боевую алебарду клюшку в руках.

— Похвально, — по слогам произнёс Мессир. — Бегемот, дай нашему гостю небольшой новогодний подарок и проводи его в этот самый ДэКа.

— Не извольте беспокоиться, — коротышка галантно поклонился Воланду, а тот, взяв под руку Маргариту, которая вела себя как лишённая воли кукла, пошёл к остальным гостям.

— Дурья башка, — тут же заворчал Бегемот, — мы услугу, ты услугу, ты мне, я тебе, чё ты затупил? Весь мир так живёт. Все дела вокруг так делаются. Теперь локти кусать будешь.

— Я до локтей зубами не достаю, — буркнул я.

— Иди за мной, шутник, — хохотнул коротышка и очень резво побежал прямо через толпу танцующих женщин и мужчин.

Странно, но люди, которые кружились под очередной вальс Штрауса, как-то сами собой незаметно расступались перед котом Бегемотом и вообще в такой толчее никто никого не задевал и не касался. А музыка струилась буквально со всех сторон, что создавало полное ощущение объёмности звука. К тому же люстры, волшебным образом попадая в ритм вальса, стали переливаться разными световыми огнями. Но больше всего меня поразило ночное звездное небо. Пока мы с Бегемотом куда-то бежали небосвод очень медленно, но заметно глазу, поворачивался против часовой стрелки.