Дело об убийстве Распутина - Рина Хаустова

Надвигалась долгая зима. Ее запах уже чувствовался в первых ночных заморозках. В оголяющихся лесах и деревьях. В ожиданиях первого снега. А вместе с этой зимой на страну надвигалась буря, которая переломает и опрокинет миллионы судеб и неузнаваемо изменит все вокруг.

Кто чувствовал тогда ее запах, ее приближение, ее неизбежность, такую же неизбежную, как облетающая листва, как первые заморозки, как наступление зимы?

В этот день, 20 сентября 1916 года, Григорий Ефимович Распутин ходит взад и вперед по своей квартире на Гороховой. Внизу, на улице, снуют по своим обычным делам люди, не знающие еще о том, что привычной жизни осталось совсем немного, и в песочных часах империи уже опадают последние прощальные крупинки. Распутин, диктует дочери о том, как, и зачем, и за что в Россию придет буря… и о том, что сам он скоро умрет:

«В книге чудес мы видим, что милость Божия всегда была явлена только после тяжелых испытаний. Так будет и с нами. И не настал еще час чуда. Но уже близок он, ибо испытание, ниспосланное нам, велико!

Страна наша богатая, край сытый — ешь, пей, наслаждайся! И так жил русский народ. И ох как жил! Русский боярин, генерал, богатеи, купцы в скверности большой пребывают. Теснят бедноту, последнюю рубашку с нищего дерут, лжой его обирают. Бедноту друг на дружку натравливают. Тако беззаконие творят…

И вот дела их. Перепортив дома… что эти охальники делают? Они уезжают в чужие земли к иноверцам. Там наворованную казну вытряхивают и в пьяном озорстве свое отечество предают. Вот что делают князья и вельможи наши! И купцы-бахвальники, и генералы спесивые!

А священнослужители? Они останавливали ли их, забывших честь и Бога? Они, не убоявшись сильных и могучих, говорили ли им: куда идете, безумцы? Зачем тешите диавола, уготовляя себе ад кромешный? Зачем обижаете младшую братию свою — народ, который на вас денно и нощно работает? Почто творите беззаконие сие? Нет, они молчали. Нет, они жадно выманивали у них подачки, жирели от кусков со стола злодеев! Отращивали себе животы семипудовые. Говорили богатеям: грешите, сквернословьте, обирайте. Только не забывайте нас, и мы у Бога вымолим вам прощение. Жертвуйте на церковь, и простится вам…

Страна наша богатая, край наш сытый. Может, всех краев сытее… Может, более, чем в других странах, вкупе взятых! А что с того? Кто хуже нашего мужика живет? И сам голодный, и скотина. И что же вышло? Возненавидел народ начальство. Нет у него веры и в священство. Пока эта ненависть молчит, бороться с ней можно. А как заговорит она, горе великое будет! О, если заговорит злоба народная, будет сотрясение страшное, камни запрыгают…

А долго ли народ наш свою ненависть в душе таить будет? Долго еще молчать будет? Ох, боюсь, но думаю — недолго. Потому что он с голоду свирепеет, как волк.

Говорю вам, земля Русская в большом шатании! Как буря рвет листья, ломает ветви, дубы, рвет корни… и тут сломает, вырвет столетнего богатыря с корнями, вырвет, изломает…

Буря все может! Сие понимать надо!

И надо быть мудрым рулевому, чтобы ладью к берегу вывести, чтобы не швырнуло ее на дно морское. А где он, мудрый рулевой, где?

Мама — это ярый воск, свеча перед всем миром. Она святая. Ибо только святые могут вынести такую муку, как она несет. Несет она муку великую, потому что глаз ее видит далее, чем разум разумеет. Никакой фальши в ней, никакой лжи, никакого обмана.

Гордость — большая! Такая гордая, такая могучая. Одну такую и видел в своей жизни.

Многие понятия о ней не имеют. Думают, либо сумасшедшая, либо двусмыслие в ней какое. А в ней особенная душа! Нет, в ее святой гордости никуда, кроме мученичества, пути нет…

Папа… Что ж. В нем ни страшного, ни злобного, ни доброты, ни ума — всего понемногу. Сними с него корону, пусти в кучу — в десятке не отличишь. Ни худости, не добротности — всего в меру. А мера куцая, для царя маловата. Он от нее царской гордости набирает, а толку мало. Не по Сеньке шапка…

Гляжу на небо — вижу облака, слышу ветра, боюсь бури! Боюсь, что она разбушуется ране, чем мы готовы будем.

Вот я и говорю, кто о народе заботу возьмет, тот и будет хозяин. Дума Государственная — вроде брехливой бабы, языком треплет: я, мол, от народа присланная, через меня весь народ говорит…

А в Думе кто орудует? Помещик, генерал пыжистый…

Неужто им наше русское житье интересно? Сколько лет эта Дума нам головы морочит, а что хорошего она для народа удумала, кому от нее улучшение вышло? Да никому! Соберутся да грызутся. Да еще величаются: яде за народ стою, я ему лучшую жизнь пробиваю. А сам так и стреляет, где бы ему лишний кусок оттяпать…

От нее себе спасения народ не чает.

Отколь народу помощь придет? Только тот, кто ему слово человеческое скажет, кто на себя о нем заботу возьмет, тот ему хозяином будет. Тот хозяином будет. Только тот хозяином будет

Слово это простое, но верное слово! Сие понимать надо! Говорю вам, кто о народе слово возьмет, тот хозяином будет! А нынче, когда все зашевелилось, многие к народу полезли: хороший, мол, пригожий мужичок. Я люблю тебя, и я, и я! Так и трещат! И тут-то самое страшное. Хозяев много появилось. А кто покормит, тот хозяином будет. Сие понимать надо! Аминь. Крест и подпись.

Думу-трепотню — убрать. Помеха от нее большая. Тут наврет, там переврет, смотришь, всех перепутала, перессорила.

Это работе мешает.

И Дума, эта балалайка ломаная, все дрынькает и дрынькает…

Бунтарь, он чего хочет? Хлеба дай! Как дать? Да очень просто! Главное — надо манифест выпустить, что, мол, народу всякая льгота выйдет. А пока народу тяжеленько приходится, то сразу чем ни есть пожаловать надо… Русский народ, он душевный, он хорошему слову верит. И если бунтарь не пойдет на приманку, его сам народ выдаст с головой. А там уж царская воля — казнить или миловать.

И еще вот что помнить надо… что Государственная дума, она хоть и потаскуха бранливая, тем страшна, она к тому перекинется, кто почнет верх брать. Поэтому ее в первую очередь унять надо! Она сама бунтарить не умеет, а к бунтовщикам перейдет. От нее большой вред выйти может.

Крест!

Порох в чьих руках? Кто им распоряжается? Не тот, кто гаркнет — «пали», а тот, кто палит! Да, да, кто палит! Счастье еще, что он не знает, что в нем сила, что он хозяин пороху. А что как узнает?

Не хватит воды ни в морях, ни в океанах огонь тот потушить, страшный огонь, великий огонь! У голодного и обиженного глаза лучше видят, ум острее, скоро поймут.

А когда поймут, будет нам горе великое. Говорю: будет нам горе великое. Это я говорю, Григорий, и Григорий говорит, что если Господу Богу угодно будет голову снять, чтобы двери в рай открыть всему народу, да будет воля твоя!..

Много грехов творят люди, потонули в грехе. Должно случиться чудо великое, пойдут жертвы очистительные. Будут потрясения великие. И дети малые узнают, в чем сила народа, в чем его правда.

Сие да будет! Аминь!

Сии записи, пока я живой, ни один живой человек не увидит. Убить меня не можно. Убьют Григория, похоронят Григория. А может быть, и не похоронят. В воде утопят, в огне согнут, а я жив буду». {80}

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

БУРЯ

В последних числах уходящего года тело убитого Григория Распутина утопят в воде, как и было им самим предречено и угадано.

А вслед за убийством Распутина в Россию пришло Светлое Рождество Христово. Любимый русский праздник.

Жители империи подписывали поздравительные открытки, радостно и предпразднично суетились, надеялись, что новый год будет счастливее минувшего, готовили рождественские подарки, в воздухе радостно пахло хвоей, и не наступило еще угаданное Григорием Распутиным великое горе.

31 декабря 1916 года Россия украсится рождественскими елками, замерцают свечи, двенадцать раз пробьют часы, и для страны наступит новое время. Время великих потрясений.

1917 год…

В дни по-русски безудержного хлебосольного веселья рождественских праздников еще будут умирать на полях войны солдаты, оставляя после себя вдов и сирот. Будут плакать российские деревни, отдавая войне последних своих сыновей. С фронта будут струиться грязным замученным потоком дезертиры.

А в столицах, в уютных гостиных и салонах за чашкой кофе будут рассуждать еще о предстоящей смене власти, строить планы дворцовых переворотов, делить портфели в будущем новом правительстве…

Наступит черед великого князя Николая Александровича отправиться в ссылку. В дни после убийства Распутина впечатлительный историк сильно против власти нашумел и накричал.

В поезде он столкнется с двумя будущими хозяевами Русской земли на час — будущими министрами Временного правительства — Терещенко, собратом господина Гучкова по плану дворцового переворота, и Шульгиным, которому еще предстоит присутствовать при последнем акте крушения Российской монархии.