Очертя голову, в 1982-й - Борис Карлов

— То же, что и вы.

Коршунов взял себя в руки.

— Хорошо, вернёмся к исчезновению Карклина. Завтра его начнут искать по-настоящему. А в понедельник Змий соберёт Политбюро.

— Попытайтесь занять его должность. У вас появится возможность навсегда закрыть тему «Оружия Сдерживания». Иначе ваш Президент навсегда закроет тему жизни в этой вселенной. Если ему не помешают те, с копытцами и рожками, которые будут раздувать огонь под его сковородкой.

— Да-да… конечно, это крайняя мера… спокойной ночи.

Коршунов откинулся в кресле и прикрыл глаза. В его быстро затуманивающемся сознании крутились кадры видеозаписи и обрывки разговоров.

Вот он почувствовал, что проваливается вниз и падает прямо в Город. Но там теперь сущий ад. Повсюду кипят огромные булькающие котлы, шипят сковороды, полные грешников. Шум стоит такой, что голова идёт кругом. Маленькие вертлявые черти с рожками и копытцами подбрасывают уголь. Другие тыкают вилами тех грешников, которые лезут через край.

Сам Коршунов во время падения зацепился за уступ в скале. Но сколько он сможет продержаться? В полумраке, совсем рядом, он замечает дыру, спасительное «окно», и оттуда ему машет руками и торопит Миша Альтшуллер.

Не всё ещё потерянно. Нужно только подобраться, осторожно двигаясь по узкому щербатому выступу. Он делает один приставной шажок, другой…

И тут сверху падает и цепляется за него ещё один человек. Он трепыхается, кричит, и тянет за собой вниз. Этот человек — Мерехлюдин. В одной связке они летят вниз, в кипящий котёл…

Голова Коршунова упала на грудь, он вздрогнул и проснулся. «Почему именно Мерехлюдин?…» Во мраке горела зелёная лампочка на пульте связи, за плотно завешенными шторами угадывалось приближение рассвета. Ехать домой уже не имело смысла. «Но почему же всё-таки Мерехлюдин?» Так и не найдя ответа, он снова задремал.

Теперь он в куполообразной клетке — один и совершенно голый. Снаружи к прутьям решётки прильнули весело скалящиеся члены Политбюро — Змий, Архаров, Карклин и Коренной. Рядом стоит Рубцов с камерой и злорадно улыбается. Это он всё подстроил.

— Начинайте, — говорит Змий.

— Лечь! — кричит Рубцов через мегафон.

На всякий случай Коршунов послушно ложиться; он думает, что приборы не сработали и решает притворяться.

— Встать! Лечь! Встать! Лечь… Спать!

Коршунов сворачивается калачиком и притворяется спящим.

— Встать, по кругу — бегом!

Коршунов встаёт и начинает бегать по кругу как цирковая лошадь.

— Нет, это не годится, — говорит Змий. — Так любой может. Пускай себе пальцы на руках отъест.

От этих слов у Коршунова начинает болеть сердце, но команда уже прозвучала, и он послушно суёт в рот пальцы и делает вид, что грызёт их, а на самом деле только покусывает, словно разыгравшаяся с хозяином собака. Вот-вот обман вскроется, и прибор включат по-настоящему. Он кусает изо всех сил и просыпается. Вскакивает, трясёт в воздухе обслюнявленными, искусанными пальцами.

Архаров, видевший Карклина последним, потерял его в тот момент, когда Бруно Вольфович, не в силах более сдерживать душившие его рвотные позывы, ухватился за ствол молодой берёзки и принялся блевать, натощак пуская только желчь и слюни…

Но вот, уже в следующее мгновение, он заметил разительные перемены в окружавшем его мире. Стало темнее, в ушах гудело и стучало, а землю и ствол, за который он держался, стало покачивать и трясти. Тошнота отступила, Карклин поднял глаза и огляделся.

Он стоял в вагоне переполненной электрички метро, ухватившись за хромированный вертикальный поручень. Раздавшиеся в стороны пассажиры смотрели на него с отвращением. «Улицы им мало, ещё в метро лезут…» — сказал кто-то. «Сейчас, на станции, позовите кто-нибудь милиционера…»

Поезд замедлил ход, объявили станцию, Карклин рванулся к выходу и смешался с толпой. «Что за дьявол, — бормотал он про себя, — что за дьявол…»

Поднявшись на улицу, он присел на скамейку и вытер струившийся по лицу пот. Для него было совершенно очевидно, что произошла какая-то чертовщина во время демонстрации излучателя. Он всё ещё в Москве, но это совсем не та Москва, в какой он был ещё вчера, 26 августа 71 (1988) года. Перед ним бурлил проспект, переполненный автомобилями иностранного производства. А люди более походили на иностранных туристов…

Карклин посмотрел на тумбу с расклеенными афишами. «Шоу монахов монастыря Шао-Линь». Шоу монахов?… Но вот, вот, самое главное: дата. 27 августа… Нет-нет, не может быть! 2001-го?… Третье тысячелетие от Рождества Христова!!

Итак, с этим следовало смириться. Он в Москве 2001 года, судя по всему, оккупированной вражеской капиталистической державой. С этим ему следовало здесь выжить. Ему?… И тут Карклина ошарашила догадка. Чтобы проверить эту догадку, нужно было позвонить по телефону.

Заметив поблизости упитанного мужчину с мобильной трубкой, он подошёл и умоляюще попросил набрать номер одной из закрытых клиник, принадлежавших ведомству ВПК.

Толстяк снисходительно посмотрел на чудака, одетого в строгий «похоронный» чёрный костюм. Жалобные просьбы о медицинской помощи на него подействовали, он набрал требуемый номер, и Карклин прижал трубку к своему большому уху.

— Вас интересует Карклин? Бруно Вольфович? — удивился его лечащий врач. — Простите, а с кем я имею честь?…

— Я, видите ли, родственник… Приехал с крайнего Севера. Обстоятельства сложились так, что вот уже тринадцать лет я не видел своего родного брата…

— Тринадцать лет? В таком случае это объяснимо. Боюсь, что вынужден буду вас огорчить, господин… Карклин?…

— Да! Валдис Оттович.

— Боюсь, что вынужден буду вас огорчить, Валдис Оттович: вот уже тринадцать лет, день в день, ваш родной брат находится в коматозном состоянии.

— Как?!

— Между жизнью и смертью, господин Карклин. Да-да, внезапный удар без каких бы то ни было видимых причин.

— Адрес!

— Хорошо, не волнуйтесь, записывайте…

Выслушав и запомнив, Карклин сунул телефон в руки понимающе кивнувшего ему владельца. В клинике находился… кто? Он сам… или его двойник… В любом случае, кто-то из них в этом мире совершенно лишний.

Нащупав за пазухой пистолет, он пошёл на противоположную сторону улицы, к автобусной остановке.

Но едва только он ступил на пешеходную разметку, как из-за поворота на большой скорости вырулил огромный тёмно-зелёный джип.

Удар оказался не смертелен. Пострадавший, хотя и потерял сознание, но быстро пришёл в себя. Поднялся и зашагал прочь. Он не произнёс ни слова, но теперь у него была странная, деревянная походка. В его голове больше не существовало ни мыслей, ни воспоминаний. Его физическим телом управлял теперь только один, заданный за минуту до столкновения, алгоритм: проникнуть в палату к двойнику, убить его и уничтожить труп.

В ту самую секунду, когда несчастный пешеход потерял сознание, в клинике открыл глаза коматозник. Память и сознание вернулись к нему внезапно. «Проклятый идиот!» — обругал он шофёра, увидев, что находится в больничной палате.

Карклин ощупал тело — всё на месте, никаких переломов.

Он поднялся на кровати и свесил ноги. Но почему же так ослабло всё тело, кружится голова, не слушаются мышцы и ломит все косточки! Неужели он так долго провалялся здесь без сознания? Сколько — день, неделю, год или месяц?

Его телодвижения заметили через стеклянную дверь больничного коридора, началась радостная суматоха. Его уложили, над ним склонился профессор, палату заполнили врачи и персонал.

— Сколько я здесь? — невнятно выговорил Карклин, с трудом ворочая во рту онемевшим, словно чужим, языком.

Профессор снял и протёр очки.

— Не буду скрывать от вас правду, товарищ маршал. Тринадцать лет вы находились здесь, в бессознательном состоянии.

— Сколько?!

— Тринадцать лет. Ваши дети выросли, жена… немного изменилась. Мир тоже изменился. Мужайтесь. Мы с вами оба военные люди.

Изо всех сил наморщив ум, Карклин начал догадываться, что именно происходит с ним на этот раз.

После всестороннего обследования, ванной и лёгкого ужина, его оставили в покое. Ссылаясь на частичную потерю памяти, он узнал всё, что можно было узнать от врача, о своих последних годах активной жизни. Начиная с осени 1982-го всё было не так.

Поздно вечером, когда клиника опустела, Карклин вспомнил о том, другом теле, которое сегодня утром сбила машина. Никаких документов, удостоверяющих личность, в карманах не было. Члены Политбюро не носят в карманах документы, удостоверяющие личность. Если тело увезли в морг, необходимо дать кому-нибудь на лапу, чтобы его поскорее кремировали как неопознанное. Но что если тот человек, то тело, в котором он находился, — ещё живо?