Каждый может любить (СИ) - Колесникова Валентина Савельевна

- А что должно быть? Не совсем понимаю. Ну осознает, дальше что?

- Он ведь придет к тебе, - Саша наклонил голову на бок, явно желая увидеть мою реакцию и эмоции на лице вовремя этого разговора, - возможно, захочет вернуться в семью.

- Я же говорила тебе, что мы больше не муж и жена…

- Я это помню, Даш, но одно дело говорить, а совсем другое чувствовать и действовать. Ты уверена, что действительно не сможешь простить его, что чувства действительно прошли? Что где-то глубоко внутри тебя больше нет желания вернуться к прежней жизни? Желания растить ребенка в полноценной семье, где есть мама и папа?

- Знаешь, Дмитрий всегда будет отцом моей дочери, но при этом он вряд ли станет папой, - смысл моих слов не сразу стал понятен, поэтому я продолжила озвучивать свои мысли, - я не могу гарантировать то, что буду делать в будущем. Я не знаю, как поведу себя, когда увижу его на улице и понятия не имею, какие при этом возникнут эмоции, но я знаю четко, что понятия “отец” и “папа” – совершенно разные. Отец для меня — это человек, который поспособствовал рождению ребенка с биологической точки зрения, но если при этом он не воспитывает малыша, не меняет подгузники, не спит рядом, когда тот болеет, не занимается уроками, не защищает от страшного внешнего мира, то он никогда не станет папой. Отец дается нам всем с рождения, но не всем с рождения даются папы. Как-то так. Если семья Дмитрия одумается, то это один вариант развития событий, если же продолжит вести себя так, как сейчас, то это другой сюжет, вот и все. Повторю еще раз – Димы в моей жизни больше нет. И ко мне он больше не имеет отношения. Единственное, что нас связывает, это дочка, и отношения у него будут лишь с ней. Да, вначале она будет совсем маленькая, да, будет сложно общаться, но я точно знаю, что в одну реку войти дважды не получится. Да и не зачем.

Александр сомневался в моих словах. Он замялся, опять хоте что-то спросить, наклонился до ужаса близко, но нас отвлекли. Игорь выбежал из-за поворота, подгоняя нас, и что-то крича о магазине игрушек. Он махал руками, улыбался и был очень воодушевлен.

Преображенский вновь остановился, посмотрел на меня с явным вопросом в глазах, но все же озвучивать его не стал. Просто молча подал мне руку и повел к своему сыну.

Так получается, что его волнует мое решение? Так что выходит, его не беременность беспокоит, а то, что я вернусь к бывшему мужу, если тот предложит?

Задумавшись об этом, я удивилась. Удивилась, потому что не знала ответа на этот вопрос. Сейчас я не видела перед собой Дмитрия, поэтому рассуждать о будущем было не так сложно, но я действительно не имею ни малейшего понятия о том, что сделаю, когда мы встретимся. А что если он действительно захочет вернуться? Что тогда? Что, если скажет, что все, что он сделал было безумной ошибкой? Я вновь увижу его лицо, мягкий теплый взгляд… Вновь почувствую его запах…

По всему телу пробежал заряд энергии – меня передернуло от собственных мыслей, потому что на самом деле я понятия не имею, что я сделаю.

Это все не правильно. Я в себе не разобралась, я не знаю, что сотворю после родов, я понятия не имею, что сделаю, когда увижу бывшего мужа…

- Сейчас, вспоминая его лицо, - тихо проговорила я, пока мы не дошли до магазина, - я чувствую злость и дикую обиду. А такие эмоции просто так не проходят бесследно. И знаешь, что еще?

- Что? – Преображенский замер у самого входа.

- Я не хочу совершать ошибку, о которой потом буду жалеть. Даже если я по какой-то непонятной мне причине смогу его простить и вновь начну жить с ним, я каждый божий день буду представлять его с другой. Я буду ревновать к каждому столбу, и злиться до потери пульса, напридумаю себе армию любовниц и постепенно уничтожу себя изнутри. Ну уж нет, я не хочу себе такой жизни. Поэтому никаких Дмитриев в моей жизни.

- Но что ты будешь делать, если любовь вернется?

- Саша, - я не выдержала, мои руки сами взлетели к его лицу, ладони мягко обхватили щеки, из-за чего мужчина неожиданно дернулся, но, тем не менее, не ушел в сторону, - настоящая любовь не возвращается, потому что она не уходит. Все остальное – банальный комфорт и знание мелочей. Не более того.

И это то, что я знаю наверняка, это то, что я уже не первый день повторяю в своих мыслях словно мантру – настоящая любовь не уходит и уж тем более не возвращается.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ну как же так-то! Весенняя обувь казалась самым настоящим адом. После свадьбы Марии и Виктора прошло несколько месяцев, на дворе благополучно наступила весна, а мой срок подошел к восьми месяцам ровно. Март подкрался незаметно, до родов всего тридцать дней, а я уже не могу застегнуть эти чертовы сапоги!

- Даш, - в телефонной трубке прозвучал обеспокоенный голос, - мне подняться? Все в порядке?

- Я пытаюсь обувь застегнуть, подожди, пожалуйста…

Из-за изменившегося тела я постоянно везде опаздывала, так как до сих пор не могла привыкнуть к своей неповоротливости. Организм менялся, перестраивался, часто возникали резкие, внезапные боли в ногах, в суставах и самое главное – в голове. И это я молчу про ночную изжогу, когда от боли хочется рыдать и запить все литром разведенной соды. Именно в такие моменты я ощущала себя драконом-инвалидом и все бы ничего, если бы не одно большое “но”. Мой живот. Он огромен. Очень большой объем околоплодных вод, плюс вес дочки судя по примерным подсчетам почти четыре килограмма… И это еще не предел, но именно из-за этого я банально не вижу ног! Я реально не могу наклониться так, чтобы спокойно застегнуть обувь… Да что же это такое!

По щекам предательски потекли слезы, все тело мгновенно покрылось испариной, и затряслись руки – эмоции стало сдерживать с каждым днем все труднее.

- Открывай! Что там у тебя случилось? – все же Преображенский не выдержал и поднялся из машины ко мне. Открыв ему дверь, я хлюпала носом, печально держала в руках сапог и чувствовала себя очень большим печальным комочком грусти, - ты что, арбуз проглотила, пока я в командировке был?

Александр застыл в дверях с открытым ртом. Он смотрел на мой огромный живот, и как раз в этот момент Марианна решила растянуться – ножки в одну сторону, ручки в другую…

- Ой. О-ой… - перед глазами все резко потемнело от внезапной сильной боли. Я тут же села на тумбу в коридоре и схватилась за живот, стараясь не ругаться на чем свет стоит. В последние дни я только и делала, что бранилась, причем очень жестко, как обычно пьяные сапожники делают. – она из меня отбивную делает…

- Я сквозь твою кофту вижу ее пятку! – Александр тут же подбежал и вместо того, чтобы помочь, решил почесать малышку за видимую часть ножки. – ничего себе! И правда пятка! Прости… я не удержался… Просто реально как в фильме “Чужой”… Давай свои ноги, мамочка!

Я продолжала грустно хлюпать носом, пытаясь побороть желание расплакаться из-за собственной беспомощности и дикой радости за то, что Саша рядом.

- Са-аш…

- Чего тебе? – мужчина спокойно надел мне сапоги и застегнул проклятую обувь, которая из-за отеков стала мне немного мала, - я сегодня добрый, если что, могу и за ананасами с огурцами сбегать, лобстеров там поймать…

- Да я не об этом…

- А о чем? – мужчина поднял на меня голову и тут же рассмеялся, - ты правда как панда, Даш. Только теперь так щечки надула, что ничего кроме умиления это не вызывает.

- Спасибо, Саш, - я вновь хлюпнула, но мужчина продолжал улыбаться, и когда я наконец-то встала с его помощью на ноги, он меня обнял. Крепко, сильно, уткнувшись носом в плечо.

- Я скучал, глупая беременная панда, - Преображенский продолжал улыбаться, а мне от этого становилось не по себе, – поехали в магазин, выберем кроватку, закажем, а потом соберем. У тебя же вообще ничего не куплено для ребенка, да?

- Заранее покупать – плохая примета, - серьезно ответила я, с удовольствием позволив ему помочь мне надеть осенний пуховик, - но мне так хочется уже потискать в руках маленькие ползуночки, что просто сил нет терпеть…