Неизбежность - Олег Смирнов

— Капитан, мозгуй! Действуем в направлении перевала Джадын-Даба, туда уже ушли танкисты из Шестой армии Кравченко.

Надо настичь их и не отставать, если удастся — обогнать! Ввяжемся в бои — на твою пехоту рассчитываю, мозгуешь?

Полковник всмотрелся в лицо капитана и удовлетворенно хмыкнул. А мне подумалось, что комбригово "мозгуешь?" сродни комбатову "втемяшилось?". Подумалось также: не только комбат бывал в танковых десантах, и я сподобился езживать на броне — под Минском и Каунасом. Стало быть, не новичок.

На сборы, погрузку, заправку горючим комбриг отвел полчаса.

Обнажив на запястье часы, предупредил: "Ни минутой позже!"

По тому, как забегали танкисты, стало понятно: слово Бати подхватывается на лету. Учтем. Пускай учтут и артиллеристы, самоходчики, зенитчики, саперы — им же будет лучше. Моей роте выпало ехать на тапках — неужели это так. до сих пор не верится. Лейтенант Глушков на танке въедет на Хинган, съедет вниз и покатит по Центральной Маньчжурской равнине аж до Порт-Артура! Если, конечно, японцы не помешают…

Первой роте неизменно везет: под рукой у начальства — посему ее на танки, остальные будут нежиться в «студебеккерах» и полуторках. Конечно, и там потрясет, но там есть скамейки, с голой броней не сравнить. Ну, ладно, не будем привередничать.

Другое дело, что за тайком охотятся противотанковая артиллерия, гранатометчики, смертники с минами, его бомбят, штурмуют, ему роют волчьи ямы и прочие удовольствия сулят. Грозная машина сама становится мишенью. То, что достанется тапку с экипажем, выпадет и десанту. По выше голову, хвост пистолетом! Будем взаимодействовать, глядишь, и минуют напасти.

С группой солдат я подошел к тапку, на котором предстояло охать. Танк посмотрел на меня черным зраком орудийного ствола, как бы приглашая познакомиться. Я похлопал по нагретой шершавой броне — вроде рукопожатием обменялись. Танк как танк: покрашен в защитный цвет, краска кое-где облупилась, гусеницы блестят, отполированные, от всего корпуса несет жарой и горючим; из башенного люка высунулась голова в танкистском, ребрышками, шлеме, из-под шлема на лбу — белокурые кудряшки, прямо-таки девичьи. Танкист сказал мне:

— Командир танкового взвода лейтенант Макухпн. Можно и проще — Витя…

— Командир стрелковой роты лейтенант Глушков. Если проще — Петр…

— Петр? Строгий ты. видать, человек…

Мой верный ординарец Миша Драчев некстати ввернул:

— Витя? А я вот знаю: есть такое сочинение "Витя в тпгровой шкуре"!

Книгочей Нестеров первый засмеялся:

— Да не Витя, а "Витязь в тигровой шкуре"!

— Ну да, — слегка стушевался Миша. — Сочинение какого-то грузшща!

— Шота Руставели? — спросил Вострпков, еле сдерживаясь от хохота.

— Кажись, он, — промямлил Миша.

— Вот так сморозил, — сказал я. — Сам ты Витя в тигровой шкуре.

Хохот покрыл мои слова, и громче всех смеялся лейтенант Макухин, вероятно мой однолеток. Так, со смехом мы познакомились с экипажем, перекурили это дело, лейтенант Макухпп пас просветил: прежнего комбрига-забайкальца перед походом заменили на западника, фамилия громкая — Карзапов, сражался за Сталинград, на Орловско-Курскои дуге, на Украине, в Румынии, Венгрии, Чехословакии, орденов полна грудь, а бригада — восточники, будет фронтового опыта набираться. Просветительство пресекла команда:

— По коням!

В армии шутливо, но неизменно подавалась такая команда вместо, скажем, "По тапкам!" или "По машинам!". Две другие роты полезли в автомашины, а я со своими орлами на танки. Экипажи угнездились внутри танков, пехота наверху — вроде бы оседлала их. Так что гаркнувший "По коням!" полковник не столь уж далек был от истины.

Взревел двигатель, выстрелили выхлопные газы, танк качнулся и пошел вперед. Это покачивание усиливалось и превратилось в нечто похожее на морскую качку: выбоип и ям на пути хватало,

Я сидел справа от башни, прижимаясь к броне. Будь начеку: тряхнет на яме — запросто сковырнешься наземь, а сзади рычат другие «БТ». Попасть под гусеницы — мало приятного. Броня разогретая, и сидеть жарко. И неудобно — враскорячку. Солдатам я приказал расположиться на бревнах по обе стороны от башни — бревна на случай, если танк засядет, а сам стоически корячился.

Долго ли так продержишься? Солдаты сердобольно потеснились, и я сел, стиснутый плечами.

Снизу, от машины, исходил жар, сверху обдувал встречный ветер и, увы, встречная пыль. Довольно скоро наши лица посерели от пыли, на зубах скрипело, в глотке першило, одежду хоть выколачивай! А члены экипажа, наверное, почище, перед маршем я даже удивился: выбритые, наодеколопепные чистюли, не похожие на обычно чумазых танкистов. Когда я брился? Два-три дня назад. Не до бритья. Но танкисты же нашли время. Сквозь рев двигателя, скрежет гусениц, посвист ветра слышится голосок неугомонного Миши Драчева: — Мирово зануздали лошадиные силы!

Он вжимается в мой бок своими костяшками. Погоди, ведь это он и потеснил солдат, освобождая для меня местечко. Благодарю, верный ординарец! Витя в тигровой шкуре…

19

Что за десанты были под Минском и Каунасом? Очень схожие. Кратковременные, что ли. Посадили пехотинцев на тридцатьчетверки, те рванули опушкой и полем к опорному пункту, смяли заграждения, принялись утюжить траншею, немецкие автоматчики убежали, десантники спрыгнули, заняли се; тапки ушли на западную окраину поселка, а к траншее ринулись немцы, чтобы вернуть позиции. Да не тут-то было, траншею мы не отдали!

А сколько ныне проедем на броне? Будем спрыгивать, воевать, но потом снова на броню. Почему был спешно сформирован наш подвижной отряд? Из реплик полковника Карзанова, из разговоров штабистов между собой и с комбатом напрашивался вероятный вывод: поскольку подвижные отряды оправдывают себя с первого дня войны, командование увеличило их число уже в ходе операции. Очень может быть. Потому что скорость продвижения — залог боевого успеха, это-то и с ротной колокольни очевидно. Да и замполит Трушин так считает. Разлюбезный друг Федя катит в голове колонны, на «виллнее», не его ли пылюку я глотаю? Впереди, естественно, разведка, потом «виллис» комбрига, потом «виллисы» с замами комбрига, командирами стрелков, артиллеристов, самоходчиков, зенитчиков, саперов, потом штабной автобус с рацией, потом тапки. ГГылюка стоит добрая: чем выше в гору, гем меньше заболоченных лугов, почва сухая, каменистая. Поднимаемся незаметно, и вообще незаметно, как глотаем вместе с пылью километры. Разве что руки и спина болят — устали от напряжения. Да и при толчке стукнет о железяку. Хочется ругнуться. Однако я молчу, подаю пример: подумаешь, стукнуло.

Даже стараюсь не кряхтеть.

Где родная дивизия, родной полк? Обгоним их либо по другому маршруту идем? Скорей, последнее. Жаль, что не нагоним, теперь свидимся когда? Когда увижу комдива — нашего Батю, генерал-майора с Золотой Звездой Героя на кителе? Нечасто лейтенанту доводилось видеть своего генерала, но все-таки такое случалось. Одно слово — Батя! Особенно это чувствую я, безотцовщина. И здесь — свой Батя, но к нему надо еще привыкнуть, Да к тому же не генерал, лишь полковник, иное качественное состояние. Ничего, привяжемся и к полковнику, танкисты ведь привязаллсь.

Временами из приоткрытой башнп высовывался лейтенант Макухин, посматривал назад и вперед, улыбался, кричал:

— Петя, живой?

— Живой, Витя! — отвечал я, безжалостно встряхиваемый на рытвинах.

Уточняя маршрут, колонну несколько раз останавливали, в в подобные — бесподобные! — минуты мы торопливо спрыгивали, разминались. Вот вам разница между сермяжной пехотой (она же царица полей) и теми аристократами, кто на колесах. В пехотной жизни ждешь не дождешься привала, чтобы упасть наземь и не шевелиться. В аристократической наоборот: на привале хочешь двигаться, хочешь размяться. Это так, к слову…

Проехали километров сорок — пятьдесят. Уже не шли по следам танков Шестой армии, где-то свернули на собственный маршрут. Не исключено, между нами и противником нет наших частей. Хотя, разумеется, утверждать это трудно: по всем направлениям рвутся к Большому Хингану подвижные, или, как еше пх называют, передовые отряды.

— Товарищ лейтенант! — сказал Миша Драчев. — Оно. конешное дело, кататься на тапочках — не сравнить с пешедралом.

Одначе шишек и синяков наставишь — будь здрав!

— А меня укачивает, — сказал Шараф Рахматуллаев.

Я пригляделся: точно, узбек даже побледнел как-то.

— Держись, ребята! Это еще не самое страшное на войне. — сказал я и засомневался: хотел подбодрить, а вышло что-ю не то.

— По коням!

Залезали торопливо, как и слезали. Цепляясь кто за что — и друг за дружку. Лейтенант Макухин высовывался из башни. кричал, веселясь:

— Больше жизни, пехота! А то без вас умотаем! Петя, как, все залезли?