Бой под Талуканом - Николай Прокудин

– Зачем она тебе, ты ведь читать не умеешь! – хмыкнул я в ответ.

– Пачаму так обижаешь, командыр. Пачаму не умею, очень умею.

– И что интересует в первую очередь? Новости из родного кишлака? Новости хорошие – урожай хлопка отличный.

Мы дружно засмеялись с Муталибовым, а Исаков ответил, распалясь:

– Какой хлопок? Нет, не интересна про него, интересна про футбол!

– А-а-а, про футбол! «Пахтакор» – не чемпион, это точно! – пошутил Гасан.

– Муталибов, иди к черту, сам знаешь, чемпионатом мира интересуемся.

– Аргентина – чемпион! – ответил я солдату.

– У-у, шайтан! Я хотель Бразилия! – взвизгнул Исаков и, получив «Советский спорт», пошел к себе обсуждать новости с Алимовым.

Тут же нарисовался Царегородцев.

– А мне газеточку можно?

– Какую тебе? – поинтересовался я. – Тоже спортивную?

– Мне без разницы, я же не читать, а задницу вытирать.

– О! Вот это настоящий интеллектуал. Царь! А сидя в позе орла, может, сделаешь хотя бы попытку сложить буквы в слова, а слова – в предложения?

– А зачем? – искренне удивился солдат.

– Ну что б знать, что в мире творится, в стране. Новости всякие.

– А мне все едино, без разницы…

– Совсем?

– Совсем. Я и телевизор смотрю редко.

– А книги читаешь? – спросил я.

– Нет, от них голова болит и глаза устают. Зачем? Что умного в книгах найдешь? Брехня одна, как и в газетах.

– И в классике? У Достоевского, Толстого, Гоголя, Тургенева?

– У это совсем мура! Кто же эту ерунду читает? Скука!

– То есть тебя, солдат, книги ни про любовь, ни про войну, ни фантастика, ни приключения, ни детективы, никакая другая литература не интересует?

– Нет! Совсем! – равнодушно ответил Царегородцев.

– И как же ты в школе учился, хорошо? – усмехнулся я.

– А чего там сложного, ходишь и ходишь, тройку поставят, и хорошо. А если вдруг дождь или снег, так я что, за пять километров в соседнее село идти должен? Нет уж, дудки, дома сидел.

– Значит, ты самородок! Гений-самоучка! – рассмеялся я.

– Ага. Я всему сам научился – и на гармошке играть, и плотничать, и слесарить, и лапти плести, и много чего…

– Кулибин и Левша вместе взятые! Если еще философией займешься, большим человеком станешь, далеко пойдешь, в руководстве любят таких. На, бери, интеллектуал, иди, услаждай свой зад, – вздохнул я и выдал несколько старых экземпляров.

День за днем смертельное пекло под лучами раскаленного солнца, недели мучений и болей во всем теле от камней, на которых спишь. День за днем пыль, принесенная ветром и проникающая везде, да еще эта ужасная ядовитая вонь, висящая над горой.

Можно присыпать песком экскременты каждый день, но толку никакого: все раздувается ветром, осыпается.

А внизу движется караван за караваном, колонна за колонной, едут автомобили. Везут плиты, щебень, металл для взлетной полосы, топливо. Благодаря тому, что мы здесь сидим, мучаемся и страдаем, грузы доставляются бесперебойно и без обстрелов, без потерь.

«Духи» несколько раз появлялись вдали, но приблизиться не успевали, вызывалась авиация, удар – и больше никакого движения. Один раз и мы всей ротой постреляли по кому-то двигавшемуся на горизонте силуэту.

Но все когда-нибудь заканчивается. Даже плохое. И муки не могут быть бесконечными.

Все машины, что проследовали к Файзабаду, поехали порожняком в обратную сторону. Наше мясо и шкуры прожарены до хрустящей корочки. Финиш!

Однажды рано утром Лонгинов отдал приказ по радиосвязи готовиться к спуску в сторону трассы.

– Ура-ура! – прокричали дружно солдаты, заслышав новость.

Всех уже достала эта пытка бесконечным сидением, лежанием, голодом, жаждой, грязью.

Действительно, ура! Я отдал приказ развалить эспээс, и бойцы с веселым азартом уничтожили свой многодневный труд.

Полк пропускал всех мимо себя и снимался по очереди, пост за постом. Позади уже никого, кроме «духов».

Вместе с Муталибовым я поставил пару «сюрпризов» «духам» в развалинах укрытий. Ф-1 – самый хороший подарок для недругов. Кто-то ведь приготовил ловушку Ветишину! Теперь готова западня для неизвестного, вонючего, грязного аборигена. Мы их ненавидим, они нас ненавидят, какая же тут интернациональная помощь, да еще будто бы друзьям? Кто тут видел друзей? Какие мы, к черту, друг другу друзья? Последний перекур на вещмешках – и в путь.

Володя смотрел в бинокль на далекий горный склон и торопил рассаживающуюся пехоту:

– Быстрее! Быстрее, чмыри! Скорее! Забрасывайте барахло по машинам, как можно так долго копаться! «Духи» на подходе!

– Какие «духи», Володя? – удивился я. – Месяц ни одной твари рядом не показывалось!

– Вон гляди, в двух километрах и конные, и пешие двигаются, черт знает что! Откуда только взялись! – ответил ротный, протянув мне бинокль.

– Давай поможем местному полку навести порядок. Вовремя заметили, значит, наполовину обезопасили себя, – ответил я. – Стреляем?

– А как же! Ближайшую конную группу обязательно накроем! Ткаченко! Уничтожь вон тех ближайших ковбоев!

Солдат навел автоматическую пушку, чуть выждал, тщательно прицелился и выдал длинную очередь.

– Молодец! – воскликнул Сбитнев, вглядываясь в окуляры. – Уверенно не скажу, скольких завалил, но шестеро, по-моему, готовы! И лошади, и люди скопом валяются. А как они недавно радовались нашему отходу! Трогаем! С богом!

Вновь пыль, копоть, рев моторов и узкая лента дороги, петляющая между гор. За Талуканом перед небольшим мостиком дымилась КШМка артиллеристов. Вернее, все, что от нее осталось. Траки – в клочья, катки сорваны, броня лопнула, всюду гарь, машина буквально разорвана пополам. Фугас! Мощнейший фугас! Фугасище! Вряд ли кто выжил.

По колонне командиры передали приказ опустить все антенны, пригнуть к броне, не привлекать внимания. На машине, той, взорванной, болталось штук пять антенн, вот ее и выбрали в качестве мишени. Не повезло ребятам. Хочется, чтобы нам повезло. Очень хочется!

Пыль, пыль, пыль. Когда же приедем наконец домой? Вот и новое свидание с Салангом, снова гарь и копоть, кислорода в этом многокилометровом тоннеле практически нет. Хорошо бы научиться дышать углекислым газом!

Ну, наконец-то и Баграмская дорога! Джабаль, Чарикар. Обратно ехали быстрее и веселей. Живы! Возвращаемся!

И, о ужас! Опять! Двадцать два сгоревших наливняка! Один к одному! Цепочкой! Обуглившаяся обочина, разливы сгоревшего топлива на асфальте, по оврагам, по арыкам. Трупы убраны, а остовы машин остались, словно памятники погибшим.

Я притормозил, свернув с дороги возле поста. На этом посту полгода как служит мой однокашник и приятель по училищу Гена Зайцев, а у меня все нет случая встретиться. Проведаю, жив ли, а то такое страшное побоище рядом. Заодно узнаю, что произошло.

Солдат-часовой окликнул меня через ворота:

– Стой! Кто идет?

– Свои! Зайцев на месте?

– Нет, в отпуске вторую неделю!

– Вот дьявол! Опять не встретились, – чертыхнулся я. – А кто начальник вместо него?

– Прапорщик, командир ГПВ, – ответил солдат.

– Хорошо, поговорю с ним, проводи.

Боец нехотя отвел меня к блиндажу, где сидел на старом табурете голый по пояс молодой «прапор». Он пил чай с сахаром вприкуску и слушал магнитофон, подпевая вполголоса.

– Кто такой? Чем обязан? – поинтересовался, не вставая, хозяин.

– Привет! Я из соседнего полка, Генкин друг, из рейда возвращаюсь, а тут вижу: бойня, – объяснил я, здороваясь. – Что случилось за постом?

– Что произошло? Банда Карима вышла к дороге, когда колонна шла в Кабул, и начали палить из гранатометов, из безоткатных орудий, минометов! Все произошло в десять минут. Танк с выносного поста попробовал вмешаться, его подбили, и экипаж сгорел, все погибли! Отсюда БТР поехал на выручку, но куда там, и сто метров не продвинулись, подожгли. Пока вертушки прилетели, «мясорубка» уже закончилась. Кто успел проскочить – проскочили, кому не повезло – сгорели, погибли. Авиация потом трое суток обрабатывала «зеленку», но кому от этого легче. Мы только трупы и раненых собрали, да «горелики» в сторону с обочины спихнули. Не повезло ребятам!

– Черт! И порядок навести, покарать некому! Пехота ушла на Файзабад – у «духов» праздник! – вздохнул я. – Ну ничего, боекомплект пополним и вернемся. Я думаю, командование скоро бросит нас сюда. Привет Генке от Ростовцева!

– Ладно, – ответил лениво разомлевший прапор. – Передам.

Я вернулся обратно к своим бойцам, и мы помчались догонять полковую колонну.

Машины шли хорошо, все торопились домой на отдых, поэтому нагнать батальон удалось только на узких улочках Кабула.

На въезде в парк почему-то не играл полковой оркестр. Обычно командир полка выстраивал тут музыкантов, и бравурные торжественные марши звучали в честь возвращающихся усталых бойцов.

Удивительно. Какая-то гнетущая и напряженная тишина и пустота. Ну не совсем тишина. Лязг гусениц, рычание двигателей, но нет встречающих женщин и оставшихся штабных офицеров, нет вообще никого, кроме дежурного по парку.