Пряные дни - Илья Александрович Шумей

людей, начиная от героев древних мифов и заканчивая тиранами современности, но очень мало кто учится на чужих ошибках. Раньше Евгения удивляло, почему персонажи романов о вампирах часто сами соглашались стать жертвой, в обмен на вечную жизнь в поисках свежей крови, но теперь он вдруг начал понимать, что ими двигало, и уже не мог сказать с уверенностью, каким был бы его собственный выбор, представься ему такая возможность.

— Пришли, — Оксана остановилась, и погруженный в свои мысли журналист едва не врезался ей в спину. Он только сейчас, почти уткнувшись в него носом, разглядел забор, преградивший им дорогу. — Где-то здесь была калитка.

Несмазанные петли тоненько пискнули, и два человека, пригнувшись, точно под обстрелом, скользнули к заднему крыльцу чернеющего на фоне звездного неба дома. Оставив Евгения на несколько секунд в одиночестве, Оксана нырнула в ночь и вернулась со связкой ключей.

— Уходи точно так же, — проинструктировала она его, колдуя над замком, — когда стемнеет и через задний выход. И не забудь ключи на место повесить.

Дверь, наконец, распахнулась, обдав их теплым застоявшимся воздухом с легким ароматом «дихлофоса». Оксана втолкнула журналиста внутрь, а сама задержалась на пороге, внимательно прислушиваясь. С разных сторон доносились обычные вечерние звуки — далекий лай собаки, звон доставаемого из колодца ведра, чья-то перепалка и все это словно толстым одеялом покрывал многоголосый стрекот сверчков. Все было тихо.

Девушка заперла за собой дверь изнутри и, взяв Евгения за локоть, провела его по коридору в гостиную и усадила на невидимый в темноте диван.

— Располагайся, — он слышал ее шаги по комнате, но по-прежнему ничегошеньки не мог разглядеть, — здесь ты будешь обитать ближайшие один-два дня. Ни в чем себе не отказывай, только умоляю, свет ночью не включай.

— Как же мне быть? Я ни черта не вижу!

— А что тебе надо видеть? Ночью нормальные люди спать должны, вот и отсыпайся, пока есть такая возможность, — половицы заскрипели, когда Оксана вышла в коридор. — Еду я оставлю на кухне.

— Чем же вы сами теперь питаться-то будете? — до Евгения только сейчас дошло, что этот пакет с припасами она собирала для него, и он попытался вяло протестовать. — Оставьте ее себе, я обойдусь как-нибудь. Мне-то завтра ни с кем биться не придется. Надеюсь.

— Угомонись, Жень! — беззлобно осадила его Оксана. — Мертвые не голодают, так что нам продукты ни к чему. Только зря пропадут.

— Вот ведь незадача! — в сердцах воскликнул он. — Вы с Колей уходите на войну, а мне, значит, остается тупо тут сидеть и жрать консервы, даже не зная, что там у вас происходит и живы ли вы вообще! Я так не могу! Я хочу хоть как-нибудь вам помочь!

— Ты и так уже здорово нам помог, а повлиять на дальнейшие события ты все равно не в силах. Лишь напрасно подставишься. Не бери в голову, у тебя и своих забот хватает.

— Как же я ненавижу это чувство беспомощности! Не в моих правилах отсиживаться за чьей-то спиной, лучше все-таки хоть что-то делать, пусть даже и бессмысленное. Только бы не сидеть, сложа руки!

Оксана вздохнула, и в темноте Евгений услышал, как шуршит снимаемая ею куртка.

— Ладно, уговорил, — проворчала она, — кое-что ты еще сделать можешь.

— Что?

— Снять швы. От них только бок зудит.

— Но ведь… вас ранили только вчера! Ваша рана еще совсем свежая, если снять швы, она снова разойдется!

— Не беспокойся, не разойдется.

Запас энтузиазма, как выяснилось, у Евгения оказался не особо богатым. При воспоминании о том, как он эти стежки накладывал, к горлу немедленно подступила тошнота. Как только речь зашла о реальном деле, ему в голову сразу же полезли различные соображения, следуя которым сделать то, что хотела от него Оксана, оказывалось категорически невозможно. Начиная с темноты и заканчивая отсутствием необходимых инструментов. Однако теперь его отказ выглядел бы верхом неприличия, и ему оставалось лишь наблюдать за тем, как его пациентка последовательно расправляется со всеми стоящими на их пути препятствиями.

Оксана проверила, плотно ли задернуты шторы на окнах, после чего принесла с кухни зажженную оплывшую свечку и поставила ее на стоявший в изголовье дивана столик, населив комнату пляшущими черными тенями.

— Придется пойти на некоторый риск, — заметила она. — Но коли и снаружи свет почти не проникает, то и нас не должно быть заметно. Ставни тут хорошие.

Порывшись в тумбочке, она извлекла на свет коробку со швейными принадлежностями, где нашлись и ножницы и пинцет, а, выскользнув на улицу, притащила ведро воды из стоявшей под водосточной трубой бочки.

— Со стерильностью имеются определенные проблемы, но это все же лучше, чем совсем ничего, — девушка поставила ведро к ногам Евгения, — руки ополосни и приступим.

Сама она села на кровать, повернувшись к нему спиной, и стянула с себя рубашку. В груди у журналиста засосало уже знакомое ощущение, все то же страстное желание прикоснуться к ее шелковистой коже, привлечь Оксану к себе и стиснуть в объятиях. Похоже, что никакие перипетии не могли заглушить это влечение, снова пробившееся наружу, словно какой-то неистребимый сорняк. Чертовски привлекательный сорняк.

Чтобы заглушить в себе этот первобытный зов, Евгений решил сосредоточиться на работе. Он смочил в воде уголок полотенца и протер рану, окруженную потеками запекшейся крови. И, хотя он предполагал, что может увидеть нечто необычное, был несказанно удивлен, обнаружив, что она уже успела зарубцеваться. Если бы он собственноручно не накладывал эти стежки, ни за что бы не поверил, что это случилось менее суток назад.

— С ума сойти! — вырвалось у него. — Уже зажила! Как такое возможно?!

— Я же не совсем человек, — напомнила Оксана.

— У вас все так быстро излечивается?

— Все немного иначе. Тело восстанавливается при каждом перекидывании, как будто заново вспоминает свой прежний, исправный облик. Если не меняться, то раны заживают точно так же медленно, как и у обычных людей… Ай!

— Извините, — Евгений стряхнул с пинцета кусок темной от крови нитки, — но по-другому никак, придется потерпеть.

— Ничего, я в порядке, продолжай.

Было не совсем понятно, что именно девушка имела в виду: операцию или его расспросы, а потому Евгений решил продолжить и то и другое.

— А каково оно, вообще, быть оборотнем? Что вы чувствуете, когда… перекидываетесь? На что это похоже?

— Глупый вопрос. Вот ты, Жень, смог бы объяснить слепому от рождения человеку, как выглядит красный цвет?

— Хм, сомневаюсь. Неужели нельзя провести хоть каких-то аналогий?

— Абсолютно. Ай!

— И вы никогда не пытались разобраться, что именно с вами не так? — Евгений старался не обращать внимания на недовольное шипение Оксаны.