Условный переход (Дело интуиционистов) - Максим Дегтярев

— Как вы циничны! — притворно возмутилась Гретта. — Вот господин Ильинский сейчас вам возразит.

Я сказал, что не расслышал реплики и что Брайт в любом случае не прав. Актер поджал губы и поднял бокал. Пить с поджатыми губами умеет не всякий, но Брайт, вне сомнений, это умел. Гретта продолжала меня подначивать:

— А что вы думаете о любви?

— Я о ней не думаю, я о ней чувствую.

— Ну, так расскажите о своих чувствах.

— При нем?

Извинившись перед Брайтом, Гретта взяла меня под локоть и отвела в сторону.

— Вот уж не думала, что вы станете меня преследовать. Когда мы прощались на пересадочной станции, вы уже тогда планировали эту встречу?

— Да, я поклялся, что разыщу вас.

— Какое коварство! Надеюсь, вы не станете отпугивать от меня уфологов. Я собиралась взять несколько интервью.

— Всегда хотел спросить, чем уфологи отличаются от сапиенсологов.

— Инопланетяне не приглашают сапиенсологов на свои вечеринки. В этом основное отличие.

— Уфологов, стало быть, приглашают.

— Они говорят, что да.

— Уфологи должны отвечать инопланетянам взаимностью.

— Наверное, те отклонили приглашение, — огляделась по сторонам Гретта.

— А Кукки? Его-то почему нет?

— Ах, — она небрежно отмахнулась, — мы расстались. В нем мозгов оказалось не больше, чем в тенор-саксофоне.

— Вы ветрены, однако…

— Не думала, что вас это тронет. Давайте больше не будем о нем вспоминать, хорошо?

— Договорились. У кого будем брать интервью, у того звездочета?

Группа, собравшаяся вокруг профессора, заинтересовала меня, во-первых, потому что там разгорался спор, во-вторых, потому что в ней находились Изида и Брайт. Актер присоединился к владычице слов после того, как его оставила Гретта.

— Это доктор Эйтвед. По-своему, очень забавная личность.

— Кого он лечит?

— Он доктор богословия.

— То есть всех?

— Что вы, совсем напротив! Он пантеист-детерминист и большой поклонник Спинозы. С его точки зрения, любое лечение бесполезно: все будет так, как будет. Сейчас он, кажется, снова сцепился со своим вечным оппонентом, магистром Де Альбани. Пойдемте, послушаем, о чем они спорят.

Мы вклинились в ряды уфологов; находясь среди них, я чувствовал себя шпионом инопланетян.

Магистр Де Альбани напоминал высохшую ветку, он нависал над Эйтведом, растопырив руки с длинными желтыми пальцами. Эйтвед был бы рад отступить, но слушатели, стоявшие у него за спиной, не оставляли места для отступления. Предмет, о котором они спорили, был так же далек от любви, как Брайт от матери Терезы.

— Sanсta simplicitаs! — причитал Де Альбани, — к чему же останавливаться! Идите дальше, вслед за вашим любимым Спинозой. Помнится, он утверждал, что не только существование чего-либо имеет причину, но и отсутствие чего-либо так же обязано иметь под собой почву. В конце концов, отсутствие кондиционера в моей спальне чем-то да вызвано. Нет, это гениально! Не мудрено, что он доказал существование Бога. Как же нам без него? Всевышний — не причина вещей, он, так сказать, causa vacui, причина пустоты. Я не беру в расчет кондиционер, но отсутствие многих других предметов нельзя объяснить иначе как божественным проведением.

Гретта наставила на Де Альбани видеокамеру комлога.

— Уважаемый магистр, вы не могли бы пояснить, как Спинозе удалось доказать существование Бога?

Магистр оправил черную мантию. Сзади ему зашептали, что он смотрится прекрасно.

— С вашего позволения, милочка, in brevi. Допустим, что Бога нет. Этому, как мы видим, должна быть причина. Где же следует ее искать? Разумеется, внутри Бога — он и только он способен явиться причиной своего не-существования, иначе какой же он после этого Бог. По мнению Спинозы, мы пришли к противоречию: некая вещь является причиной того, что ее не существует, ergo Бог есть, что и требовалось доказать. До сих пор не пойму, чем Спинозу не устроил квадратный круг. Вполне достойный пример вещи, которая не существует в силу своей собственной, скажем прямо, противоречивой природы.

Де Альбани перестал размахивать руками. Мне показалось, что эти размахивания вызывали у Эйтведа большее беспокойство, нежели приводимые доводы. Гретта обратилась к нему:

— Вы возразите?

— Спиноза был человеком, — сказал Эйтвед задумчиво, — и вы, уважаемый магистр, тоже человек. И все, кого мы здесь видим, такие же, как мы с вами, homo sapiens…

Ему было простительно так заблуждаться. Эйтвед действительно не видел, как робот, только что въехавший в холл, убирает со стола пустые тарелки. Кроме меня, робота заметила Изида; она побледнела, и ее взгляд заметался между роботом и Эйтведом — так, словно произнесенные им слова внезапно сделали ее единственным зрячим здесь человеком.

— …и когда-нибудь наши потомки будут так же смеяться над нашими выводами, как вы сейчас смеетесь над великим философом. Между тем, в доказательстве Спинозы есть очень интересный пункт. Как и многие до него, Спиноза доказывал существование Бога «от противного». Это очень показательно. В математике к такого сорта доказательству прибегают, когда рассматриваемый предмет лежит за пределами человеческого опыта, конечного по своей сути. Argumentum a contrario — особый трюк, прибегая к которому, мы пытаемся выскочить за пределы человеческой природы. Мы страшимся конечного, ибо конечны мы сами. «Конец» — это синоним смерти. Оттого-то мы с таким рвением ищем бесконечного, мы хотим доказать, что оно существует, и, более того, мы хотим с ним работать, быть с ним на равных, загнать его в формулы, обозначив какой-нибудь буквой точно так, как обозначаются конечные числа. В сущности, математики не в меньшей степени богословы, чем Спиноза. Любой вопрос о существовании чего-либо — метафизический. Что значит, что какая-нибудь алеф-бет-гимель существует, если эту алеф-бет-гимель нельзя предъявить наглядно? если нельзя указать способ ее построения? Вправе ли мы считать существующим то, отсутствие чего ведет к противоречию? Как знать, может статься, что найденное противоречие является лишь дефектом нашего собственного сознания.

— Вы еще более требовательны к Спинозе, чем я, — заметил Де Альбани, — я, по крайней мере, не возражаю против использования argumentum a contrario в отношении чего бы то ни было, будь то трансфинитные числа, будь то сам Господь Бог.

— Нет, наше с вами отличие состоит в том, что я не стучусь в открытую дверь. Силлогизмы, которые выстраивал Спиноза, как и те, которыми пользовались вы, основываются на аристотелевой логике, имманентной человеческой природе. Опровергая великого философа, вы, магистр, не замечаете, что рядом есть дверь запертая, ее замок составлен из иных логических элементов, и созданный Аристотелем ключ к ней не подходит.