Ты - мой грех - Юлия Гауф

18

Меня проводили в небольшой кабинет прямо в ресторане. За столом уже сидит мужчина, я избегаю смотреть на него. Оглядываю помещение: в левом углу арфа, на стене висит полотно с румяной девушкой, надкусывающей персик. По кабинету раздаются приятные звуки журчащей воды, и релаксирующая музыка.

Чувствую, как кожа горит. Так я всегда ощущаю изучающий взгляд. И, наконец, смотрю на мужчину, который сидит за столом.

Он в белой рубашке. Две пуговицы расстегнуты. На запястье часы, и я точно знаю — стоят они примерно как моя девственность. Так, выше… приятная щетина, строгий темный взгляд, дорогая стрижка. «Дорогой» мужчина. Не из моего мира. Лет сорок на вид. Может, сорок пять. Не урод, не смазливый, а… красивый? Да, пожалуй. Просто красивый, видный мужчина.

Зачем такому я? Он вполне мог бы найти студентку-девственницу, влюбить в себя, и сэкономить. Или его заводит именно тот факт, что нужно платить? На практике я девственница, а в теории — давно нет. И о грязных предпочтениях мужчин знаю больше, чем мне бы хотелось знать.

— Добрый день, — решила я быть вежливой.

— Любовь? Добрый. Присаживайтесь, — мужчина встал, и выдвинул для меня стул.

Черт. Для меня! Стул! Я будто не в реальной жизни, а «Титаник» пересматриваю. Кажется, там или в «Аббатстве Даунтон» я нечто подобное видела — как кавалер для дамы стул выдвигает, и помогает сесть.

Если бы могла — расхохоталась бы. Сюр какой-то.

— Я выбрал обед на свой вкус. Не хочу обидеть, но вряд ли вы разбираетесь в кухне, — мягко заметил мужчина.

— Вы правы. Спасибо.

— Алексей.

— А по отчеству?

— Для вас — Алексей, — улыбнулся он. — Думаю, мы можем позволить быть фамильярными.

Приятный мужчина. Без шуток. Я ожидала увидеть пузатого извращугу, а не моложавого, подтянутого мужчину. Рубашка не скрывает его тело, а словно бы подчеркивает — жилистые руки, мускулы, плоский живот, рельеф… нет, ну все же, зачем ему я?

А еще, это глупо, но от этих изысканных манер, в которых я не сильна, меня подташнивает. И тянет высморкаться в скатерть. Или начать носом шмыгать. В ухо мизинец засунуть. Что угодно сделать, продемонстрировав, что я — это я, а не леди Мэри, и терпеть не могу все эти реверансы.

— Может, тогда на «ты»?

— Для этого пока рано, — покачал головой Алексей. — Расскажите про себя, Любовь. Не про семью, не про учебу и работу, а что-то личное. Представьте, что у нас свидание.

— А у нас свидание? — насторожилась я.

— Почему нет?

Потому что, мать твою! Я заходила в ресторан, и мечтала увидеть перед собой урода. Или просто злого извращенца. Тогда… тогда я бы смогла отказаться, и винила бы себя за это меньше. А теперь как отказаться? Вроде адекватный мужик, пусть и с чудинкой на тему куска кожи между ног. И в глаза бросается, что для него эти так нужные мне миллионы — пшик.

— Я не знаю, что рассказать, — решила я быть честной.

— Понимаю, вы волнуетесь. Любовь, вы любите искусство?

— Честно? Нет, — пожала я плечами, и плевать, что он там про меня подумает, буду резать правду-матку. — Бывала в музеях — это скучно. Ходила с классом на оперу, на балет, и думала только о том, что устала сидеть. Театру я предпочитаю кино.

— Очаровательно, — рассмеялся Алексей, и взглянул на меня… с симпатией?

Боже! Я уверена была, что он даст мне понять, что я быдло. И я ведь не наговаривала на себя, всё так, как я и озвучила этому богатею. Не быть мне леди, да я и не хотела никогда казаться тем, кем не являюсь. Даже когда за Русланом гонялась, я из себя девочку-ромашку не строила, хотя в курсе была, что мужчины зачастую именно таких и любят — скромных тургеневских девиц, а не гопоту, как я.

— Вы не разочарованы?

— Я очарован. Признаться, я был уверен, что вы как все разучите несколько фраз про пение Марии Каллас, или про смешение цветов на картинах Ван Гога. А вы удивили.

Это я умею. Помню, как Серый скопил деньжат, и потащил меня в ресторан, где мы заказали устрицы, и еще какие-то деликатесы. Устрицы по вкусу оказались как сопли. Деликатесы я ела не дыша при этом, чтобы не стошнило. Лучше бы мы в пиццерию сходили, ей Богу.

— Чем же вы увлекаетесь? Поделитесь со мной, Любовь, — мужчина мягко накрыл мою ладонь своей, и я еле сдержалась, чтобы не вырвать у него свою руку.

Кожа у него приятная, теплая, не потная, но… не то. Я привыкла к ощущению других рук на себе — более грубых, чуть шершавых. И к парфюму с горчинкой, как у Руса, а не к этому хвойному лесу, которым прёт от Алексея.

— Я… я хочу стать медиком. Не в поликлинике работать, а в больнице. В хирургии. Наверное, кардиохирургом, — призналась я. — А насчет искусства я немного приврала. Нет-нет, всё так, но кое-что я люблю.

— Что же?

— Поэзию.

— Есенина?

— У Есенина я люблю только «Шаганэ», — пожала я плечами. — Стихи Высоцкого люблю. Бодлера. И, знаете, я много фильмов ужасов посмотрела, но самый сильный страх на меня нагнало стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон».

— Крикнул ворон «никогда!» — процитировал мужчина, и я кивнула.

Помню, как прочитала этот стих, и несколько дней под впечатлением была. Очень уж он… тёмный.

— А русскую литературу?

— Предпочитаю южноамериканскую готику. Но я мало читала. Времени особо не было. Разве что на стихи. Сначала я так память тренировала в школе, нам давали на выбор заучивать стихотворения, и я всегда выбирала самые длинные. Знала, что придется латынь изучать, и многое другое, и нужны тренировки. Сначала просто зубрила, не вдумываясь в содержание, в лирику, а затем прониклась. И полюбила. Стихи я люблю больше, чем прозу. Стихи, пожалуй, единственное искусство, которое я люблю.

Сказала, и выдохнула. Если про любимую кухню скажет, тоже честно признаюсь, что люблю красный и, особенно, зеленый борщ, пиццу и сочную шаурму.

Мужчина смотрит на меня без похоти. Как романтично-влюбленный. А я себя чувствую не в своей тарелке. В тарелке… черт, именно в тарелке я себя и чувствую, разрезаемая ментальным скальпелем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍