ОПГ «Деревня» - Alchy

А по сжатому полю уходил от погони, человек в телогрейке и простой депутат...

Пятой точкой Никита чувствовал, как кольцо вокруг него с каждым днем сжимается всё сильней. На работы он не выходил, не смотря на прямо ему высказанное. Соседи поглядывали неодобрительно и с осуждением. И он понял — или сейчас, или никогда. Через неделю, когда он на скотном дворе будет выгребать говно из под лошадей или пилить дрова двуручной пилой под прицелом ружей этих — шанса может и не представиться.

Соседский пацан, которого он хотел провести — посмотрел как на дурачка, глядя на протягиваемые ему последние три тысячи. Ну, не совсем последнии, три купюры он оставли, в качестве доказательств. И немного мелочи. Пришлось этому малолетнему коммерсанту выгрести всё, представляющее ценность, включая утюг. «Да зачем тебе всё это!?» — Возопил Никита в процессе отчаянной торговли, на что тот обстоятельно ответил: «А у нас домик за огородом, мы там с девчонками играем, я всё по взрослому обустрою — все со мной играть захотят!»

Махнул рукой — всё это ему не утащить, да и толку от посуды там, куда он собрался. У щегла он выменял, помимо весьма ценных рыболовных снастей — два томика со стихами, Есенина и Пушкина. Одно это отбивало все затраты и гарантировало безбедную жизнь и сытую, обеспеченную старость. И барышень, которые будут водить вокруг него хороводы и прыгать в постель по намеку. Не говоря уж о крестьянках! Ну и бонусом — пацан приволок старый учебник физики без обложки и два томика их собрания сочинений Ленина.

В душе потешаясь над недалеким деревенским парнем — Никита торговался до последнего всерьёз, хотя ничего из того, что отдал — не было жалко. Расстались они довольные. В каждом зрела уверенность, что именно он облапошил торгового партнера. До вечера Никита собрал в рюкзак свои небольшие пожитки, впихнув туда даже простыни, пододеяльник и наволочки. Свой главный козырь, учебник истории — он тщательно упаковал в несколько пакетов и спрятал внутри рюкзака, во внутренний карман, где лежала пенка. И спину защищавшая и вытащить её можно было, как поджопник использовать.

Сходил к Газгену, поунижался, но зарядил до ста процентов смартфон и как стемнело — уверенно зашагал к реке, к новой жизни. В отличии от недалеких деревенских — он понял, что в это время река не хуже дороги. И даже оживленней. «Сами работайте!» — Бормотал он, выйдя из полей и пробираясь через кусты к реке, рискую споткнуться и покатиться кувырком под гору: «От работы кони дохнут! А я работать не буду, на меня работать будут!»

Добравшись до речки, экономно подсвечивая фонариком — набрал дров и запали костерок. Всухомятку сжевал бичпакет. Которых у него ещё штук пятнадцать оставалось — напился воды из полторашки и закутавшись в одеяло — прикорнул у костра. Снились ему барские хоромы и барышни-крестьянки, один в один смахивающие на курносую белобрысую стерву Полякову. Низко кланялись и наперебой интересовались: «Чего изволите, барин?!» Он схватил одну из них за руку и потащил на перину, а ту вдруг своенравно вырвалась и так взглянула на него, что он с ужасом понял — это не крестьянка! Это сама Ксюха! «Приплыл, барин!» — почему-то мужским басом сказала она и злорадно осклабившись — безжалостно пнула его по ребрам.

«Ааа!!!» — Заорал просыпающийся Никита. Сон оказался не совсем сном, бок нестерпимо болел, а над ни стояли два суровых бородатых мужика.

— Кто таков, немец или из беглых? — Сурово вопросил один.

— Свои,свои! — Замахал депутат руками. — Я свой, братцы, православный! — и он истова перекрестился и тут же его голову откинуло плюхой, которой его угостили. В голове будто что-то взорвалось.

— Я те дам свои, выродок никонианский! Ужо большой то перст тебе сейчас сломаю, чтоб троеперстием себя не поганил! А ну сымай порты!

Никита забился в рыданиях, сквозь сопли и слезы умоляя его не трогать. Но бородачи его мольбам не вняли, без жалости и деловито его раздев. Никита содрогался в рыданиях, чувствуя, что сейчас с ним сделают то, что обычно делают в камерах уголовники со смазливыми фраерами с воли. Но к его счастью — раздев его, они этим и ограничились. Трусы, правда, безгливо рассмотрев — в уже потухший костер бросили,

Угли в костре всё таки были и сейчас Никита с ужасом наблюдал, как его трусы из синтетики — скукоживаются на углях, превращаясь в бесформенный, воняющий паленой пластмассой ошметок. Как и все его планы и мечты...

Его нагрузили его же вещами и погнали к лодке на берегу. Загнали его в лодку и усевшись сами — погребли на другую сторону. Немного пришедший в себя Никита попробовал договориться с этими непонятными сатанистами, но ему вновь прилетело по зубам широкой, как саперная лопатка, ладонью: «Не искушай бесовскими речами люд древнеправославный!» Выплюнув за борт два зуба — Никита больше не пытался заговорить, пока его не спросят.