Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

штанов. — Я не могу работать. Не могу есть. Не могу думать ни о чем, кроме как раздвинуть тебя пошире и проскользнуть между твоих идеальных бедер, чтобы я мог наполнить тебя.

Из моего члена вытекает сперма, когда я рисую эту картину в своём воображении, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержаться. Мне хочется сорвать с неё одежду и повалить на пол, погрузиться в неё так глубоко, чтобы она закричала.

— Ты должна сказать мне, чтобы я остановился, — хриплю я, мои пальцы всё глубже проникают под ткань её брюк.

— Остановись, — шепчет она в ответ. Но её руки сжимают мои волосы, скручивая пряди до боли.

Я поднимаю лицо и убираю руку из её волос, пока снова не обхватываю ее челюсть.

— Если я не остановлюсь, ты всё ещё будешь ненавидеть меня утром?

Она замирает, и мы встречаемся тяжёлыми взглядами. Мой член пульсирует под ней, я так близок к тому, чтобы кончить только от того, что она трется своей маленькой сладкой пиздой о меня, а мои руки — одна на её лице, а другая на полпути к её штанам — дёргаются от желания заставить её закончить работу.

Её взгляд становится туманным, и она проводит языком по нижней губе.

— Скорее всего.

Я киваю, прислоняясь лбом к ее лбу на одну секунду.

Две.

Три.

А потом я стискиваю зубы и отстраняюсь, бросаю ее и быстро выхожу из комнаты.

Направляюсь прямо к вольеру Изабеллы, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Присутствие Ясмин не позволяет мне уделять ей столько внимания, сколько мне хотелось бы, и я хочу убедиться, что она не чувствует себя одинокой. Я не вижу её в вольере, значит, она, должно быть, спит или прячется, поэтому я иду в свою комнату, а затем возвращаюсь в ванную. Включаю холодный душ и встаю под резкие струи воды, надеясь, что вода умерит огонь, пылающий в моем теле и умоляющий вернуться и забрать то, что принадлежит мне.

На ней моё кольцо.

Она носит мою фамилию.

Я сжимаю кулак и бью им по кафельной плитке. Боль успокаивает меня, и я вспоминаю, чего действительно хочу.

И это не она.

Как бы сильно мне этого ни хотелось.

23. ЯСМИН

Я чувствую, как язык прилипает к нёбу.

Это первое, что я осознаю.

Затем постепенно нарастает сильная пульсирующая боль в голове, похожая на удары молота, которые отдаются в голове, словно кто-то стукнул меня огромным камнем, а потом переехал трактором.

Я стону и крепко зажмуриваю глаза, не желая их открывать. Если я их открою, то у меня может начаться головокружение ещё до того, как я встану. Мир начнёт кружиться, а зрение затуманится, и меня может стошнить.

Ох, блин!

В уголках моего рта появляется кислый привкус, как будто я съела конфету Warhead без сладкого послевкусия. Мой желудок бурлит, хотя я стараюсь как можно лучше сохранять неподвижность в своей постели.

Простыни запутались вокруг моих ног, и я пытаюсь медленно высвободиться. Мои мышцы напрягаются и расслабляются, пока я осторожно двигаюсь и пытаюсь оценить, насколько у меня, должно быть, сильное похмелье.

Сколько же я вчера выпила?

Наконец я решаюсь разлепить свои глаза, поворачиваюсь на бок и привыкаю к яркому утреннему свету. Солнечные лучи заливают комнату, и в стакане с водой, стоящем у моей кровати, отражаются маленькие цветные калейдоскопы.

Я хмурю брови и тут же жалею об этом, потому что головная боль становится ещё сильнее.

Но я не помню, чтобы приносила стакан воды.

Преодолевая тошноту и ощущение, будто умерла, я сглатываю и протягиваю руку за стаканом. Потребность выпить пересиливает страх пошевелиться.

Я делаю небольшой глоток, и моё тело кричит от облегчения, когда вода попадает мне на язык.

Вот почему я не пью в общественных местах, кроме бокала вина или шампанского.

На следующее утро это в буквальном смысле никогда того не стоит.

Я предпочитаю лёгкие напитки, и, что ещё хуже, за всю свою жизнь я ни разу не страдала от похмелья. В обычные дни я итак слишком много думаю, но добавьте сюда депрессивные эпизоды после пьянки, и я убеждаю себя, что мне больше никогда не стоит появляться на людях, просто размышляя над всеми словами и разговорами, которые я могла или не могла произнести.

Меня охватывает сожаление, и я ищу свой телефон, но вместо этого мой взгляд падает на листок бумаги. Рядом с таблетками от головной боли лежит записка, и я без раздумий беру обе таблетки и проглатываю их.

Я пытаюсь вспомнить всё, что произошло прошлой ночью, пытаясь восстановить в памяти каждое слово, сказанное мной с тех пор, как мы вернулись из дома моего отца, и я опустошила винный шкаф в доме Джулиана.

С тяжёлым стоном я поднимаю руки к лицу и впиваюсь ногтями в лоб, будто пытаясь унять боль. Смущение от произошедшего прошлой ночью заставляет меня желать исчезнуть, раствориться в воздухе, пока я не превращусь в пыль.

Он, должно быть, считает меня самой глупой девушкой на планете. И, вероятно, именно такой я и являюсь. Кто ещё мог оказаться в такой ситуации и чувствовать себя как дома рядом с человеком, который держит его в заложниках? Что ещё хуже, я чувствовала себя комфортно. Как будто была на своём месте. Как будто могла сидеть там вечно, потягивая дорогой виски Джулиана и наблюдая, как он пытается сдержать свои эмоции, чтобы не выдать себя и не улыбнуться. Как будто могла больше никогда и ни о чём не волноваться.

Но это всего лишь из-за алкоголя, а при свете дня всё выглядит иначе.

Я беру записку, протирая заспанные глаза, чтобы лучше видеть. Тошнота усиливается ещё до того, как я успеваю прочитать слова, потому что я просто знаю, что записка от него.

Прими лекарство. Выпей воды. Прими душ. — Дж.

Я закатываю глаза и кладу записку обратно на стол. Такой властный. Словно я бы не сделала этого в любом случае. Воспоминания о прошлой ночи медленно всплывают в моей голове. И хотя мне следовало бы задуматься о том, как близко он подошёл к тому, чтобы переступить черту, которую нам нельзя пересекать, я не могу перестать думать о том, как он сказал, что познакомит меня со своей матерью.

Не могу солгать, что меня не заинтриговала идея встречи с ней. Честно говоря, я почти убедила себя, что он — странная аномалия, которая появилась на земле в виде яростного