Синий рыцарь - Джозеф Уэмбо

– Кыш отсюда, мелкий х.., – прошептал я, когда он посадил мне подарочек на плечо. Я замахнулся на него фуражкой, он возмущенно вскрикнул и улетел.

Потом я начал осторожно подтягиваться вперед, перенося большую часть своего веса на край окна, добрался до перил, перелез через них и оказался на первом пролете пожарной лестницы, где мне пришлось минутку отдохнуть, потому что перед глазами у меня все плыло. Я посмотрел на часы и увидел, что женщина из полиции уже должна была начать свою обманную операцию, и поэтому, слабость или не слабость, начал карабкаться по второй железной лестнице.

Она была крутой и длинной, до самого третьего этажа, почти вертикальная, вроде тех, что есть на кораблях, с круглыми железными перилами для рук. Я старался производить как можно меньше шума и делал длинные глубокие вдохи и выдохи. Потом я оказался наверху, радуясь тому, что мне не придется спускаться по крутой лестнице вниз. Если все пройдет хорошо, я выйду через контору. Когда Чарли откроет заднюю дверь, чтобы меня позвать, я уже буду здесь, наблюдая за задней дверью, вместо того чтобы укрываться в переулке. А если услышу, как выламывают дверь, или вообще какой-нибудь шум или действие, то выбью заднюю дверь, и, может быть, именно я первым окажусь внутри и, возможно, сделаю что-нибудь такое, что приведет меня в тюрьму, но в тот момент я чувствовал себя так, что мне казалось, что дело того стоит, потому что двадцать лет не значат абсолютно ничего, если Скалотта и Фишмен смогут носить моюформу, а я переоденусь в тюремную робу с полосатыми накладными карманами и буду валяться на койке в полицейском секторе тюрьмы.

Потом я услышал треск и понял, что фокус не сработал, потому что это был шум выламываемой двери, далеко, где-то внизу, и это означало, что им придется вломиться на первый этаж, пробежать по лестнице на третий и выломать вторую дверь, и тогда я начал выбивать заднюю дверь, но я тогда не знал, что она укреплена железными полосами, а поперек установлен тяжелый брус. Выбить ее было невозможно, но в тот момент я еще не знал, как сильно ее укрепили, и думал, что это обычная дверь, и едва не плакал, пиная ее, потому что оказался не способен даже выбить дверь и решил, что не способен больше вообще ни на что. Но я все пинал и пинал, и в конце концов подобрался к окну слева и вышиб его, поранив ногу. Я выбил остатки стекол руками, потерял фуражку и поранил лоб осколком стекла, ворвался в комнату, вопя и ревя что-то, что – уже не помню, и увидел перепуганную до смерти молодую женщину и маленького трясущегося человека у двери, руки у них были заняты коробочками. Секунду они смотрели на меня, потом женщина начала кричать, а мужчина отошел от двери, повернул вправо и направился к пожарной лестнице, а я шел за ним по пятам. Он отбросил брус, запиравший стальную дверь, и вышел на пожарную лестницу, держа в руках большую картонную коробку, полную карточек и бумаг, но замер на площадке, увидев, какой крутой спуск ему предстоит.

Он крепко вцепился в тяжелую коробку, повернулся спиной к лестнице и явно собрался попробовать спуститься, пятясь, по железным ступеням, но тут я вцепился в него руками, и он вскрикнул, когда два голубя пролетели прямо перед нашими лицами, трепеща и шурша крыльями.

– Отпусти! – крикнул он. Маленькие зеленоватые мешки у него под глазами набухли. – Отпусти, обезьяна!

И тут я просто не знал, что сделать – отпустить его или оттолкнуть. Я честно не знал, как поступить, но в действительности разницы никакой не было, потому что если он будет продолжать от меня отпихиваться и одновременно цепляться за свой ящик, словно в нем золото Мидаса, то я в точности знал, что произойдет, если я внезапно сделаю то, о чем он меня просил.

Поэтому я не уверен точно, отпустил оттолкнул, но, как я уже говорил, результат был бы один и тот же, и в тот момент моей жизни это было единственное действие, имеющее хоть какой-то смысл, единственное, что я мог сделать ради кого-нибудь, имеющее вообще какой-то смысл. Он никогда не наденет мой мундир, никогда – если только я сделаю то, о чем он просит. Мое сердце трепетало, словно голубиные крылья, и я просто отпустил его, уронив кровоточащие руки по бокам.

Он стал падать назад, а вес прижатой к груди коробки заставил его падать вниз головой, громыхая по железной лестнице, словно брошенная якорная цепь. Он завопил, коробка раскрылась, маркеры и бумаги разлетелись и замелькали в воздухе. И весь путь вниз он действительно громыхал, как якорная цепь. Когда он остановился на площадке внизу, я увидел на первой ступеньке лестницы его целехонький зубной протез и валявшиеся рядом с ним внизу разбитые очки. Коробка лежала на нем сверху, и маленького скорченного под ней человека почти не было видно. Секунду он пролежал молча, потом начал всхлипывать, а потом издавать звуки, похожие на голубиное воркование.

– Что случилось, Бампер? – спросил запыхавшийся Чарли, выбегая на площадку пожарной лестницы.

– Захватили все нужные документы, Чарли?

– Бог мой, да что произошло?

– Он упал.

– Он мертв?

– Кажется, нет, Чарли. Слишком уж много шума издает.

– Вызову-ка я скорую, – сказал Чарли. – А ты лучше постой здесь.

– Я так и намеревался сделать, – ответил я и пять минут простоял, прислонившись к перилам, отдыхая и наблюдая за Фишменом. За это время Ник и Чарли спустились вниз, уложили его и вытерли ему лицо и лысину, на коже которой виднелись огромные рваные раны.

Мы с Чарли оставили остальных на месте и медленно поехали вслед за воющей машиной «скорой помощи», отвозившей Фиш-мена в Центральный приемный госпиталь.

– Нога сильно порезана? – спросил Чарли, завидев кровь, пурпурно-винного цвета пятно на синей полицейской форме.

– Да нет, Чарли, – отозвался я, приглаживая пальцами порезы на руках.

– Лицо на вид не очень пострадало. Небольшой порез над глазом.

– Да я в порядке.

– Напротив конторы мы нашли еще одну комнату, – сказал Чарли. – Там стояла газовая печь. В ней горел огонь, а труба выходила через крышу. Они могли бы до нее добраться, не вломись ты через окно. Я тебе за это очень благодарен, Бампер. Ты спас для нас буквально все.

– Рад, что смог помочь.

– А что, Фишмен пытался тебе сопротивляться, или как?

– Он почти не боролся. Просто упал.

– Надеюсь, эта мелкая сволочь сдохнет. Как подумаю, что он значил во всей организации и кем был, так сразу хочется надеяться, что он сдохнет, и пусть бог мне поможет. Знаешь, я целую минуту думал, что ты его столкнул. Я рад, что ты этого не сделал.

– Он просто упал, Чарли.

– Вот и приехали, давай обработаем твои болячки, – сказал Чарли, останавливаясь возле Центрального приемного со стороны Шестой, где доктор уже забирался в машину, доставившую Фишмена. Через несколько секунд доктор вылез и направил машину в Центральный госпиталь, где хирургические оборудование было получше.

– Какой у него вид, доктор? – спросил Чарли, когда мы вместе проходили через вход для персонала «скорой помощи».

– Паршивый, – ответил доктор.

– Думаете, умрет? – спросил Чарли.

– Не знаю. А если и не умрет, то пожалеет, что остался жив. Порез на ноге потребовал сделать пару стежков, но царапины на руках и лице оказались небольшими, и обошлись чисткой и дезинфекцией. Было уже почти семь часов, когда я закончил рапорт, где описал, как Фишмен вырвался у меня из рук и как я получил свои раны.

Когда я уходил, Чарли диктовал свой рапорт парню за машинкой.

– Ладно, Чарли, я ухожу, – сказал я. Чарли перестал диктовать, встал, прошелся со мной немного до холла, и несколько секунд мне казалось, что он собирается пожать мне руку.

– Спасибо за все, Бампер. Это лучший арест среди детективов, в котором мне довелось участвовать. Я даже и мечтать не мог, что мы сможем раздобыть столько их деловых записей.

– Спасибо, что дал мне поучаствовать, Чарли.

– Это была твоязатея.

– Интересно, как дела у Фишмена? – спросил я, вздрагивая от острой боли в желудке и ощущая, как внутри образуется пузырь. Я проглотил две таблетки.

– Лохматый звонил туда полчаса назад, но мало что выяснил. Но знаешь, что я тебе скажу? Готов поспорить, что Реду Скалотте придется подыскивать нового бухгалтера и делового советника. Спорю на что угодно, но после всего этого Фишмен не сможет складывать даже двузначные числа.

– Что ж, может, все и к лучшему.

– К лучшему? Это еще мягко сказано. Впервые за многие годы у меня появилось чувство, что, может быть, и естьсправедливость на свете, и хотя они наваливают на тебя кучу дерьма, размазывают его тебе по морде и плюют на сами законы, так вот, впервые у меня появилось чувство, что к этому делу приложилась и другая рука, и эта рука воздала нам по справедливости. Как будто рука самого Бога спихнула его вниз по лестнице.

– Рука Бога, говоришь? Гм. Ладно, еще увидимся, Чарли. Держись, старина.