Основы национализма - Вадим Кожинов

Ленинский дед был тогда еще в отроческом возрасте, но естественно полагать, что пугачевщина оставила мощный след в его душе. Позднее, в 1791 году, помещик отпустил его на оброк, однако назад Николай Васильевич уже не вернулся… Отправившись вниз по Волге – как ранее пугачевцы, – он добрался до Астрахани и к 1810-м годам сумел получить там статус «вольного» мещанина, купил дом и женился на крещеной калмычке Анне Смирновой.

А в это время в Петербурге жил французский мудрец, граф Жозеф де Местр, покинувший родину после революции 1789 года. Он пятнадцать лет пробыл в столице Российской империи, которая ранее сумела справиться с пугачевщиной. Но взгляд его был прозорливым и, уезжая в 1817 году из России, он, согласно преданию, изрек: «В этой стране еще явится Пугачев с университетским образованием…».

Н. В. Ульянов скончался, когда его сыну Илье было всего пять лет. Казалось бы, на что мог рассчитывать сирота беглого крепостного? Но его взял под свою опеку высокочтимый в Астрахани протоиерей Николай Ливанов, который в свое время приобщил Православию его мать-калмычку, а затем стал крестным отцом мальчика. Благодаря постоянному покровительству О. Николая Илья Ульянов окончил (разумеется, за казенный счет и даже получая денежное пособие) Астраханскую гимназию, а затем Казанский университет. И за свою не столь уж долгую жизнь (он скончался 54 лет) сын беглого дворового сумел достичь многого – должности директора народных училищ Симбирской губернии (в целом), чина действительного статского советника (то есть генеральского) и звания потомственного дворянина. Позднее, как мы еще увидим, подобная «карьера» отнюдь не являлась редкостью, но для человека, родившегося за тридцать лет до отмены крепостного права, она была, конечно, очень незаурядной.

Не менее примечательна судьба ленинских предков по материнской линии. Сейчас можно услышать разговоры о «сионистских корнях» Ленина. Но как раз о сионизме-то не может быть и речи. Давид Бланк, дед Марии Александровны, с которой в 1863 году обвенчался И. Н. Ульянов, действительно был житомирским евреем. Но ныне точно установлено, что в 1846 году он отправил «на высочайшее имя» проект незамедлительной и полной «денационализации» российских евреев, которая должна была начаться с их поголовного приобщения Христианству, для чего Давид Бланк разработал целую систему мероприятий. Тогдашний министр внутренних дел Л. А. Перовский (в прошлом – член декабристского «Союза Благоденствия» и приятель Пушкина) счел нужным доложить этот проект Николаю I, который, одобрительно отозвавшись о нем, все же воздержался от его реализации.

Сын Давида, то есть дед Ленина, естественно, был окрещен, приняв имя Александр Дмитриевич, окончил Императорскую медико-хирургическую академию, женился на девушке из давно обосновавшейся и преуспевшей в России немецко-шведской семьи, долго служил врачом на Урале, был удостоен дворянства и последние двадцать три года жизни провел – как типичный российский помещик – в купленном им приволжском имении, где и выросла будущая мать Ленина.

Столь многогранное (русско-монгольско-германско-еврейское) этническое происхождение Ленина может показаться чем-то исключительным, однако для России с ее евразийским размахом оно вовсе не было необычным. Так, например, широко известный (особенно как убийца Григория Распутина) современник Ленина, о котором еще пойдет речь, князь Ф. Ф. Юсупов (праправнук воспетого в знаменитом пушкинском стихотворений «К вельможе» Н. Б. Юсупова) имел и монгольских, и русских, и германских, и еврейских (семья известного дипломата П. П. Шафирова) предков, – что «не помешало» ему быть непреклонным монархистом и вступить в брак с племянницей Николая II великой княгиней Ириной Александровной…

Как уже сказано, после 1917 года полноценное развитие генеалогии надолго прервалось. Правда, отдельные люди продолжали генеалогические разыскания, делая это «нелегально» или хотя бы полулегально. Одного из таких людей, Ю. Б. Шмарова, я близко знал (он, кстати, в отроческие годы был учеником моего деда во Владимирской гимназии). Юрий Борисович являл собой истинного подвижника. В начале 1930-х его, как бывшего гвардейского офицера, отправили в ГУЛАГ (где он, между прочим, познакомился и сблизился с широко известным ныне Олегом Васильевичем Волковым), но, вернувшись в Москву в середине 1950-х, Ю. Б. Шмаров тут же возобновил прерванные не по его вине занятия, и ко времени его недавней кончины в его архиве хранились десятки тысяч составленных им генеалогических таблиц, которые, полагаю, еще будут «востребованы».

Следует оговорить, что и после 1917 года изредка под тем или иным предлогом, с той или иной «маскировкой» все же публиковались исследования, которые по существу были генеалогическими (например, ряд трудов виднейшего специалиста в этой области академика С. Б. Веселовского, также подвергавшегося репрессиям), однако официальная «реабилитация» родословия началась сравнительно недавно.

Но существенно и другое. Несмотря на то, что пока успехи генеалогии в целом, конечно, не достигли «дореволюционного уровня», на наших глазах совершается замечательное и плодотворное расширение ее внимания. До 1917 года она в сущности ограничивалась изучением истории дворянских и (в гораздо меньшей степени) знатнейших купеческих родов. Ныне же подобного ограничения нет, и нельзя не признать, что причина этого коренится в той же самой Революции, которая вроде бы уничтожила генеалогию.

В 1994 году в Брянске издано генеалогическое исследование, осуществленное человеком, принадлежащим, в сущности, к молодому поколению (он родился в 1953 году), Владимиром Петровичем Алексеевым. Заглавие книги – «Гранный дуб» (по прозванию уникального дерева около брянского селения Орменка).

Ранее В. П. Алексеев всесторонне изучил генеалогию своего земляка Тютчева, а в новой его книге прослежена история крестьянских семей, живших в четырех близко расположенных брянских деревнях с XVI века (!) и до наших дней, – в том числе и история семьи самого автора, уроженца деревни Ольховка. Сведения о «простых» крестьянах, сохранившиеся в архивах, весьма скудны, но не без волнения видишь, что судьба этих крестьян нераздельно вплетена в драматическую судьбу России.

Вот несколько лаконичных сведений из книги «Гранный дуб»: «Федулин Егор Алексеевич, рекрут в 1812»; «Левшенков Николай Васильевич, в 1876 был призван в ополчение» (дело шло о войне с Турецкой империей); «Алексеев Константин Егорович, участник Брусиловского прорыва в дек. 1916» (это дальний родственник В. П. Алексеева); «Алексеев Тимофей Дмитриевич, в дек. 1941 погиб в селе Красная Поляна Московской обл.» (родной дед автора; напомню, что село Красная Поляна расположено всего в 29 км даже не от границы Москвы, а от стены Кремля, и с этого рубежа началось наше контрнаступление).

Исследование В. П. Алексеева, как представляется, способно убедить самого скептического читателя в том, что родословная любого, каждого человека достойна пристального внимания и имеет общезначимый интерес.

Ко всему прочему, важно еще знать то, о чем мало кто задумывается: количество прямых предков каждого из нас поистине удивляюще возрастает по мере углубления в прошлое. В предшествующем – первом от нас – поколении их, понятно, всего двое – отец и мать, но уже в пятом – прапрапрадедовском – их 32. И несмотря на то, что в каждом предшествующем поколении количество прямых предков увеличивается всего лишь в два раза, многих, думаю поразит скачкообразный рост цифр: в десятом поколении прямых предков у каждого из нас окажется 1024, а в двадцатом – уже 1 048 576!

Следует, правда, сразу же сообщить, что речь идет только о потенциальном количестве предков; в действительности их имеется, как правило, меньше, ибо, например, наши отец и мать могут иметь многих единых, общих предков. Так, скажем, живший во второй половине XVII века Петр Петрович Пушкин является одновременно прадедом отца поэта, Сергея Львовича, и прапрадедом его матери Надежды Осиповны (ее мать, супруга Осипа Ганнибала, была ведь также урожденной Пушкиной), и, следовательно, мать Александра Сергеевича была четвероюродной племянницей его отца. И в четвертом по старшинству от поэта (считая по отцовской линии) поколении у него имелись не потенциальные 16, а только 15 прямых предков.

Однако и при учете этого «уменьшения» (особенно в дальних от нас поколениях) количество предков все же громадно. В 1980 году мне довелось держать речь по поводу 600-летия Куликовской битвы, и один из слушателей торжественно объявил, что, как ему совершенно точно известно, его прямой предок участвовал в этой битве. В ответ я сказал, что, поскольку нас отделяет от 1380 года примерно 20 поколений («смена» поколений происходит в среднем через тридцать лет), у каждого из нас потенциально имелось тогда более миллиона предков, а население Руси насчитывало всего 5, максимум 10 миллионов человек, и потому у каждого из присутствующих здесь, вне всякого сомнения, есть прямой предок (и, скорее всего, не один), принимавший участие в великой битве.