Шок и трепет 1978 (СИ) - Арх Максим

Одним словом, и Кравцов и подпевавший ему Зайцев, ответственно заявляли, что наша страна ждёт новых творческих работ своего юного идола. Так что, давай, мол, собирайся.

На это я согласно кивал головой и категорически отказывался от поездки в Москву, аргументируя это тем, что, дескать, страна сказала, чтобы я пошёл в армию, и вот я тут.

Но мои сверхлогичные доводы не принимались к сведению, а мгновенно парировались новыми тезисами, мол, тогда страна тебе это приказала, а сейчас приказывает совсем другое!

На это я говорил, что, дескать, я не хочу возвращаться домой, ибо мне тут нравится.

Но на это мне отвечали, что часть, мол, действительно хорошая, но всё же погостил маленько, пора и честь знать.

Когда же я заикнулся, что уехать не могу, ведь скоро будет присяга, мне категорически заявили, что если надо, то присягу у меня примут не здесь, а там. И не полковник Зайцев, а кто-нибудь другой с более широкими лампасами и большим количеством звёзд на погонах.

На это я, естественно, собрался было возразить, но меня прервали самым бестактным образом.

— А вообще, Васин, оказывается, таким как ты присяга не положена!

— Это почему? — не понял я, посчитав себя обиженным и оскорблённым.

И не ошибся.

Меня действительно решили расстроить, бесцеремонно заявив:

— Ты, Васин, лунатик. А таким воинская служба противопоказана.

К унижению прибавилось ещё и поражение в правах.

Но я не собирался сдаваться.

— Говори, что хочешь, но знай. Я добровольно отсюда не уеду. А применишь силу — сбегу! Ты меня знаешь, я никогда не вру.

Кравцова моя категоричность, вероятно, очень достала и он, вновь попросив нас выйти, связался с Москвой.

Через полчаса переговоров, стало ясно, что попытка, вернуть меня взад в цивилизацию, пока откладывается.

— Завтра сюда прилетит генерал Петров. Вот с ним и разговаривай, — произнёс полковник, а затем добавил: — Ой, с огнём ты, Саша, играешь. Как бы, не обжечься.

Решение было принято, и я, устало поднявшись, отдал честь, и собрался было пойти на отдых в казарму. Но меня остановили.

— А вдруг ты сбежишь? Кого я генералу завтра предъявлю? — обосновывал свои действия Кравцов.

Командир части полностью разделял его мысли, а потому нам было выделено два отдельных помещения, в которых мы и должны были жить до приезда генерала.

Этими помещениями оказались два учебных класса второго этажа в учебном корпусе.

Полковник Зайцев отдал приказ и через тридцать минут солдаты принесли в эти классы кровати и комплекты постельного белья.

— Васин, дай слово, что не сбежишь, — в который уже раз попросил Кравцов, глядя, что я собираюсь идти в свои «апартаменты».

— Даю, — в который уже раз пообещал я и, пожелав спокойной ночи, ушёл отдыхать.

Нет, сбегать я никуда не собирался. Зачем? Что бы меня опять искали? Ни к чему мне это. Поискали один раз, и достаточно. Наоборот, хотел, чтобы завтрашний день наступил как можно скорее и я, наконец, сумел, в который уже раз, решить свою судьбу.

Ну, а утром естественно была тревога и аврал. Оно и понятно. В нашу воинскую часть нагрянул местный и московский генералитет.

И вот сейчас обнимаясь с генерал-майором Петровым и получая от него искренние благодарности за сына, я раздумывал, как сделать мне так, чтобы не возвратится в Москву, и при этом не обидеть генерала.

Одно дело спорить и прикалываться с Кравцовым — он уже давно мне был своим, а другое дело возражать всамделешнему генералу.

«А с другой стороны, почему я должен с ним миндальничать? Он, конечно, ко мне вроде бы неплохо относится, но защитить меня от решения ЦК он не смог и не сможет. Поэтому, надо принять за аксиому, что никто о моей судьбе, кроме меня самого, позаботиться, тоже не сможет, ибо недоброжелатели очень могущественны и с ними мало кто вообще справиться сможет. А значит, и сюсюкаться с генералом мне вовсе не нужно. Захочет вести нормальную беседу и вникать в проблемы — будем друзьями. А если нет, то и общаться не о чем», — принял для себя решение я.

Когда первые эмоции встречи утихли генерал-полковник, улыбнувшись, произнёс:

— Ну, ты, Саша, и устроил нам всем нелёгкую жизнь, со своей пропажей. Хорошо хоть теперь нашёлся.

— Вероятно, — улыбнулся я в ответ, прекрасно понимая, куда сейчас свернёт собеседник.

И, разумеется — не ошибся.

— Мне Кравцов доложил, что ты отказываешься возвращаться. Почему?

— Потому что меня призвали. А раз так, то буду служить.

— Но тебя призвали не здесь служить. Тут ты оказался по ошибке.

— Какая разница — где. Главное — призвали. Вот я и служу.

— Но служить можно по-разному. Почему отказываешься от службы в Москве?

— А что мне там делать? Ведь ясно же, что не для несения воинской службы вы меня туда тяните. Очевидно, что тем, кто меня в армию законопатил, требуется, чтобы я вновь снимал фильмы и писал музыку, — «прованговал» я.

— Не только. Ещё и книги, чтобы ты писал, — по-простецки добавил генерал и продолжил: — В том, Саша, что ты попал в армию, полностью твоя вина. Тебе хотели твои мозги на место поставить. Так что не обижайся.

— Да я и не обижаюсь. Поймите Вы сами, и передайте, пожалуйста мои слова тем, кто хочет это знать, что мозги вы мне на место установили. Теперь я точно знаю, что никакой благодарности за проделанный труд я не получу. А потому, можно и не стараться. Не успел оступиться, как все заслуги тут же в мгновения ока забываются, а все, пусть даже малейшие предыдущие проступки и неудачи, кои имеют многие из живущих на этой бренной планете, сразу же вспоминаются и выпячиваются на первый план. Что я такого ужасного сделал, чтобы на меня весь мир ополчился? Клип снял не такой, какой им нравится? Не нравится, не смотрите.

— Но снял-то ты его за казённый счёт, а не за свои деньги.

— Так нет у меня своей аппаратуры, чтобы такое снимать. Да и не разрешит никто мне такие частные проекты делать.

— Вот. И в тот момент тоже, разрешение на его съёмку тебе никто не давал.

— Ну и что. Пусть так. Ну, потратил я пару копеек на плёнку. И чего тут такого? Это же воистину копейки. А шанс, что данная работа может принести профита на миллион, был огромен. Я рискнул и сделал хороший продукт! Что же касается разрешения, то творчество это внезапный порыв, а не рутина. Тут некогда получать какие-либо разрешения и согласовывать графики, когда Муза посетила. Меня посетила, и я снял. Так что насчёт разрешений, это вы зря. Данный довод не выдерживает никакой критики.

Генерала такая постановка вопроса явно не удовлетворила. И всё закрутилось по кругу. Петров всё время вопрошал: «Почему я отказываюсь ехать домой?». А я, помня о своём решении, отвечал в том смысле, что: «Не хочу!», «Не буду!», «Ну, а если выгоните из армии, то убегу на Северный полюс и буду там на медведях ездить!»

В конце концов, генерал-майор не выдержал и прорычал:

— И что, ты собираешься тут, в оркестре, до окончания срока службы распевать?

— Да, — кивнул я, вытирая платком взмокший от спора лоб. — Кстати говоря, хотел попросить Вас купить нам сюда хороший музыкальный инструмент. И мы тут будем играть.

— Инструмент тебе сюда⁈

— Да!

— Самодеятельностью, значит, будешь заниматься⁈

— Э-э, да.

— Оркестры, значит, любишь?!?!?! — злобно прорычал он.

Последние то ли вопросы, то ли утверждения, мне очень не понравились. Точнее не сами утверждения-вопросы, а то каким хищным тоном они были заданны.

Предчувствие меня опять не подвело.

Генерал выпучил глаза и гаркнул:

— А ну, марш собираться! Летим в Москву!

— Никак нет!

— А я говорю: марш!

— Не имею права! У меня присяга на носу!

— Уже нет! Твой фронт — кинокамера! И поверь, кинокамера, намного лучше, чем просто камера! Так что давай, собирайся! А до армии ты ещё не дорос!

— Как это⁈ — получив очередной удар ниже пояса, обалдело произнёс я, и напомнил: — Мне же по документам восемнадцать! У меня и паспорт есть, где это подтверждено!