Солнце на стене - Вильям Козлов

Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?

Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, — попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.

В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.

— Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, — сказал Дима, показывая охотничий нож. — Наверно, не нужно было брать?

— Почему? — спросил я.

— Если он… ворует, то я назад отдам, — сказал Дима.

Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?

— Притаился, — ответил мастер. — Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!

— Вряд ли, — сказал я. — Кто-то за его спиной прячется…

— Я его с поличным застукаю… Не увернется!

— Вы его ненавидите, — сказал Дима.

— Меня не проведешь, — повторил мастер.

Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:

— Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?

Лешка Карцев принес три толстые книжки «Эксплуатация и ремонт тепловозов» и роздал нам.

— Проштудируйте, — сказал он.

Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.

— Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!

— Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, — торжественно сказал Карцев. — Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.

Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.

— Я в теории не силен, — сказал он. — Я практик.

— Все-таки почитай, — посоветовал Лешка. — Или хочешь перейти в разнорабочие?

— Какой марки тепловоз? — спросил Дима.

— ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.

— Ребята, а зарплату нам прибавят? — спросил Валька. — Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!

— Прочитаете — вернете мне, — сказал Карцев. — Это библиотечные.

— Я боюсь брать домой, — сказал Матрос. — Нюрка листы выдерет, а я отвечай?

— Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? — спросил Лешка.

— Дима, что он такое говорит? — возмутился Валька. — Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…

— Верно, написал, — подтвердил Дима.

— А какие книжки ты читал? — спросил я.

— Разные…

— В основном детективные повести и романы, — сказал Дима.

— Люблю, понимаешь, про шпионов, — ухмыльнулся Матрос.

— А теперь про тепловозы почитай, — сказал Лешка. — В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.

— Я ведь засну сразу!

— Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, — сказал Лешка. — Экзамены будем сдавать… новому начальнику.

— Ладно, проштудирую сам, — испугался Валька. — Самостоятельно.

После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…

— Не люблю эту бумажную канитель, — сказал Мамонт. — А без нее тоже нельзя.

— Дела сдаете, Никанор Иванович? — спросил я.

Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.

— Я вот все ждал, когда ты придешь, — сказал он. — Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: «До свидания» — и ушел.

— Куда же вы, Никанор Иванович?

— Повышение получил, — сказал Ремнев. — Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…

— Это мы о Тихомирове говорили…

— Тихомиров идет в гору, — сказал Мамонт. — В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!

— И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? — спросил я.

— В проекте много спорного, но в главном он удался.

— Я знаю, — сказал я.

— Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.

— Еще бы! Экономия — шестизначная цифра!

— Дело не только в цифре…

— Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, — сказал я. — Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…

— Это временно, — возразил Мамонт. — Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.

— Ай да Венька! — вырвалось у меня. — Он и вас…

— Околпачил, хочешь сказать? — посмотрел на меня Ремнев.

— Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?

— Андрей, какого хрена ты учишься на историка? — сказал Мамонт. — Ты прирожденный инженер-проектировщик…

— Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?

Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.

— Знаешь, о чем я думаю? — сказал он. — Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…

— Нам вместе нельзя, — сказал я.

— Кто знает, кто знает… — пробормотал Ремнев. — Ты что с ним, опять поцапался?

Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.

— Да что мы все о Тихомирове? — сказал я. — А кто на ваше место?

— Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.

— Кто-нибудь? — усмехнулся я.

— Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?

— Он меня на новоселье не пригласил, — сказал я.

Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.

— Хочешь? — спросил он.

Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.

— Меня пригласил, — сказал Мамонт. — На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?

— Я пошутил, — сказал я. — Дело тут не в новоселье…

— А в чем же? — Ремнев с любопытством посмотрел на меня.

— Я ничего против Тихомирова не имею, — сказал я.

Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.

— Голова трещит, — сказал он. — Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!

За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол — самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.

Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами — так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех «стариками». Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко «старик» меня раздражало.

Не обнаружив пепельницы, Сашка сразу же приспособил для этой цели древнюю пиалу, которую я привез из Каракумов. Эта пиала напоминала мне о месяце зноя, пота и соли. Ни одной тучи на небе, ни капли дождя. Правда, была одна песчаная буря. Она настигла нас в равнине Копетдага. Мы обвязали головы рубахами и залезли под грузовик. Когда я вспоминаю тот день, у меня такое ощущение, будто на зубах снова скрипит песок, и хочется крепко зажмурить глаза. А эта убийственная жара у солончаковой впадины Унгуз? Непрерывный гул в голове, будто там запустили электрический мотор, и распухший белый язык…