Творец слез - Эрин Дум

ты». Я вспомнила это обвинение с горькой болью. Я? Как им могла быть я?

Что он имел в виду?

Я с опаской разглядывала лицо Ригеля, как разглядывала бы зверя, осознавая, что он навсегда останется для меня загадкой.

И все же…

И все же, наблюдая за ним в этот момент, я испытывала необычное ощущение — безмятежный покой.

Я смотрела на длинные ресницы Ригеля, на очерченные скулы и припухшие губы — его гордое лицо выглядело умиротворенным. Таким, без кривой ухмылки и мрачного взгляда, я его никогда не видела.

Глядя, как поднимается и опускается в глубоком дыхании его грудь, как жилка на шее пульсирует в такт сердцебиению, я подумала, что впервые вижу Ригеля таким красивым.

Впалые щеки и тени под веками не портили его изящного лица, наоборот, придавали ему черты искушенной молодости, и ни бледность, ни царапины, ни ссадины не могли затмить его очарования.

Его лицо в своем спокойствии было таким красивым.

Как этот ангельский лик мог скрывать что-то… темное и непонятное? Разве волк с виду может казаться нежным, если он по природе своей страшный?

Внезапно Ригель судорожно вздохнул и шевельнул головой, отчего полотенце соскользнуло со лба. Я вернула на место компресс и придержала его рукой, невольно наклонившись к нему. В очередной раз я переступила запретную черту, оказавшись к нему ближе дозволенного. Сейчас он откроет глаза, и мне несдобровать! Но ничего не случилось, Ригель по-прежнему лежал неподвижно.

Я смотрела на него не как на Творца Слез, а как… на Ригеля. На обычного парня, спящего, больного, с сердцем и душой, как у всех нормальных людей. И меня охватила необъяснимая печаль, я почувствовала себя побежденной, униженной и беспомощной, покрытой невидимыми синяками и ссадинами, которые он оставил на мне, не прикоснувшись.

«Я тебя ненавижу», — хотелось прошипеть ему в ухо, как сделал бы любой на моем месте. — Я ненавижу тебя, твое молчание и все, что ты мне говоришь. Ненавижу твою улыбку, твои ультиматумы и укусы.

Ненавижу тебя за то, как мастерски ты умеешь портить прекрасные вещи, за презрительное ко мне отношение, как будто это я виновата во всех твоих бедах.

Я ненавижу тебя, потому что ты не оставил мне выбора!.

Но изо рта не вылетело ни слова. Гневный монолог растаял в сердце, и мною вновь овладели смирение, опустошение и жуткая усталость.

Правда в том, что я не могла ненавидела Ригеля. Я на это неспособна.

Мне просто хочется его понять. Хотелось бы мне разглядеть, что скрывается в глубинах его сердца. А еще убедить окружающий мир, что он ошибается на его счет.

— Почему ты меня отталкиваешь? — прошептала я с грустью. — Почему не позволяешь понять тебя?

Наверное, я никогда не найду ответы на эти вопросы. И Ригель мне их не подскажет. Я почувствовала, как медленно клонюсь на кровать, все больше цепенея от усталости. Меня затягивало в темноту.

У меня хватило сил лишь на медленный долгий вздох.

Глава 15

ТОНКАЯ НИТЬ

Можно отталкивать любовь, отрицать ее, вырывать из сердца, но она всегда будет знать, как тебя найти.

Все вокруг горело огнем. Было жарко и тесно, как, наверное, бывает в тюремной камере. Где он оказался — непонятно. Вокруг тишина. Он чувствовал лишь боль в мышцах и озноб, ныли кости.

И даже в этом густом забытье, как во снах, ему являлась она.

Ее очертания были настолько расплывчаты, что никто другой не распознал бы в ней Нику, а он узнал, потому что помнил каждую ее черточку, каждый жест. Он отчетливо представлял ее даже в бреду лихорадки. Ему временами казалось, что она, настоящая, рядом с ним излучает ласковое тепло.

О эти чудесные сны! Без ужасов и преград, когда не нужно сдерживаться, прятаться, отступать. Во снах он прикасался к ней, радовался ее близости, любовался ею, не испытывая необходимости что-либо говорить или объяснять.

Ригель мог бы полюбить этот нереальный мир грез, если бы эфемерное счастье, которое он испытывал каждую ночь, не оставляло глубоких шрамов на его сердце. Как бы ни было это прекрасно, Ника в конце концов исчезала, оставляя после себя пожар тоски. Она ранила его с той же нежностью, с какой ласкала. И, просыпаясь утром без нее, Ригель чувствовал, как болят порезы на сердце.

Но сейчас он чувствовал, будто прикасается к ней на самом деле. Его руки скользили по ее узкой талии, спине и волосам…

Это было так реально. Но возможно ли? Конечно нет. Ника рядом только в его снах.

Но какой же реальной, из плоти и крови, она сейчас была…

Он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы, как делал каждую ночь. Ему хотелось раствориться в аромате ее духов, найти утешение в неизбывной сладкой горечи мгновений, когда Ника, вместо того чтобы убежать, баюкала его в объятиях, обещавших никогда не размыкаться.

Все было таким осязаемым в этом сне. Ее крохотное тело дышало и пульсировало рядом с ним…

***

Что-то щекотало подбородок. Я мотнула головой и ощутила щекой прохладную подушку. Щебетали птицы, окружающий мир уже проснулся, но мне потребовалось некоторое время, прежде чем я решила открыть глаза.

Тонкие ниточки света проникли под ресницы, и я сонно заморгала, видя, как реальность вокруг меня медленно принимает ясные очертания. Постепенно я осознала, что нахожусь в довольно странном положении: мне жарко, я почему-то не могу пошевелиться, комната вроде бы не моя и вдобавок что-то попало мне в глаза и мешало смотреть. Это были волосы.

Волосы?!

Ойкнув, я обнаружила рядом Ригеля. Он лежал, прижавшись ко мне мускулистой грудью, носом я чуть ли не утыкалась в его широкое плечо. Ригель обнимал меня за талию. Его лицо спряталось где-то в изгибе моей шеи, я чувствовала его теплое дыхание.

Наши ноги переплелись, а простыня свисала с кровати, сброшенная неизвестно когда. На мгновение я забыла, как дышать.

Я уставилась на свои руки: одна лежала под шеей Ригеля, пальцы другой утонули в его черных локонах.

Мой мозг отказывался понимать, что все это значит. Горло сжалось в спазме, как при приступе клаустрофобии, сердце забилось о ребра.

Как мы до такого дошли? Когда? Как меня угораздило лечь на его кровать? А одеяла? Одеял тоже не было?

Я чувствовала под собой его руки, втиснутые между матрасом и моим телом, сжимающие меня одновременно нежно и крепко.

Ригель… Ригель обнимал меня. Он дышал мне в шею.

Тот, кто запрещал к себе прикасаться, прижался лицом к моей