Оценщик. Защитник феи - Григорий Константинович Шаргородский

Блин, накаркал!

Как только мы шагнули в сторону единственной открытой двери, оттуда вышел наряженный в черно-алую хламиду крупный, раза в полтора больше Иваныча, но при этом невысокий из-за сутулости гоблин. Он явно и не думал переходить в антропоморфную форму. От этого походка малефика была обманчиво неуклюжая, но в салочки с таким «увальнем» я играть точно не стану.

Встретились мы посередине коридора, но вместо того, чтобы пропустить прущего вперед словно танк гобина, отчего-то ставший необычно смелым орк преградил ему путь:

– Мастер, я хочу услышать ваше заключение.

Гоблин поднял взгляд своих буркал на лицо нависшего над ним орка, затем перевел на меня и после паузы заговорил на гоблинском. Набор квакающих, щелкающих и булькающих звуков для меня не нес ни малейшей информации. Он это явно специально, потому что, обладая речевой трубкой, мог бы без акцента говорить на любом известном ему земном языке. И уж французский эта жаба знает наверняка, не говоря о низшем эльфийском.

Для орка подобный финт проблемой не являлся, и он грубовато зарычал в ответ:

– Я все же настаиваю, как Хранитель Равновесия.

Гоблин снова потыкал в нас своим взглядом, словно палкой в экскременты, и все же выдал еще одну серию невнятных звуков. А затем шагнул вперед, явно намереваясь силой, а может, еще и проклятиями пробивать себе путь к лифту.

У нас с Бисквитом, конечно, мощные защитные артефакты, да и мой ангел с картины справится с любым проклятием, но на фига лишний раз пачкаться? Похоже, мой друг был того же мнения, потому что шагнул в сторону, освобождая путь. Да и я, подражая его примеру, попятился к стеночке. Тут уж не до гонора.

Гоблин поковылял дальше, а я вопросительно уставился на орка.

– Ни малейших следов проклятий, – уныло ответил он на незаданный вопрос.

– Значит, будем разбираться сами.

У меня не было и десятой доли той уверенности, которую я демонстрировал. Просто не хотел заранее расстраивать Бисквита. К тому же мой Дар вполне мог выловить что-то важное из энергетического фона на месте преступления, а обстановка там будет явно не из приятных. Честно говоря, ожидал увидеть жуткую картину, которая заставит меня расстаться с наскоро перехваченным завтраком, но все оказалось одновременно проще и намного хуже.

Эксперты уже заканчивали работу и паковали свое оборудование, а группа коронеров разворачивала на каталке мешок для трупов. Так что мы успели практически в последний момент. То, что в квартире проживает гоблин, было видно с первого взгляда. Интерьер напоминал японский стиль с его низенькими столиками, а также обилием подушек и циновок вместо нормальных диванов. Шкафы заменяли плетеные короба, либо стоявшие на полу, либо закрепленные на стенах. В остальном все выглядело вполне современно – начиная с нормального торшера в углу и заканчивая большой плазмой в гостиной. На стене между этой плазмой и окном раньше висела картина какого-то экспрессиониста. Сейчас она лежала на полу с разбитым стеклом, а освободившееся место заняло тело знакомой Секатора.

Зрелище было шокирующим и в то же время каким-то совершенно обыденным, что ли. Я даже потратил пару лишних секунд, чтобы понять, почему то, во что превратилась погибшая журналистка, кажется таким знакомым. Тварь, оборвавшая жизнь явно неординарной разумной, постаралась во всех тонкостях повторить классическое препарирование лягушки. Такие в залитых формалином банках есть в каждом школьном кабинете биологии. По крайней мере, у нас была. Та же поза, так же распахнутая брюшная полость и кожные покровы конечностей демонстрировали все внутренности гоблинши.

Уверен, все это было сделано неслучайно, и теперь понятно, почему так взбесился Секатор. Дело не только в жестоком убийстве явно нечужой ему соплеменницы, но и в унизительной аналогии. А вот я вместо шока и психологической встряски испытал чувство стыда за собственную реакцию, потому что смотрел на погибшую гоблиншу практически как на ту же лягушку в банке. Чтобы пробиться сквозь корку врожденной ксенофобии, пришлось приложить усилия и напомнить себе, что точно так же на стене мог висеть Иваныч. Уж он-то никак не простая безмозглая лягушка, а разумное существо с глубочайшим внутренним миром, силой воли и благородством, которым не обладают девяносто девять процентов представителей моей расы. Уверен, погибшая журналистка была не менее выдающейся личностью.

Осознав, что внутренняя борьба – дело небыстрое и заняться ей можно позже, я активировал свой Дар по максимуму. Буквально погрузившись в вязкую атмосферу, пропитанную энергией разрушения, я почувствовал…

– Кто пустил постороннего на место преступления?! – сбивая мне концентрацию, в спину прилетел возмущенный вопль на французском.

Пришлось разворачиваться к этому крикуну и награждать его раздраженным взглядом. Увы, таких толстокожих и толстомордых подобным не прошибешь. Там настолько крепкая броня самомнения и тупости, что нужно бить по голове битой, да и то не факт, что достучишься. Мне давно не требуется видеть волшебную палочку, чтобы понять уровень развития магических способностей собеседника. В отличие от старшего инспектора центральных, который некогда сдал меня эльфам, этот явно считал, что формы и жетона вполне достаточно для доминирования в магическом городе. Скорее всего, он даже из любопытства не стал формировать свою первую руну.

– Месье, вы кто такой и как сюда попали? – Формулировка, в общем-то, была вежливой, но тон звучал оскорбительно.

– Это я пригласил его, – попытался вмешаться орк, но жандарм наградил его свирепым и безрассудно-вызывающим взглядом.

Похоже, у этого хумана абсолютно деградировал инстинкт самосохранения. Да одна разница в габаритах и наличие у собеседника когтей с клыками должны были притормаживать подобные порывы, но не в этом случае.

– На каком основании? У него есть доступ?

– Он Хранитель, – попытался сделать еще одну попытку Бисквит, но с тем же результатом.

– А удостоверение у вас есть? Или, может, жетон? – Теперь жандарм обращался ко мне с явной издевкой.

Похоже, он все-таки кое-что знает о Хранителях. К примеру, то, что никаких удостоверений у нас нет и быть не может. Но, пожалуй, на этом его познания и заканчиваются, потому что ни страха, ни сомнений в глазах этого придурка я не заметил. Честно говоря, ситуация поражала своей нелепостью. Как он вообще жив-то до сих пор с такими закидонами?

Я повернулся к Бисквиту, напрочь игнорируя закипающего жандарма:

– Это с ним погрызся Иваныч?

– Нет, с его начальником.

– А-а, понятно, – протянул я и действительно сообразил, что тут все проще пареной репы.

Старший инспектор – наверняка непростой хуман – сцепился с Иванычем. Суть конфликта явно была серьезной, раз уж они оба пошли искать себе третейского судью. А этот решил, что если