Наместница Ра - Филип Ванденберг

Неотесанный крестьянский парень с плодородных земель ныне возвысился до Величайшего из великих государства. Пять или шесть дюжин различных должностей и титулов отличали теперь его персону, и люди падали перед ним ниц. Его искусность, его несравненная отвага в обхождении с камнем принесли ему славу любимца богов; матери протягивали ему своих детей, ибо верили, что одно лишь прикосновение Величайшего из великих даст им счастье.

Что было делать Сененмуту? Что он мог сказать им? Пожелать счастья, которого они так жаждут от него, но которого не дано ему самому? И кто бы ему поверил? Да его просто высмеяли бы! Но это было правдой: он, сын Рамоса и Хатнефер, был до глубины сердца несчастлив. Женщина, которую он любил, все больше отдалялась от него. Да, она осыпала его золотом и почестями, но все золото и все почести он бы не колеблясь отдал за то, чего ему не хватало: за любимую супругу.

Однако его возлюбленная назвала себя фараоном. Не женственность, нежность и любовь считала она добродетелями, а твердость, власть и признание. И если бы не те редкие ночи, которые она проводила в его объятиях, маленькая и беззащитная, как пустынная мышка, Сененмут засомневался бы, осталось ли в Маатхаре еще хоть что-то от юной Хатшепсут.

Царица тем временем равнодушно наблюдала, как Нехси выловил из воды утку, как выдернул стрелу из тушки… Схожие обстоятельства даже мимолетно не напомнили ей о той ситуации, когда она познакомилась с Сененмутом. Боги обманули Мааткару и лишили ее, дочь Амона, заслуженного счастья — вот все, что она помнила. Жертвенный дым сотен телят, ее ревностные молитвы и бесчисленные статуи богов из черного гранита не нашли отклика у богов. Казалось даже, что боги пренебрегают ее дарами, когда порыв сильного ветра в храме Карнака заставил стелиться по полу дым жертвенного огня, а потом и вовсе чуть не погасил его подобно робкому огоньку, который пастух тщится раздуть из сырых поленьев, принесенных водами Нила.

Какие прегрешения, о Великая Эннеада богов, совершила она, что всемогущий Амон так безжалостно обошелся с ней? Почему не дал ей родить сына, как это делает — многократно в своей жизни! — любая служанка, отдающаяся мужчине?

Власть — вот в чем она, Хатшепсут, превосходила других! Достаточно было одного взмаха руки — и судьбы людей становились подвластны ей. Ей, Мааткаре, фараону, перед которым люди валялись в пыли, кому целовали сандалии в страхе перед божественным. И она была богом! Была ли?..

Божественность требовала деяний, достойных бога, таких, перед которыми люди склоняются в благоговении. Обелиски в Карнакском храме повергли подданных в трепет. Еще ни один фараон не отваживался возвести каменные иглы до неба. Золото их вершин блистало до горизонтов всех четырех сторон света. И когда племена девяти луков придут воздавать дань, они уже издали преклонят колени, ибо решат, что Ра на своей солнечной барке спустился на землю.

Мысль о том, сколько еще поколений в бесконечности времен, увидев ее обелиски, будут говорить о ней, возбудила царицу, и она решила поставить по всей стране множество великих сооружений для вечности со своим именем. Но как превзойти пирамиду Хеопса в пустыне? Какое возвести сооружение, чтобы было оно выше, прекраснее, великолепнее обоих каменных шпилей в храме?

Неферабет, мудрый писец, записал ее слова, а Сененмут выбил иероглифы на цоколях и покрыл их золотом. Юя, служанка, каждое утро при пробуждении царицы читала ей вслух: «Как верно то, что я живу, как верно то, что Ра меня любит и Амон хвалит, как верно то, что я ношу корону царства, как верно то, что Сет и Гор Верхнего и Нижнего Египта соединились во мне и я правлю подобно Гору, сыну Исиды, как верно то, что Ра на вечерней барке опускается за горизонт, а на утренней восходит, как верно то, что я живу вечно подобно звезде Сириус, так же верно, что покрыла я эти обелиски золотом, чтобы имя мое осталось в веках. И все, кто это видит, должны говорить: как похожи эти обелиски на нее, воистину дочь отца ее Амона!»

Взгляд Хатшепсут упал на Сененмута. Лишь он мог воплотить ее честолюбивые замыслы. Она восхищалась им — не как мужчиной, как архитектором! Естественно, женские чувства были ей не чужды, и бывали мгновения, когда она жаждала сильного обелиска Сененмута, но эти мгновения приходили все реже. Едва лишь желание было удовлетворено, Хатшепсут уже раскаивалась, что дала себя унизить мужчине, что стонала и визжала под ним подобно рабыне, подобно непослушному ребенку под хворостиной воспитателя. Она, Мааткара, дочь Амона!

Сененмут вопросительно посмотрел на возлюбленную. Где витает она в своих мыслях? Догадаться он не мог, но ясно видел, что охота на бегемота давно позабыта. Момент показался ему подходящим.

— Ты отправила Исиду в ссылку? — спросил он напрямик.

— Да, — коротко бросила Хатшепсут.

— Почему ты это сделала?

Царица недовольно мотнула головой, давая понять, что этот разговор ей неприятен, и грубо отрезала:

— Фараон Тутмос — да живет он вечно! — умер. Для его наложницы во дворце нет места.

Сененмут был потрясен жесткостью ее тона. Он даже на мгновение усомнился, та ли это женщина, которую он любит и чтит.

— У тебя не было причин ссылать Исиду в Бубастис, где ей придется выполнять самую черную работу.

— Черную работу? — Царица рассмеялась. — Никто не заставит ее делать этого. Уж от этого я избавила ее!

Не сдержавшись, Сененмут повысил голос, так что Нехси приложил палец к губам, призывая к тишине.

— Ты немедленно вернешь Исиду, — твердо сказал Сененмут. — И дашь ей самой выбрать, где жить. Если о твоих играх с матерью фараона станет известно, народ ужаснется жестокости фараона и все царство наполнится его врагами. Повсюду только и будут говорить: «Она не дочь Амона, а выродок Сета, сеющего на земле зло!»

Слова эти поразили Хатшепсут в самое сердце, и, словно очнувшись от дурного сна, царица прошептала:

— Я не могу вернуть Исиду, ибо…

— Ибо?.. — безжалостно потребовал ответа Сененмут.

Хатшепсут долго колебалась, а потом все-таки ответила:

— Два раба отвезли Исиду вниз по Нилу. Но не в Бубастис… Целью им был назначен город Шмуну на полпути к дельте Великой реки, где родина восьми древних богов. Там они привязали Исиду к спине дикого осла и угнали животного в пустыню.

Сененмут застыл подобно статуе бога в Карнакском храме. В первый момент он подумал, что царица шутит, но по трезвом размышлении понял, что она сказала правду. Хатшепсут между тем с демонстративным равнодушием наладила стрелу и, прицелившись в несуществующую птицу, направила ее в небо. Советник не вымолвил больше ни слова. Хладнокровие, с каким правительница сообщила о своей ужасной мести служанке Исиде, заставило его содрогнуться. Та ли это Хатшепсут, Прекраснейшая из женщин, которая, напевая, лежала на носу скользящей по зарослям тростника ладье, вылавливала цветы лотоса и любовалась проворными рыбешками? О, Амон, Мут и Хонсу, как могла женщина так перемениться?!