Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Зной…

Сизый подрагивающий воздух…

С вершины высокого мыса я увидел скучные от пыли домики Бастли. У пустого портового причала серебрился широкий конус поставленного на прикол парома. Нигде не видно яхт или лодок. Все, что может плавать, было отобрано у жителей побережья властями. И далеко белела искаженная знойным маревом тонкая полоска известняковых скал.

Остров Лэн.

2

Не знаю, чего я ждал.

Конечно, не хоров древнегреческой трагедии, но все же увиденное в Бастли меня разочаровало. Колючие пальмы, пустующие корпуса и ангары, пыльные пустые улицы. Правда, под желтой стеной временной казармы располагалась брошенная автостоянка.

Там я и оставил машину.

На переднем сиденье валялись документы для Хуттона.

Хуттон не был полноценным двойником, он, собственно говоря, не был даже полноценным сотрудником Консультации. За несколько дней до эпидемии, отрезавшей остров Лэн от остального мира, он схватил жестокую пневмонию. Соседи по пансионату умирали от адентита, а Хуттон хрипел, кашлял и задыхался от удушья, но пережил всех, даже молоденькую медсестру. Ему не привелось поработать в похоронных отрядах, все два месяца он отлежал в постели. И вот теперь, пусть тайно, Джек Берримен отправлял его на материк.

Мне это не нравилось.

Оставив машину, я неторопливо поднялся в кафе, сиротливо нависшее над маленькой площадью. Хмурый бородатый бармен в темных очках настороженно глянул на меня.

— Раньше этот городок выглядел веселее.

Бармен не принял моего тона.

— Тебя проверяли? — Наверное, он имел в виду полицейские кордоны.

Я хмыкнул:

— Раз пять.

Только после этого он позволил себе ответить, впрочем, все так же хмуро:

— Когда это раньше?

— Ну, вы понимаете, что я хотел сказать.

— Не понимаю. Да и не хочу понимать!

— Как хотите.

Я пожал плечами.

Чашка кофе, бисквит. Я не хотел набивать желудок перед погружением. Хмурый бармен действовал мне на нервы, я перебрался под пустой тент на террасе, прихватив со стойки листовку.

Индивидуальная гигиена… Влажная уборка помещений… Душ со специальными добавками… Никаких рукопожатий… Никаких тесных личных контактов, особенно половых… Да, хмыкнул я, на острове Лэн не разгуляешься.

В той же листовке (их разбрасывали по всему побережью) приводилось краткое описание твари, превратившей цветущий остров в пустыню. Зловонные бесформенные обрывки разлагающейся органики… Округлые отростки неправильной формы, может быть, щупальца… Выщелоченный волокнистый материал… Сказано было не очень внятно, но впечатляло. А художник, работавший над листовкой, явно жалел людей, обделенных воображением. Он лихо изобразил жирный черный шар, украшенный спиралевидными щупальцами. Из описания, приводимого в листовке, ничего такого не следовало, но художнику было виднее — консультировали его сотрудники лаборатории Гарднера.

Черное солнце с извивающимися протуберанцами.

Морскую тварь выкинуло на берег штормом. Зловонные останки глоубстера убили почти девять тысяч человек. Разлагающаяся тварь наполнила воздух миазмами, райский уголок превратила в тюрьму для смертников.

Я хорошо знал тропу, ведущую из пустынного порта под обрывистый, испещренный многочисленными известняковыми пещерами берег. В одной из пещер я найду акваланг, пластиковый мешок, тяжелый пояс с ножом. Я задыхался от зноя, но меня обдало ознобом. Напарник Джека вполне мог надышаться на острове всякой дряни, а мне держать во рту загубник…

Скучная площадь.

Желтая стена казармы.

В просвете между колючими пальмами — ртутная полоса пролива.

В отличие от немногих жителей побережья, в отличие от полицейских и хмурого бармена я чувствовал себя чуть ли не ясновидящим. Я отчетливо различал подводную мглу, тени, смутную фигуру аквалангиста… Скоро я повторю его путь, только в обратном направлении — к острову… Мир далеко не всегда таков, каким мы его представляем. И он полон неожиданностей… Кто‑то с восторгом вскрывает древнее захоронение и… впускает в мир “болезнь фараонов”. Кто‑то натыкается в джунглях на древний город и… привозит в привычный мир неизвестный науке возбудитель лихорадки. Кто‑то возвращается с болот Ликуала–Озэрби, торжествующе заявляя, что открыл новый вид амфибий, а оказывается, он открыл новую страшную бациллу, от которой в ближайшие месяцы гибнут все его друзья и родственники…

Глоубстер вполне мог продолжить указанный ряд.

Почти девять тысяч трупов…

Джек был скуп на сообщения, но я знал, что уже после месяца потерь на острове Лэн стали бросаться в глаза китайцы. Не потому, что они расплодились, нет, по какой‑то причине адентит действовал на них выборочно. Никто еще не объяснил почему, но такая устойчивость казалась Берримену важной.

А вот для местных жителей глоубстер не стал большой неожиданностью.

О странном морском звере знали давно. В общем‑то любой Уважающий себя островок рано или поздно обзаводится подобной легендой. Загадочная тварь достаточно часто появлялась перед рыбаками и потрясенными гостями острова. Эти появления, как водится, обрастали тысячами подробностей. Местный шериф, удрученный разгулом суеверий (он сам так выразился), обещал пристрелить при случае мрачную тварь, но случая не представлялось, да, боюсь, шериф лукавил. Лучшей рекламы, чем глоубстер, острову Лэн было не найти. Даже угроза шерифа ложилась в контекст мифа. Другое дело, что никто не догадывался, никому в голову не приходило, что миф может оказаться столь страшным. Ведь уже на второй день после шторма на острове погибли девять человек, а на седьмой день умершие насчитывались сотнями.

3

Не мое это дело судить о нравственности чужих поступков.

Если напарник Джека (и мой двойник) тайком пересек пролив, если он миновал все защитные и охранные службы, если он переодевался сейчас в тесной прибрежной пещере, значит, Джек (соответственно и шеф) счел это необходимым. А я тоже не фаталист. Если мне сообщат, что через месяц я попаду под колеса тяжелого грузовика, я не стану суетиться, не стану вообще избегать автомобилей. За месяц всякое может случиться. И все же… Этот Хуттон… Он не занесет болезнь на материк?

Скулы свело.

Я зевнул и выругался.

В последней своей стадии адентит клонит в волшебный сон, он обдает жаром и вгоняет в эйфорию. Глоубстер, даже дохлый, породил массу невероятных гипотез. Одни считали, что странная тварь занесена в наши широты долгоживущим арктическим айсбергом, другие утверждали, что глоубстер — вообще из доистории, что его корни теряются чуть ли не в меловом или даже юрском периоде; а третьи относили его к неизвестным науке глубоководным видам, культивирующим некие свирепые болезнетворные микробы.