Пособие для начинающих шантажистов - Ирина Потанина

Когда через несколько часов я, нагруженная кульками, пакетиками и сеточками, распахнула, уже не стремясь соблюдать тишину, дверь собственной квартиры, Жорик глянул на меня исподлобья и неодобрительно спросил:

— Ты где была?

— В кино! — злобно ответила я, разгружая сумки.

Жорик принялся помогать мне. Конечно же, только мешая на самом деле.

— Могла бы меня разбудить, я б тебе хоть сумки помог дотащить. В смысле перенести психологическую тяжесть просматриваемого фильма.

— Вот еще! — фыркнула я, — Ненавижу ходить по базару с кем-то! Приходится одним глазом выбирать продукты, а другим следить, не потерялся ли твой компаньон.

— Твоя б воля, я смотрю, ты б вообще поубивала всех людей планеты и жила б одна, — пробурчал Жорик, принимаясь за чистку картошки, — Довольная, что, наконец, имеешь полное право повеситься от одиночества.

— Я и так одна, — я взяла второй ножик и примостилась с картошкой с другой стороны от мусорного ведра.

Мы сталкивались очистками и воевали за пространство над мусоркой.

— Катерина, ты чего с самого утра такая злая?

Я несколько секунд раздумывала, стоит ли обижаться на подобный вопрос.

— Не знаю, — отрезала я, наконец, — Наверное, не выспалась. Представляешь, мне опять дают четырнадцать лет! Причем, не строгого режима, а просто. В смысле принимают меня за подростка. Двадцатилетние пигалицы говорят мне «ты», а старшеклассники оскорбительно присвистывают в след.

— Ну, это они просто не рассматривали тебя вблизи.

Я аж подскочила от такого хамства.

— В смысле, стоит заглянуть тебе в глаза, как сразу натыкаешься на обилие мудрости и жизненного опыта, — посмеиваясь, поспешил исправиться Жорик.

— Господи, ну почему мне встречаются только такие отвратительные создания! — взмолилась я, — Почему всю жизнь меня окружают хамы и пустомели?

— Но, — многозначительно поднял брови опер, — Как только ты открываешь рот и начинаешь говорить, становится понятно, что глаза врут и оценка твоего возраста снова приближается к подростковому.

Я запустила в Жорика картошкой. Он невозмутимо поймал её и дочистил. Броситься на опера с кулаками я не решилась, опасаясь последствий. Мы оба и так заливались краской и лихорадочно вздрагивали, всякий раз, «слегка соприкоснувшись рукавами».

— Значит так, — уже за завтраком Жорик перешел на командный тон, — Поговорим с Клюшкой, выясним личность Александра и тогда определимся, как действовать дальше.

В этот момент зазвонил телефон. Виктория срочно просила меня приехать к ней в офис, умоляя вызвонить Жорика и захватить его с собой.

— Виктория требует нашего наличия в офисе, — устало произнесла я, принимаясь за мытьё посуды, — У неё опять что-то случилось.

— Отлично! — вскочил Жорик.

— Что ж хорошего?

— У нас на редкость выгодный шантажист! Как только я теряю ведущие к нему ниточки, он совершает что-нибудь этакое, открывая всё новые направления поиска. Играть с ним интересно, понимаешь?

Я покрутила пальцем у виска и поспешила приступить к утреннему макияжу.

— Мне скучно в кухне, — в дверях моей комнаты показался опер, — Можно здесь подождать?

— Жди, — я уже устала ему возражать.

Вообще-то я терпеть не могла, когда кто-то смотрел, как я крашусь. Жорик наблюдал за мной с нескрываемым любопытством.

— Не устаю поражаться женщинам, — принялся рассуждать опер, — Как можно вымазывать себя какими-то инородными веществами, проделывать дырки в собственной плоти, чтобы повесить какую-то железяку. Это же неприятно… Вот же вечная борьба полов. Столько ухищрений ради привлечения внимания каких-то жутких типов.

— Гениально! — я перешла ко второму глазу, — Сам придумал или подсказал кто?

— Ну вот, — замахал руками Жорик, — Опять разъярилась… Я не хотел тебя обидеть.

— Женщины, если хочешь знать, — я назидательно подняла указательный палец, чем сама себя рассмешила, — Красятся исключительно для самих себя. Мне приятно, когда я хорошо выгляжу. У меня тогда поднимается настроение.

— Да. Но это когда ты хорошо выглядишь, а не краска на тебе хорошо выглядит.

— Отвяжись, — шикнула я, решив не связываться с сумасшедшим.

Потом, уже на улице, мною овладело любопытство.

— Жорик, скажи, ты был женат? — чуть кокетничая, спросила я. Уже настроившись, что он ответит: «Да я и сейчас там», и моим мысленным метаниям (а я, конечно же, уже была немного влюблена) придет конец, ибо одна из немногих истин, вынесенных мною из жизни, гласила: «Женатые мужчины не разводятся, посему для серьезных отношений не подходят».

— Официально — нет.

— А неофициально?

— Я не люблю распространяться на эту тему, — сухо ответил опер, и я решила, что за спиной у него, наверное, какая-то жуткая любовная трагедия, — Ничего особенного, — все-таки решил объясниться Георгий, — Прожили три года вместе в большой любви. Потом у меня начались тяжелые времена, и она ушла к другому. Сейчас она в Штатах. Детей не было. Не вижу смысла вспоминать об этом браке. Для меня всё это уже неважно…

Я подумала, что он, конечно же, врет. Потому что человек, с которым три года прожиты в большой любви, вряд ли может когда-нибудь стать неважным. Но, с другой стороны, меня такая ложь вполне устраивала, как и расстояние, отделяющее Жорика от бывшей возлюбленной.

— Извини, я не хотела лезть в твою жизнь с дурацкими вопросами, — быстро проговорила я.

Мы спускались в метро на эскалаторе. Жорик встал на ступеньку ниже и повернулся ко мне лицом.

— Что поделаешь, — он говорил обыденным тоном, как о какой-то само собой разумеющейся вещи, — Ты уже влезла в мою жизнь. Я уже считаю тебя её частью. От твоих желаний это не зависит.

— Отвернись, а то не заметишь конца эскалатора и упадёшь, — отчасти из вредности, отчасти от смущения проговорила я.

На романтичное ухаживание поведение Жорика было совершенно не похоже. Всем своим видом он как бы просто констатировал факт нашего совместного существования. Конечно, меня это не устраивало, конечно, я жаждала романтики и сумасшедших подвигов в мою честь. Оставалось только придумать как бы «раскрутить» бывшего опера на порывы.

Я вдруг вспомнила все сопутствующие обстоятельства, нахмурилась, и принялась ругать себя за подобные мысли. «И не думай даже! Только этого тебе сейчас и не хватало! Никаких влюбленностей, никаких отношений на работе!» — отчаянно вопил Здравый Смысл. Уже в вагоне метро я украдкой взглянула на опера. Никаких переживаний не отражалось на его невозмутимом лице. Стоял себе спокойненько, широко расставив ноги, даже не пытаясь держаться за поручни, и следил за пролетающими в завагонной тьме проводами. Рассуждал, наверное, о чем-то своем, сугубо оперском, и даже не подозревал, что своими последними словами заставил мою душу метаться в панике, и чуть не убедил пойти по неверному пути.

— Сколько тебе лет, Жорик? — неожиданно для самой себя спросила я.

Несмотря на видимую отчужденность, Жорик сразу воспринял мой вопрос. Значит, прислушивался. Значит, был готов, что вот сейчас мой голос попытается вспороть монотонный шум метро и задать вопрос.

— Четвертый десяток пошел с этого года, — улыбнулся он и добавил в ответ на мой ошарашенный взгляд, — Мне тоже иногда дают четырнадцать.

Честно говоря, я была уверена, что опер несколько младше меня и относилась к нему всё-таки с некоторой долей снисхождения. Теперь приходилось срочно перестраиваться. Я снова устроила себе мысленный выговор, давя на то, что, по идее, мне должен быть глубоко безразличен возраст Жорика.

Унизительной процедуры ожидания на крыльце на этот раз удалось избежать. Обычно, перед тем как впустить в скромный двухэтажный особняк, в котором, помимо Викиной, располагались еще четыре конторы, собственная столовая и бассейн в подвале, охранник долго мучил посетителя. Сначала он требовал пропуск, потом задавал вопросы, потом созванивался с пригласившим тебя, потом долго ждал ответа, и лишь после этого нажимал кнопку, открывающую дверь. На этот раз Викина фамилия послужила моментальным пропуском. Видимо, Силенская предупредила охранника заранее. Мы поднялись на второй этаж. Жорик сразу же отправился к Виктории, я зашла поздороваться в комнату менеджеров, где когда-то работала. Радушные возгласы приветствия бывших коллег навеяли на меня грусть. «И почему мне вечно не сидится на одном месте?» — сокрушенно запричитала взрослая часть меня, — «Работала бы себе здесь. И зарплата человеческая, и работа непыльная, и коллектив великолепный!» Но подобные приступы сожаления всегда быстро покидали меня. Обычно я считала, что правильно сделала, когда ушла с этой работы. Каждый должен заниматься своим делом. Я никогда не хотела иметь отношение к коммерции. Если клиент был симпатичен мне как человек, я норовила предоставить ему суперскидки при оплате услуг Агентства и всерьез обижалась на Викторию, пытающуюся научить меня ценить собственную деятельность.