Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2 - Андрей Савельев

Четвертая встреча с Масловым произошла на страницах шикарного рекламного журнала, предлагающего строительные и дизайнерские проекты для тех, кому и миллион долларов — не деньги. Датированный мартом 2001 года журнал представлял нам сорокалетнего Зампреда Госстроя РФ (с 1997). Цветистый журнал посвятил своему любимцу множество высокопарных слов. Главное — польстил многократными реверансами по поводу “высшего уровня”, “высшего ранга”. Кроме того, оказалось, что Маслов, умеющий публично продемонстрировать свое невежество, стал кандидатом богословия и даже “автором солидных трудов по духовным вопросам”, а один из трудов даже рекомендован Министерством образования для изучения студентами. (Вот бы почитать, набраться ума!)

Может быть именно этим и занимался Маслов посреди тунеядствующей чиновной братии — писанием книг о своем священнейшем дядюшке? Ведь за три года все его должностные успехи — это участие в разработке некоей национальной градостроительной доктрины. Где эта доктрина? На испохабленных улицах Москвы, в обветшалых переулках Питера, в окоченевшем Владивостоке..?

Не обошелся рекламный биограф Маслова без вранья — мало ему ласковых слюней про “высший уровень”. В статье пишется, что Маслов стал депутатом Моссовета в округе, “где помимо него баллотировались семь кандидатов, поддерживаемые первым мэром Москвы Гавриилом Поповым”. А между тем, никаких мэров в 1990 году не было, и семерых сразу никто и во сне не поддерживал.

А теперь о том, каким образом возник “высший уровень” у человека, который в студенческие годы предпочитал не корпеть за учебниками, а зашибать деньгу, перекрывавшую заработки родителей вместе взятых. Может быть именно эти источники как раз и помогли Маслову сразу со студенческой скамьи пересесть в номенклатурное кресло 8-го предприятия Мосводоканала и руководить сотнями людей?

Фантастика в судьбе Маслова связана с фантастикой, которую он теперь вносит в биографию своего дяди схиархимандрита Иоанна, который, оказывается, был ясновидцем, предсказал выборы на многопартийной основе и без медицинского образования легко ставил диагноз больным. Последнее, как известно, дело подсудное.

Заключим, что самовыражение номенклатурных лидеров и их придворных биографов чрезвычайно полезно, ибо таким образом дурь каждого из них становится видна. Беда лишь в том, что выпирающая во все стороны номенклатурная дурь не мешает пройдохам делать карьеру и пудрить мозги церковным иерархам.

Расширение возможностей для деятельности религиозных организаций вскрыло глубинный кризис иерархии РПЦ. С одной стороны, РПЦ получила негласную поддержку государства, с другой — оказалась лишенной конкурентных технологий в борьбе за умы.

Церковные иерархи, довольствующиеся скучными нравоучениями в СМИ и требоисполнительством, зачастую подвергалась критике. Тем не менее, критика, исходящая из неправославных кругов, практически всегда носила враждебный характер и рассматривалась как происки недоброжелателей. Критика же со стороны православной общественности всегда была осторожна, ибо православные прекрасно понимают, что излишняя агрессивность может разрушить даже то в Русской Православной Церкви, что еще может послужить основой для возрождения.

Попытка вести разговор о “симфонии” Церкви и государства со стороны православной интеллигенции наталкивалась в период затухания номенклатурного мятежа на глухое равнодушие “синодалов”, больше заинтересованных в “симфонии” между Московской Патриархией и безбожной криминальной государственностью. Помимо участия иерархов РПЦ в достаточно сомнительных политических спектаклях (зачастую в таковые превращаются, например, разнообразные акции вокруг строительства Храма Христа Спасителя, да и освящение “инаугурации” неправославного президента неправославного государства присутствием Патриарха), известны также скандальные истории захоронения одного из криминальных авторитетов в Псково-Печорском монастыре или дарение одной из церквей опоганенного воровской надписью колокола, о чем уже говорилось.

К этим скандальным историям стоит добавить и ставшую поводом для дискуссии причастность Московской Патриархии к получению спонсорской поддержку за счет продажи табачной и алкогольной продукции. Попытки оправдаться доводами, весьма напоминающими тезис о том, что “деньги не пахнут”, выглядели для широкого общественного (а тем более православно-общественного) мнения крайне неубедительными.

К того же рода явлениям следует отнести и мировоззренческий кризис в Московской Патриархии, попавшей в многолетнее затруднение с выработкой социальной доктрины Церкви, а потом разродившейся подготовленным где-то под спудом весьма слабым документов. Это и не удивительно. Ведь наибольшей популярностью в Московской Патриархии пользуется позиция, согласно которой государство должно быть светским, общество секуляризованным, а Церковь должна сотрудничать с ними “на взаимовыгодных условиях”. Таким образом Церковь становится одним из бюрократических учреждений, ее пастыри — подразделением государственной номенклатуры, подобным идеологическому отделу ЦК КПСС на излете “эры исторического материализма”. Вот откуда такая свобода общения Лужкова с Патриархом.

Анализ роли Московской Патриархии в политическом противостоянии 1991–1996 гг. показывает, что Патриархия была институтом, которым достаточно легко манипулировали власть имущие, а реальный процесс осмысления современного положения Православия велся далеко за пределами келий и кабинетов церковных иерархов — чаще всего в условиях самой ожесточенной политической полемики.

Вспомним, что в августе-декабре 1991 Московская Патриархия оказалась не готовой к развернувшимся событиям “демократической революции”. Ее голос не был слышен. В условиях кризиса октября 1993 г. ситуация практически не изменилась, а может быть даже усугубилась. Патриархия стала игрушкой в руках политиков и существенно подорвала свой авторитет провалом переговоров в Даниловом монастыре и безадресной анафемой в адрес потенциальных организаторов кровопролития. Добавим к этому, что Патриархия не решилась в тот момент на организацию крестного хода к Белому Дому и оставила нескольких священников, находившихся там практически даже без моральной поддержки.

Выборы 1996 года дали возможность Патриархии вновь определить глубину своего воздействия на общество и курс властей. И снова ничего привлекательного в действиях церковных иерархов не возникло. Патриарх достаточно недвусмысленно высказывался в поддержку Бориса Ельцина, ориентировал в его пользу прихожан и приходское духовенство.

Российская номенклатура не только заметила возрождение религиозного чувства в широких слоях российского общества, но и тут же использовала его для наращивания своего политического капитала. Впрочем, например, Лужков с Храмом Христа Спасителя заметно опоздал. Тема восстановления разрушенного большевиками храма и его разграбления существенным образом “выгорела” в общественном сознании. Да и сам нетворческий подход, лишь имитирующий “всенародную стройку” существенным образом погасил энтузиазм православной общественности.

Чиновники, внешне поддерживая Православие, стремились более к нетрадиционным формам мистики. Это вело к поддержке секты “Аум-Синрике” (О.Лобов, секретарь Совета безопасности, старейший соратник Ельцина, вписавшийся затем в московскую строительную мафию и получивший под прикрытием галереи художника Шилова возможность строить огромный бизнес центр напротив Кремля и захватывать землю у Музея изобразительных искусств имени Пушкина), к тому что “духовником” президента становилась экстрасенс Джуна (также учредитель проельцинского “блока Джуны”), Жириновский предоставлял личного адвоката “Богородичному центру” (см. комментарий А.Дворкина, “Радонеж”, № 29–32, 1996), а генерал Лебедь заявлял, что “в церкви такой же бардак, как и в государстве” и что-то вроде “посмотрел я и увидел, что я среди них самый святой”.

Свою лепту во всю эту бесовщину внес Лужков, внезапно предложивший канонизировать “основателя Москвы” Ю.Долгорукого. Причиной для такого предложения была, видимо, находка каких-то костей в Киеве, с некоторой вероятностью принадлежащих князю. Может быть, Лужков решил, что канонизируют “за заслуги перед Отечеством”, приурочивая это дело к какому-нибудь праздничку? Некому было остановить мэра, напомнив хотя бы о том, что Долгорукий не является основателем Москвы, а отмечаемое 850-летие относится всего лишь к одному из первых упоминаний в летописи. Тем более, не нашлось у Лужкова советника, который хотя бы в общих чертах сообщил бы ему на каких основаниях канонизирует Русская Православная Церковь своих святых.