Лихоморье. Viva Umbra - Полина Луговцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сверху полилась тоскливая песня без слов, похожая на жалобные стоны: скорее всего, птица-девица пела для только что окоченевшей души. Может быть, она и для Женьки уже спела, но Тильда не собиралась сдаваться до тех пор, пока не убедится, что брата нет среди тех, у кого есть шанс уйти. Почему-то она верила, что у людей, еще не пополнивших собой кладку в стене, оставалась возможность покинуть это место. Тильда предполагала, что отсюда может быть как минимум три выхода: один – в еще более жуткое царство смерти, называемое пеклом, преисподней или огненной гееной, то есть – в настоящий ад, второй – в обычную жизнь, и третий – в светлый мир, где она однажды побывала и откуда вернулась в реальность. Она надеялась, что ей удастся вновь это проделать после того, как ее брат найдется, и вместе они выберутся отсюда.
А Сирин все пела и пела… Закончив одну песню, она принималась за следующую, в то время как очередное тело падало и катилось в долину, где птица-девица подхватывала его и уносила наверх. Стена понемногу росла, но людей, сидевших у ее подножия, не становилось меньше, наоборот, Тильде казалось, их еще прибавилось за то время, пока она искала Женьку. Она не видела, как люди появлялись, – наверное, просто была слишком увлечена поисками, понимая, что времени остается все меньше: кожа на ее руках уже подернулась ледяным налетом, и холод проникал все глубже, пускал в нее свои острые игольчатые корни, стремясь проникнуть в душу и умертвить теплившуюся там надежду. Как только это случится, все будет кончено.
В порыве отчаяния Тильда вскочила на ноги и обернулась к птице-девице, парившей низко над землей.
– Сирин! Скажи, где мой брат?
– Он в твоем сердце, – печально проворковала крылатая певунья.
Ответ Тильде не понравился, и она не стала больше ничего спрашивать, просто стояла, опустив руки и чувствуя, как угасает надежда.
Где-то рядом раздался всхлип. Тильда повернулась на звук и увидела Женьку. Он сидел, как и все, скрестив ноги и низко свесив голову. На бежевом джемпере темнело грязно-синее пятно от сахарной ваты, которой он вымазался в театре. На земле перед ним высился ледяной холмик из застывших слез. Тильда бросилась к брату, склонилась и обхватила замерзшими руками его лицо. Женькины щеки обжигали холодом. Она попыталась поднять брата на ноги, но тот словно прирос к земле. Осознав, что не в силах даже сдвинуть Женьку с места, Тильда села рядом, обняла его и дала волю слезам, которые сдерживала все это время.
А потом ей захотелось спать. Незаметно для себя она привалилась спиной к стене и замерла, позволив сознанию погрузиться в сладкую спасительную дрему, но спустя мгновение встрепенулась, и, вспомнив, где находится, отшатнулась, с ужасом уставившись на место, послужившее ей опорой. Взгляд замер на незнакомой девушке, навеки застывшей в сидячей позе. Ее руки были сцеплены кольцом вокруг согнутых ног, подбородком она упиралась в колени, глаза были открыты и подернуты ледяной коркой. Изящные черты лица уродовало толстое черное кольцо, торчавшее из носа. На белом, как мел, запястье темнела татуировка в виде черепа, а от него тянулась вверх, скрываясь под рукавом свитера, витиеватая надпись. Тильде захотелось ее прочитать, и она сдвинула рукав чуть выше. Там было написано «Dead inside» – девиз тех, кто считал себя «мертвым внутри» еще при жизни. Эта фраза пользовалась особой популярностью среди депрессивной молодежи. Возможно, девушка хотела умереть по-настоящему, поэтому и оказалась в этой стене.
Тильда знала по своему опыту, что отсюда можно выйти в лучшее место. Наверное, ни эта девушка, ни все остальные люди, из которых состояла стена, не подозревали о такой возможности и потеряли надежду. Тильда тоже ее почти потеряла, но жуткая татуировка на руке мертвой незнакомки привела ее в чувство.
Поцеловав Женьку в холодную щеку, Тильда решительно встала на ноги и сделала шаг. Что там болтал этот актер-обманщик о кощеевой игле? Надо раздобыть ее, и тогда владыка царства смерти окажется в ее власти! Кощей отпустит из своей темницы не только ее с Женькой, но и всех, кто сможет уйти.
– Сирин! Выведи меня отсюда! – закричала Тильда, пробираясь между узниками. Онемевшая ступня подвернулась, и сделать очередной шаг не удалось: Тильда растянулась на застывшей земле, с размаху приложившись лбом, но боли не почувствовала. Только сердце будто сорвалось и провалилось куда-то. «Конец», – проскользнула в заиндевелом мозгу трагическая мысль, и почти сразу же Тильда поняла, что это, наоборот, начало. Начало пути, который приведет ее к цели.
Все вокруг залил свет. Позолотил серую, с белесыми проплешинами инея, землю, обдал ее солнечным жаром, и земля начала меняться, постепенно превращаясь в мягкий песок. Менялась и Тильда: ледяная корка на ее руках стремительно растаяла и стекла вниз извилистыми струйками, а боль, и внутри, и снаружи, исчезла без следа. Тело стало легким, как пушинка, и для того, чтобы подняться на ноги, не потребовалось никаких усилий.
Впереди плескалось синее море. Круглые облака скользили по небесной глади, уплывая к горизонту, туда, где скопился целый облачный остров.
Остров!
Тильда всмотрелась в морскую даль, и ей показалось, что между облаками и морем виднеется темная полоса крутого берега, а над ним, высоко-высоко, среди просветов в облачной завесе, вспыхивают золотом луковички дворцовых башенок.
Все происходило не так, как в прошлый раз. Тогда темное подземелье превратилось в цветущий сад. Тильда огляделась. Сад раскинулся прямо позади нее, на месте мертвой долины. Ни узников, ни стены из человеческих тел там больше не было, только надсмотрщик кощеевой тюрьмы, Сирин, по-прежнему кружила в воздухе, но уже не одна, а в компании двух других птиц-девиц. Тильда узнала их: крылья Гамаюн вздымались подобно морским волнам, а оперение Алконост сияло всеми оттенками утренней зари. На этот раз птицы не спешили к Тильде, лишь разглядывали ее украдкой, но это ее не огорчило: скорее всего, крылатые вещуньи понимали, что сейчас они ей не нужны, однако держались поблизости на всякий случай.
Тильде нужен был остров. Она повернулась и пошла к морю, увязая в рыхлом теплом песке.
13. Мортем
Козельский поставил чемодан на пол, вынул из кармана мятый клетчатый платок, смахнул невидимые пылинки с исцарапанных боковин драгоценной ноши и этим же платком принялся методично стирать пот со лба. При этом он смотрел в сторону, избегая встречаться взглядом со своей строгой
