Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Я подберу курьера.

— Благодарю вас. Второе: я должен иметь свободу выбора, назначения и смещения остальных членов группы и расходования средств.

— Согласен.

— Пяти членов будет достаточно.

— Сколько вы собираетесь платить им?

— Пять тысяч фунтов в год каждому будет прекрасным гонораром при условии, что каждый волен иметь другие источники доходов. На эту сумму я могу нанять самых лучших. Да. Экспертов для специальных исследований я буду назначать по мере необходимости. Ввиду того что… э-э… большинство наших контактов мы будем поддерживать за границей, в основном в Швейцарии, можно ли получать средства там?

— Скажем, ежеквартально я буду класть всю сумму, о которой мы договорились, на номерной счет в швейцарском банке. Вы можете брать с него деньги по мере надобности, действительна только ваша подпись и моя. Вы отчитываетесь только мне, ежеквартально по остатку. Если хотите установить код, я не возражаю.

— Отлично. Я не смогу называть имен: в отчете я не смогу написать, кому заплачены деньги.

— Хорошо, — согласился Данросс, подумав.

— Благодарю вас. Думаю, мы понимаем друг друга. Не могли бы вы привести пример того, что вам нужно?

— Например, я не хочу попасть в ту же ловушку, в которую мой предшественник угодил после Суэца.

— О! Вы имеете в виду фиаско пятьдесят шестого года, когда Эйзенхауэр снова предал нас и наступление Великобритании, Франции и Израиля на Египет из-за национализации Насером канала провалилось?

— Да. Это нанесло ущерб нашим интересам на Ближнем Востоке. Мы потеряли целое состояние, чуть не обанкротились. Знай предыдущий тайбань о возможном закрытии Суэцкого канала, мы могли бы, напротив, заработать уйму денег, зарезервировав место для груза, увеличив тоннаж флота… Во всяком случае, имей мы заранее хотя бы некоторое представление о планах американцев, в частности о том, что Эйзенхауэр опять выступит против нас на стороне советской России, нам, безусловно, удалось бы сократить потери.

— А известно ли вам, что лишь несколько часов отделяло нас от победы, когда он пригрозил немедленно заморозить авуары Великобритании, Франции и Израиля в Штатах, если мы не выведем войска из Египта? — печально произнес маленький человечек. — Думаю, все наши сегодняшние проблемы на Ближнем Востоке коренятся в этом решении Соединенных Штатов. Да. США первыми непреднамеренно санкционировали международное пиратство и создали прецедент на будущее. Национализация! Просто смешно! Сюда больше подходит слово «грабеж». Да. Эйзенхауэр действовал вопреки здравому смыслу. И уж совсем необдуманно с его стороны было следовать пагубному в политическом плане Ялтинскому соглашению, подписав которое больной Рузвельт и некомпетентный Эттли[83] позволили Сталину проглотить пол-Европы, когда с военной точки зрения даже самого тупому политику или узколобому генералу было ясно, что попустительство абсолютно противоречило нашим национальным интересам, нашим и американским. Думаю, на самом деле Рузвельт терпеть не мог нас, нашу Британскую империю.

Маленький человечек сцепил пальцы и широко улыбнулся:

— Боюсь, что у меня как у работника есть один большой недостаток, мистер Данросс. Я человек абсолютно пробританский, я против коммунистов и особенно против КГБ — основного инструмента советской внешней политики, открыто и постоянно направленного на то, чтобы уничтожить нас. Так что, если желаете, можете не принимать в расчет некоторые мои наиболее желчные прогнозы. Я категорически против лейбористской партии, в которой доминирует левое крыло, и всегда напоминаю тем, кто хочет к этому прислушаться, что гимн лейбористской партии носит название «Красный флаг». — Алан Медфорд Грант улыбнулся лукавой, эльфовской улыбкой. — Лучше определить свою позицию в самом начале. Я — роялист, верноподданный Её Величества и верю в британский парламентаризм. Вы никогда не получите от меня заведомо ложной информации, хотя мои оценки могут быть тенденциозными. Могу ли я спросить, каких политических вглядов придержиеватесь вы?

— Мы, в Гонконге, далеки от политики, мистер Грант. Никаких голосований, никаких выборов. Мы — колония, отчасти вольный порт, а не демократия. У нас правит монарх, а на самом деле от имени монарха деспотически правит губернатор. У него есть законодательный совет, но это совет соглашателей, исторически проводится политика laissez-faire — невмешательства государства в экономику. Членам совета хватает ума никому не мешать. Они прислушиваются к деловым людям, проводят изменения в обществе очень осторожно и позволяют всем зарабатывать или не зарабатывать, строить, расти, разоряться, уезжать или приезжать, витать в эмпиреях или смотреть на вещи трезво, жить или умирать настолько хорошо, насколько у вас получится. Максимальный налог составляет пятнадцать процентов, но лишь на деньги, заработанные в Гонконге. Мы чураемся политики, она нам не нужна, да и Китай не хочет, чтобы мы проводили какую-либо политику. Он тоже выступает за сохранение статус-кво. Что касается моих убеждений, я — роялист, стою за свободу, за фрибутерство[84] и свободную торговлю. Я — шотландец, я за «Струанз», за laissez-faire в Гонконге и за свободу во всем мире.

— Думаю, мы понимаем друг друга. Прекрасно. Я никогда раньше не работал на частное лицо — только на правительство. Это будет для меня новым опытом. Надеюсь не обмануть ваших ожиданий. — Грант на мгновение задумался. — Как Суэц в пятьдесят шестом, говорите? — Вокруг глаз маленького человечка собрались морщинки. — Ну что ж, имейте в виду, что Панамский канал будет потерян для Америки[85].

— Но это просто смешно!

— О, не надо удивляться, мистер Данросс! Это же так просто. Десять-пятнадцать лет кропотливой работы противника, обилие либеральной болтовни в Америке, а также умелая помощь доброхотов, верующих в изначальную чистоту человеческой природы, да добавьте сюда небольшой объем хорошо просчитанной пропанамской агитации, студентов — предпочтительно, ах, всегда эти студенты, — которых исподволь ловко направляют несколько отлично подготовленных, терпеливых, профессиональных агитаторов, а ещё законспирированных умельцев из КГБ с его финансами и долговременным планированием — и пожалуйста, через какое-то время канал может перейти из рук США в руки противника.

— Советы никогда такого не потянут.

— Не потянут, вы правы, мистер Данросс, но попытаются. Ведь если удастся хотя бы блокировать Панамский канал или внести разлад в его работу, разве это не поможет задушить главного, открыто провозглашенного капиталистического врага во время военных действий или даже кризиса? Одно судно, затопленное в подходящем месте (а таких мест сотни), или поврежденный шлюз — и канал перекрыт на годы.

Данросс вспомнил, как, прежде чем ответить, налил ещё Гранту и себе.

— Вы всерьез полагаете, что нам следует подумать о том, как мы будем действовать в таких чрезвычайных обстоятельствах?

— Да, — изрек маленький человечек с чрезвычайным простодушием. — Я к своей работе отношусь очень серьезно, мистер Данросс. Я выбрал её сам, и она состоит в том, чтобы предугадывать ходы противника. Я не против России, или Китая, или Восточной Германии, или любой другой страны социалистического блока. Напротив, я отчаянно хочу им помочь. Я убежден, что мы находимся в состоянии войны, что враг всех людей — член коммунистической партии, будь то британец, русский, китаец, венгр, американец, ирландец — даже марсианин, — и что все они так или иначе связаны между собой, а ещё что КГБ, нравится это вам или нет, находится в самом центре паутины. — Он отпил из рюмки, которую Данросс только что наполнил. — Великолепное виски, мистер Данросс.

— Это «Лох-Вэй», его делают на маленьком заводике рядом с нашими фамильными угодьями в Эршире. Заводик принадлежит «Струанз».

— Великолепно! — Он с удовольствием сделал ещё глоток, а Данросс сделал заметку на будущее: на Рождество послать Алану Медфорду Гранту ящик этого виски — если первые доклады окажутся интересными.

— Я не фанатик, мистер Данросс, и не подстрекатель. Я в некотором роде репортер и составитель прогнозов. Кто-то собирает почтовые марки, а я собираю секреты…

На миг Данросса отвлекли от воспоминаний фары проезжавшей по наполовину скрытому изгибу дороги машины. Он подошел к окну и, наслаждаясь звуком хорошо отрегулированного двигателя, наблюдал за автомобилем, пока тот не пропал в ночи. Потом сел в кресло с подголовником и снова отдался течению своих мыслей. «Да, мистер Грант, вы действительно собираете секреты», — думал он, поражаясь, как и всегда, масштабам осведомленности маленького человечка.

«„Севрин“… Боже всемогущий! Если это правда… Насколько вы точны на этот раз? Насколько я могу довериться вам и рискнуть?»