Только один год - Гейл Форман

Кто-то откашливается.

– Начинай, когда будешь готов, – на этот раз голос женский, звучит он таким тоном, что, мол, «давай уже».

Дыши. Кейт сказала не забывать дышать. Хоть это я помню. И я дышу. Потом начинаю.

Первые строки слетают с языка. Уже неплохо. Я продолжаю.

Слова текут из меня уже сами. Не так, как прошлым летом в бесконечной череде парков, скверов и площадей. Я не запинаюсь, как в ванной Даниэля, где я репетировал все выходные перед зеркалом, перед плиткой, а иногда и перед самим дядей.

Теперь слова звучат иначе. С новым пониманием. Себастьян – не просто бесцельно дрейфует по жизни, гонимый ветром. Он пытается прийти в себя, он страдал, ему крупно не везло, судьба была с ним жестока, и он утратил веру.

Тем жарким вечером в Англии, когда я в последний раз произносил слова пьесы перед публикой, я увидел Лулу, ее едва заметную улыбку.

Конец. Аплодисментов нет, лишь оглушающее молчание. Я слышу собственное дыхание, собственное сердце – оно все еще колотится. Разве ты не должен перестать волноваться, когда уже вышел на сцену? Когда уже все прочел?

– Спасибо, – говорит женщина. Короткое избитое слово, никакой благодарности в нем нет. На миг меня посещает мысль, что и мне нужно сказать им спасибо.

Но я этого не делаю. Я ухожу со сцены в некотором оцепенении, не понимая, что это было. Проходя между рядами я вижу продюсера, режиссера и его помощника (Кейт сказала мне, кто должен собраться), они уже обсуждают следующее резюме. В фойе свет такой яркий, что просто ослепляет. Я тру глаза. Не знаю, что делать дальше.

– Радуешься, что все закончилось? – спрашивает меня худенький парнишка на английском.

– Ага, – машинально отвечаю я. Хотя это не так. Я уже чувствую подкравшуюся меланхолию, напоминающую первый холодный день после жаркого лета.

– Почему ты передумал? – спросила меня Кейт по телефону. После Мексики мы с ней не общались, и когда я поведал ей о своих планах, она как будто бы удивилась.

– Да и не знаю. – Я рассказал ей о том, как нашел «Двенадцатую ночь» и узнал о прослушивании, о том, что оказался в нужное время в нужном месте.

– Ну, как прошло? – спрашивает этот тощий парнишка. У него в руках книга «Как вам это понравится», и коленка ходит вверх-вниз, вверх-вниз.

Я пожимаю плечами. Я не знаю. Правда. Совершенно.

– Я буду пробовать монолог Жака. А ты?

Я заглядываю в книгу, которую и не читал. Я думал, что мне все равно назначат роль, как делала Тор. Теперь я, к своему ужасу, понимаю, что это была неверная стратегия.

И тут я вспоминаю, что сказала мне Кейт, выслушав мои объяснения о том, как я попал на прослушивание.

– Хотеть, Уиллем. Надо хотеть что-то сделать.

Как и большинство других важных вещей за последнее время, вспомнил я это с запозданием.

Тридцать шесть

Проходит неделя, а новостей нет. Тощий парнишка, с которым я познакомился, Винсент, сказал, что перед финальным кастингом людей обзвонят. Со мной не связались, поэтому я перестаю думать об этом и возвращаюсь к ремонту в квартире Даниэля. Я всю энергию вкладываю в укладку плитки, поэтому мы заканчиваем ванную на два дня раньше, чем по графику, и переходим в кухню. Мы едем на метро в «Икею» за шкафами. Когда мы рассматриваем модель красного, как лак для ногтей, цвета, у меня звонит телефон.

– Уиллем, это Линус Фельдер из театра «Алозилен».

У меня снова начинает колотиться сердце, как будто я опять вышел на сцену.

– Я хочу попросить вас выучить вступительный монолог Орландо и подойти завтра к девяти. Сможете?

Конечно, смогу. Мне хочется сказать, что я более чем смогу.

– Конечно, – отвечаю я. Линус вешает трубку, прежде чем я успеваю расспросить о каких-либо подробностях.

– Кто это был? – интересуется Даниэль.

– Ассистент режиссера с того прослушивания. Хочет, чтобы я еще раз пришел. И прочитал монолог Орландо. Это главный герой.

Даниэль начинает скакать, радостно, как ребенок, и сталкивает муляж миксера в кухне.

– О черт, – и тянет меня за руку, невинно что-то насвистывая.

Оставив Даниэля в «Икее», остаток дня я провожу под моросящим дождем в Сарпатипарке, учу слова. Дождавшись человеческого времени в Нью-Йорке, я звоню Кейт, снова попросить совета, но оказывается, что я все равно ее разбудил, потому что она в Калифорнии. У их «Гвалта» вскоре начнется полуторамесячное турне с «Цимбелином» на Западном побережье, а в августе они приедут в Великобританию, будут принимать участие в различных фестивалях. Когда я это слышу, мне уже неловко просить о помощи, но Кейт оказывается щедра, как всегда, и уделяет несколько минут тому, чего мне ждать от второго прослушивания. Возможно, придется читать несколько сцен в разных ролях, и то, что меня попросили выучить монолог Орландо, не означает, что меня пригласят именно на эту роль.

– Но мне такая просьба кажется перспективной, – добавляет она. – Эта роль тебе подошла бы.

– В каком смысле?

Кейт громко вздыхает.

– Ты все еще не прочел пьесу?

Я опять смущаюсь.

– Сегодня вечером прочитаю. Слово даю.

Мы еще немного беседуем. Она говорит, что в те дни, когда в фестивальной программе будут выходные, хотела бы попутешествовать, может, приедет и в Амстердам. Я говорю, что буду рад ее видеть. Кейт снова напоминает мне прочесть пьесу.

Поздно вечером, вызубрив вступительный монолог так, что ночью разбуди, прочитаю, я берусь за пьесу. Меня уже клонит в сон, и все дается с трудом. Я пытаюсь понять, что Кейт имела в виду, говоря об Орландо. Наверное, то, что он знакомится с девушкой и влюбляется, а потом снова встречает ее в другом обличье. Только вот Орландо достается счастливый конец.

Когда я прихожу на следующее утро в театр, там практически никого нет, да еще и темно, сцену освещает только один прожектор. Я сажусь в последнем ряду, вскоре загорается верхний свет. Входит Линус, в руках у него папка с зажимом. За ним шагает миниатюрная Петра, режиссер.

Никаких расшаркиваний.

– Начинайте, когда будете готовы, – говорит Линус.

В этот раз я готов. У меня есть намерение.

Оказывается, что это не так. Слова я не путаю, но когда я произношу фразу за фразой, я слышу себя и думаю, как это прозвучало, правильно? Чем больше я на этом зацикливаюсь, тем более странным начинает казаться все, что я говорю, как бывает, когда часто твердишь одно и то же слово, и оно теряет смысл. Я пытаюсь сконцентрироваться, но чем больше стараюсь, тем труднее становится. Вдруг за спиной я слышу сверчка и вспоминаю фойе отеля «Бомбей Роял», Чодхари, Яэль, Пратика, и вот я нахожусь уже в любой точке света, за исключением этого театра.