Том 3. Жизнь в смерти - Николай Петрович Храпов

— Ну, ничего, Павел, есть и радостное, — вздохнув, прервал молчание Лазаревич. — В течение месяца сворачиваем всю работу, и по первому снежку перебираемся прямо в Усть-Омчуг, так что новый 1943 год будем праздновать не здесь, в землянке или в Бахапче, а в городе. Начальство в управлении зачислило нас обоих в свои штаты, понравился ты им и особенно твоя работа.

Для Владыкина это было не меньшей радостью, чем, если бы дали выезд на материк. Ведь это было давнейшей его мечтой — попасть в отдел управления и повышать свои знания в кругу ученых и крупных специалистов, а там, может, встретить кого из «своих», так как духовно он остыл совершенно. Как тина, засасывал его греховный быт среди окружающих обездоленных, безнадежно погибших, людей. С тревогой он заключил: если Господь не пошлет ему помощь извне, то последние искорки веры, страха Божьего и сокрушения о своем духовном убожестве погаснут, а с ними — все его будущее.

В начале октября сильные заморозки сковали землю, а первые, нерешительные снегопады устлали отшельникам дорожку белой скатертью. Погрузив вещи на розвальни в обоз, они на самодельных лыжах покидали Мянджу, а с нею и землянку. Путь лежал через Солнечное озеро, куда Владыкин, как в свою родную избушку, привел коллегу. Тонким слоем льда уже сковало озерную гладь. Лишь со стороны сторожки, хрусталем сверкали ледяные осколки от прорубей, свидетельствуя о том, что кто-то до них успел полакомиться сладкой красноперой мальвой. Натопленная сторожка и, не заметенные снегом, следы говорили о том, что гости покинули ее не раньше, как сегодня утром.

Подходя, Павел с благоговением повторил слова, прочитанные здесь: «Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит. — Ж. Комаров». Войдя и зажегши коптилку, он поспешил, нагнувшись над столом, прочитать дорогую надпись, но увы, какая-то дерзкая рука выскоблила ее. Огонек ревности вспыхнул в его сердце, он нащупал огрызок карандаша в кармане и, воспроизводя в памяти выскобленное, ярким, чертежным почерком восстановил надпись: «Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит. — Ж. Комаров».

Набросав дровишек в печурку, они с приятным чувством осматривали сторожку. На окне, к великой своей радости, обнаружили более половины котелка сваренной ухи — это было для них праздником. Когда запоздалый обоз подъехал к сторожке, наши друзья уже беззаботно спали, растянувшись на сене.

На рассвете путники тронулись в дальний путь, пополнив по традиции, все жизненные средства в сторожке. Покидая ее, Павел с вдохновением прочитал еще раз: «Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит. — Ж. Комаров». «О, сколько усилий, излишних забот и средств тратит человек, не желающий предать свой путь Господу и, в результате, гибнет, блуждая по ложным тропинкам», — с облегченным сердцем думал Павел, закрывая дверь сторожки.

— Господи! Помоги мне найти, заметенный жизненной бурей, потерянный Твой след, — воскликнул он и, опершись на палки, скользнул на лыжах за обозом.

* * *

В Усть-Омчуге приняли их очень радушно, разместили в рубленом бараке с товарищами по отделу. Добродушно пожимая руку, познакомился с Владыкиным и начальник отдела Николай Сергеевич, когда они явились в управление — и тут же, указав на стол для занятий, снабдил Павла всем необходимым для работы.

Отдел был полностью укомплектован мужчинами и женщинами, которые, как Павлу казалось, были погружены в свои занятия, они как будто и не заметили пришедшего пополнения; но, знакомясь с обстановкой, он заметил, что их тщательно изучают новые коллеги. Некоторые из мужчин, с которыми Павел встречался в разведрайоне или полевых партиях, подошли и любезно поздравили его с новым назначением. Все это было для него совершенно ново, так радовало душу, что он, наконец, после долгих и тяжких мытарств попал «в люди».

Смутно ему вспоминались краткие дни, проведенные семь лет назад на Дальнем Востоке, в Облучье, но там были люди совершенно другие, лагерники.

Здесь же, он был очень доволен, что попал в это ученое общество. Одни — любезно знакомили его с новыми приемами работ, другие — охотно, с уважением исправляли ошибки, третьи — ободряли перед предстоящими трудностями, подчеркивая способности Павла. С первых же дней он почувствовал себя неотъемлемой частью веселой семьи. В перерывах, когда начальство уходило «наверх», все общество принималось любовно подтрунивать над стыдливыми холостяками, или все замирали, слушая, душу захватывающие, таежные эпизоды загорелых полевиков. Часто в такие разговоры невольно втягивалось и начальство, подчеркивая, что и они чем-то богаты. Или всем обществом обрушивались на, закутившего от неудачи, женопоклонника.

Бывали случаи, когда приходили коллеги и из других отделов, и понурив головы слушали печальные новости, постигшие того или иного сотрудника, утратившего близких и родных на фронтах войны. Особенно приятно было видеть, как кто-либо из сотрудников делился дорогими гостинцами: или полученными с материка, что было значительно реже, или дарами тайги — в виде копченых или вяленых хариузов, форели или белорыбицы. Снабжение было строго лимитировано, и холостяки-одиночки жили, почти впроголодь.

Как-то, перед новым 1943 годом, в отдел «сверху» (начальник управления с заместителями находились на верхнем этаже) Николай Сергеевич привел нового сотрудника. Это был мужчина, в одних годах с Владыкиным. Его изможденное лицо и выцветшая арестантская куртка говорили о том, что он не совсем здоров и только что вышел из лагерной зоны. Но кроткое выражение глаз и бархатный приятный баритон, каким он непринужденно владел, невольно располагали к себе, даже при первом соприкосновении с ним. Со всеми он был в меру любезен, прост в обращении, ненавязчив. Как и всем, ему тоже было отведено соответствующее место и выдано надлежащее пособие для работы.

При ознакомлении с материалами и в беседе с Николаем Сергеевичем, по некоторым вопросам он дал свою оценку и замечания, что начальником было охотно принято.

Из этого Владыкин и сотрудники заключили, что новичок — мастер своего дела, и это подтвердилось в этот же день. Знакомиться с ним пока никто не решался, а он не спешил объявить себя. Только Николай Сергеевич в обращении с ним, назвал его Евгений Михайлович. Из-за тесноты в отделе, Владыкин и некоторые из сотрудников были помещены для работы по месту жительства. Ввиду этого, знакомство с новичком отодвинулось на какое-то время. Но однажды, зайдя в отдел, Павел попал к раздаче писем с материка. В числе первых, он с жадностью набросился на кучу, сложенной на столе, корреспонденции, но увы: перебросав все, он ничего не нашел в свой адрес. Потрясенный разочарованием, Владыкин подошел к