Набат-2 - Александр Гера

— А когда купаться? — спросил младший. Двое старших приучены вопросов не задавать.

Ах да… Последнее земное развлечение осталось. На нижней палубе находился большой бассейн. Пока он не заполнялся водой, на то будет распоряжение Момота.

— Накупаемся еще, — нехотя ответил отец.

— Идите к себе, — скомандовала мать. — Посмотрите кино, поиграйте все вместе.

Дети послушно удалились, и Лайма взялась за мужа:

— Что-то не так, Игорь?

— Все нормально, — заставил он себя улыбнуться и, более того, посмотреть ей в глаза. — Абсолютно нормально.

Они не держали тайн друг от друга, не лукавили, так повелось с первого дня знакомства, но ему до смерти не хотелось сейчас перебирать подробности разговора Момота и Цыглеева, снова ощутить стыд. Беспокоила и угроза Цыглеева нарушить космическую связь — мало ли что придет в голову обиженному мальчишке?

— Черт! — вспомнил он. — Мы же не взялись готовить лодку к переходу!

4 — 21

Покойно думается в полутьме ходовой рубки. Истина, знакомая всем штурманам. Открытое море не штормит, судно идет на гирорулевом по прокладке, не надо выверять курс по маякам, бегая на открытый мостик к пеленгатору, а лунная дорожка на воде будит меланхолические мысли.

Момот не был моряком, но именно ночные вахты были ему в радость. Нет никого, глазки приборов и датчиков сообщают о полной исправности механизмов, тихо и полумрак, самое время предаться спокойным размышлениям.

Перед собой он никогда не отчитывался, хорошо он поступил или плохо. Каждый человек имеет право думать таким образом и поступать по собственному разумению, только не каждый был Момотом, который мог заявить: я необычен, я — бог. Закончится эта встряска, люди вернутся на землю и возблагодарят своего спасителя. И никаких богов, достаточно одного Момота, Георгия Победоносца.

Послушание, повиновение, понимание.

ДвОе суток назад неприятно задело упорство Судских. В кои-то времена он проявил характер: пока субмарина для Цыглеева не будет оснащена путевой автоматикой, он отказывается повиноваться и следовать капитанским приказам.

Бунт на корабле хуже пожара.

Пришлось идти на попятный. И не потому, что Судских член Совета старейшин, а его жена — племянница Момота: снова вышел на связь Цыглеев и на этот раз угрожал откровенно.

В голове Момота зашевелились планы мести, однако, привыкший глубоко прятать свое подлинное естество, он дал слово Цыглееву в трехдневный срок отправить субмарину. Он и раньше не собирался саботировать отправку — что же сам Вова не подсказал сразу о начале подвижки земли с опережением?

— За двое суток! — нажал Цыглеев. — Это не каприз, Георгий Георгиевич. Учитывая переход вашей субмарины в Хатангу, мы успеваем спастись без спешки.

— Где же вы раньше были? — раздражала Момота напористость бывшего премьера страны.

— Георгий Георгиевич, если разбираться по совести, в бедах России следует винить вас в первую очередь.

В Хатанге был день, в океане ночь, в ходовой рубке никого, и Момот сделал для себя послабление, решил позубатиться с Цыглссвым на всю катушку.

— Опрометчиво! — угрожающе прозвучал голос Момота.

— Не горячитесь, Георгий Георгиевич, — осадил Цыглеев. — Я не ваш нукер и никогда таковым не стану. В будущей жизни места нам двоим разойтись хватит, а ваша цивилизация не подходит для меня. Вы злой гений.

— И в каком зле вы меня обвиняете? — стал холодновежливым Момот. — Я бы хотел услышать.

— Пожалуйста. Факты не в вашу пользу. Георгий Момот подтолкнул Илью Трифа развенчать христианство, лишив тем самым основ духовности Россию. Георгий Момот возвысил до ясновидящих обычную дурочку Нину Мотвийчук, а она подтолкнула Ельцина пойти на рискованный шаг, обстрелять танками Белый дом. Это погубило зачатки демократии в стране и дало возможность коммунистам опять прийти к власти. Само собой, Россия безнадежно откатывалась в каменный век. Дальше: Георгий Момот, отец микросенсорики, подсунул свое новорожденное чадо людям, не предупредив их, что оно прожорливо, дебильно и сожрет их с потрохами. И последнее: Георгий Момот развалил мировую финансовую систему, ничего не дав взамен. Это явилось последним шагом к глобальной катастрофе. Все эти шаги были тщательно анализированы потому, что Георгий Момот вынашивал планы стать единственным и неповторимым. То есть прижизненным Богом. Он первым узнал о грядущей катастрофе, подготовился, и даже масоны ему неровня. Зато его способный ученик Вова Цыглеев напихает Мрмоту палки в колеса. Так как, Георгий Георгиевич, поедем в рай разными телегами?

Момот выслушал Цыглеева без признаков злости, наоборот, восхитился его прозорливости. Мало кто знал настоящего Момота, а много — только умненький Вовчик. Догадываться одно, а знать — другое. Прозорливость ученика начинается с познания натуры учителя, тогда станет понятным учение.

Везет же дуракам! С его прозорливостью просить всего лишь подводную лодку!

— Я восхищен тобою, — ответил Момот. — Клянусь, атомоход уйдет к тебе через двое суток. Если не секрет, куда намерен двигаться?

— В колыбель всех цивилизаций, Георгий Георгиевич!

— В Африку? — насторожился Момот: Африку он планировал для себя. Этот материк просохнет первым.

— Нет, учитель! — засмеялся Цыглеев. — Евреи считают только себя ариями. Поэтому им так не повезло в прежней жизни. Там будет сухо, не спорю, как в памперсах, только младенец опять не успеет найти большую ложку.

— Ты нашел?

— Нам не надо. Мы сразу начнем со второго этапа цивилизации. Минуя каменный век и железный. Тогда не попадем в тупики атомного века. Согласны?

Он хорошо понял Цыглеева. А ему и в Африке будет хорошо. В разных измерениях им не столкнуться…

Справа по борту видны отличительные огни атомохода «Ариец». Там кипит работа. Руководит Судских. К утру, заверяет он, атомоход будет готов к переходу.

Как можно доверительнее Момот запрашивает Судских:

— Управитесь, Игорек?

— Все нормально, — почти сразу отвечает Судских. — Основную работу закончили, и я тут со своими мэнээсами кое-что от себя монтирую мальчишкам. Блок коррекции памяти.

Момот сдержал негодование.

— Хвалю…

Что надо человеку от жизни? Одному свеколки под майонезом хватает, другая личность только на прислужницу золотую рыбку согласна. Одному раз подбитый глаз служит хорошим предупреждающим сигналом впредь кулаками не размахивать, другой личную обиду превращает в глобальную политику, становится мерзавцем для всех времен и народов. Если такой выходит в фюреры — это фарс, если в серые кардиналы — это трагедия.

Георгий Момот был человеком обидчивым.

— Послушай, Игнасио, — обратился Бьяченце Молли к своему верному помощнику, прослушав радиоперехват разговора Момота и Цыглеева. — Нас меньше всего интересует, получит свою консервную банку Цыглеев или нет. Зато очень настораживает его пренебрежение к Ордену. «И даже масоны ему неровня». Как это понимать?

Игнасио поклоном поблагодарил за приглашение порассуждать и начал издалека:

— Более светлого ума, чем у Цыглеева, мы пока не встречали, и нам следует подумать о его привлечении к заботам Ордена и нашей славной миссии. Он не тщеславен, как Момот, и заполучить Цыглеева для Ордена просто.

Вступительная часть весьма понравилась магистру. Мир повис на волоске, а Игнасио рассуждает о будущем.

— Цыглеев не хуже нас и Момота знал о критических точках, спасительных местах и мог не хуже нашего построить ковчег, но ограничился вначале авианосцем, заменив его позже на обычную подводную лодку.

— Продолжай, Игнасио, — похвалил магистр. И здесь он не усмотрел разногласий с помощником: критические точки катаклизмов сравнимы с подобными в напряженном стекле. Можно бить молотком, молотом, кувалдой такое и не разбить, а легкий удар молоточка часовщика в нужное место превращает сверхпрочное стекло в осколки. Вот это место — Око беды — спасительно в такую пору.

— Все мы по отдельности эти точки нашли. И только Цыглеев изыскал погрешность в наших расчетах. В чем ошибка? Я полагаю, искать ошибку надо в вершине магического треугольника, где пребывает сейчас Кронид. Видимо, он изменил что-то в своих планах, и произошло смещение. Данные он почерпнул из священных книг. У нас их нет. Узнав точку смещения, мы обезопасим себя, — закончил Игнасио и поклонился.

Магистр чуть наклонил голову, будто провожал отголосок умного слова, ждал, когда оно совсем затихнет.

— Ты прав, Игнасио, — промолвил наконец магистр. — Вели подготовить связь. Я буду говорить с синьором Цыглеевым. Только не открытой связью, сканируй.

— Как можно, — выпучил глаза помощник. — Это синьору Момоту уже все нипочем!