Левиафан. Черное Солнце - Алексей Фролов

пробурчал себе под нос несколько скиамантических мантр, замедлив метаболизм, и погрузился в трудноопределимое состояние между сновтдением и явью – он мог полностью пробудиться в любое мгновение, но его нервная система отдыхала, как в фазе глубокого сна.

Не спал только Фергюсон – кельт периодически расчищал лаз, норовивший скрыться за снежными наносами. Он знал, что это необходимо делать регулярно, иначе снег полностью завалит проход и перекроет доступ воздуха, тогда их убежище станет могилой. Так было с его двоюродным братом, Олафом.

Гифу пробудился первым – он среагировал на внезапно наступившую тишину. Кельт к этому моменту уже покидал убежище. Шаман растолкал Мидаса, Карн сам проснулся от их возни. Все они люто замерзли и были рады покинуть этот негостеприимный подснежный мир.

Странники вновь двинулись вверх по склону. Идти стало тяжелее – глубина снега после метели выросла на пару ладоней. Карн, по-прежнему держась за плечо друга, чувствовал, что Мидасу приходится в разы сложнее, чем ему самому или шаману, который плелся в десяти шагах позади. Фригийского царя то бил мелкий озноб, то будто окатывало жаром из печи. Мысли его путались, взгляд не желал фокусироваться, мышцы и кости ломило. Однако гордый бог упорно отказывался просить Фергюсона об остановке, хотя всем им давно пора было подкрепиться.

– Фергюсон! – позвал Карн, подумав о том, что ему никогда не постичь смысла такого понятия как «гордость». – Нам бы остановиться, поесть.

– До вершины осталось немного, – отозвался кельт, не оборачиваясь. – Потерпите, там остановимся.

Он не солгал, вскоре склон неожиданно перешел в плоский уступ, за которым начинался широкий каньон, образованный двумя вздыбленными монолитами черного глянцево-поблескивающего камня. По дну каньона росли высокие скудные на листья деревца, напомнившие березы.

Они прошли немного вглубь, прячась от свистящего пронизывающего ветра. К счастью, ветер дул поперек их укрытия, а не вдоль него, иначе едва ли им было бы так же комфортно, окажись они в природной аэродинамической труде.

Фригийский царь с шумом плюхнулся на задницу и привалился спиной к черной скале. Он не чувствовал холода снаружи – только холод внутри, поминутно сменявшийся магматическими всплесками, покрывавшими кожу под одеждой горячей липкой испариной. Гифу оперся о дерево рядом, запрокинул голову и уставился в далекую полоску бледного неба. Карн начал рыться в своей сумке, памятуя о ее содержимом. Где-то там должно быть вяленое мясо, мешочек с солью и добрая пригоршня орехов.

– Трут есть у кого? – будто невзначай поинтересовался кельт. По идее, таковой должен быть у каждого, но Карн отчего-то не находил своего. У Мидаса днище сумки промокло насквозь и трут оказался непригоден к использованию, а шаман вообще умудрился порвать свою сумку и потерять половину скарба.

Фергюсон покачал головой и пробурчал что-то на грубом, по-варварски красивом языке своей суровой родины. Карн был уверен, что ничего хорошего в их адрес кельт не сказал. Затем седовласый извлек из-за пояса широкий длинный нож и подошел к ближайшему дереву, взглядом отогнав от него шамана. Он вновь что-то проговорил и стал аккуратными движениями срезать со ствола кору. По зеленоватой ряби его внешней ауры Карн понял, что кельт просил у дерева прощения.

– Зачем это? – Гифу внимательно следил за действиями Фергюсона. Карн чувствовал его заинтересованность, шаман готов был воспринимать знания в любом состоянии – голодный, холодный, да хоть на краю смерти (к чему все, собственно, и шло). – Тут же мороз, снег!

– Холодное – не значит мокрое, – кельт уже закончил срезать кору и теперь аккуратно счищал себе на ладонь стружку с внутренних слоев древесного ствола. – Снаружи ветер может нанести влагу, это так, но внутри дерево сухое. Достаточно, чтобы поддаться огню.

Начистив полную ладонь стружки, Фергюсон выудил из-за пазухи лоскут шерсти, положил его на снег, а сверху высыпал свой импровизированный трут.

– Кремень есть, – вяло отрапортовал Мидас. В руках древний бог держал угловатый кристалл кремнезема, позаимствованный в лагере Железных Воинов. Фергюсон будто не услышал его.

Их провожатый оценивающе посмотрел на высокую иссеченную трещинами скалу, сформировавшую одну их стен каньона. Он подошел к скале, а затем резким движением всадил в нее навершие своего громадного клинка. Карн, не видевший, что происходит, подскочил на месте и ухватился за секиры. Мидас успокоил его, коснувшись предплечья парня.

Фергюсон тем временем подобрал камень, выбитый им из черной скалы. Потом размахнулся и всадил меч в снег под острым углом прямо над шерстяной тряпицей, на которой лежала древесная стружка.

– Соберите валежник, – скомандовал кельт, не отрываясь от своего дела.

– А чем он занят? – Карн не мог прочитать намерения Фергюсона, а в аурах остальных увидел лишь непонимание и легкий интерес, перекрывавшийся усталостью и голодом.

– Тссс! – Гифу и Мидас в один голос зашикали на него. Шаман стал бродить по округе, подбирая хворост, древний бог с кряхтением поднялся и присоединился к нему. Оба через плечо поглядывали на кельта.

Тот встал на колено перед воткнутым в землю мечом и, коротко размахнувшись, саданул по лезвию выбитым из скалы камнем. Раздался металлический звон, на деревянную стружку, разложенную под клинком, брызнул сноп желтых искр. Кельт ударил снова, а потом согнулся в три погибели над шерстяной тряпицей и стал медленно дуть на стружку, прикрывая ее руками. Не прошло и минуты, как ноздрей Карна коснулся запах дыма. Гифу и Мидас нанесли хвороста, Фергюсон разжег костер.

Фригийский царь позже подобрал камень, который кельт использовал в качестве кремня. Оказалось, что горная порода здесь имеет обильные вкрапления гематитовой железной руды. Вот почему от удара о клинок камень так и сыпал искрами.

Вскоре они согрелись и поели вяленого мяса. На вопрос древнего бога, не опасно ли разжигать здесь огонь, кельт пояснил, что это пустынные земли и тут практически нет живых существ, даже диких зверей.

– Через Сумеречный Хребет на север есть много путей и этот – далеко не самый простой, – заключил Фергюсон. Он вяло жевал мясо, глядя в потрескивающее пламя жидкого костерка.

– Но самый быстрый, как я понимаю? – уточни Карн, который хорошо помнил слова Хель насчет того, что ее люди доставят их к Черному Солнцу в гораздо меньший срок, чем это получилось бы у других.

– Верно понимаешь, – кивнул Фергюсон, не отрываясь от пламени.

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем они закидали костер снегом и вновь двинулись в путь. По своим ощущениям Карн склонялся к двум часам, Мидас же полагал, что