Жизнь Марии Медичи - Сергей Юрьевич Нечаев

Казалось бы, для кардинала все было кончено, и Мария Медичи, уверенная в своем сыне и в том, что он никогда не предпочтет ей кардинала, совсем позабыла об осторожности и открыто стала праздновать свою победу.

Молва об опале кардинала де Ришелье распространилась немедленно. Почти никто не сомневался, что он окончательно низложен, и придворные устремились толпой к королеве-матери, чтобы разделить с ней ее торжество.

Но король, который больше всего хотел быть королем справедливым, рассудил, что он обязан государству больше, чем матери. А государству был нужен такой человек, как кардинал де Ришелье.

Конечно, решение это возникло в голове у короля не само по себе. Марии Медичи настоятельно советовали не оставлять сына наедине с его всем известной неуверенностью. Однако боязнь томиться в Версале от скуки и жить там без привычных удобств оказалась для нее непреодолимым препятствием, и столь разумный совет был ею отвергнут. Кардинал же ловко воспользовался таким положением дел и, овладев волей короля, заставил принять решение, выгодное лишь ему самому.

В результате кардинал, который, как утверждают некоторые, уже готовился укрыться в одной из своих крепостей, остался на своем месте, а вот на его противников посыпались кары — одна другой страшнее: Маргарита Лотарингская, принцесса де Конти, дочь герцога Генриха де Гиза, организатора убийств гугенотов в Варфоломеевскую ночь, и Карл IV Лотарингский, герцог де Гиз, ее брат, были изгнаны из Франции; Франсуа де Бассомпьер, отличившийся при осаде Ла-Рошели и ставший маршалом, был отправлен в Бастилию; маршалу Луи де Марийаку отрубили голову на Гревской площади; канцлер Мишель де Марийак, его брат, был заключен в тюрьму, где оставался до самой смерти…

Этот скорбный список можно было бы продолжать еще очень и очень долго. За многими в нем не было никакой вины, кроме близости к Марии Медичи.

Франсуа де Ларошфуко, отец которого тоже пострадал, в своих «Мемуарах» констатирует:

«Столько пролитой крови и столько исковерканных судеб сделали правление кардинала де Ришелье ненавистным для всех. Мягкость регентства Марии Медичи была еще памятна каждому, и все вельможи королевства, видя себя поверженными, считали, что после былой свободы они впали в рабство».

23 февраля 1631 года Мария Медичи занималась своим утренним туалетом. Дело происходило в Компьеньском замке, что в 70 километрах к северо-востоку от Парижа, и королева-мать готовилась к поездке в столицу, желая еще раз попытаться поговорить с сыном. Неожиданно ей объявили, что прибыл кардинал де Ришелье. Сказать, что она была удивлена, — это ничего не сказать. Взаимные приветствия дались обоим с видимым трудом.

— Мадам, — начал кардинал, — в стране уже давно происходят странные вещи, но, я думаю, что очень скоро Франция будет аплодировать решению, которое, наконец, было принято.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — по возможности спокойно ответила Мария Медичи, но было видно, что странные слова кардинала сильно обеспокоили ее.

— Я прибыл в Компьень, чтобы сказать вам, что королевство устало от бесконечных войн и заговоров. Они ведут Францию к катастрофе, и я должен положить этому конец.

— Я отказываюсь понимать вас, месье, — гордо ответила Мария Медичи.

— И все-таки постарайтесь это сделать, мадам! Я прибыл, чтобы сказать вам, что один из нас должен принести себя в жертву в пользу другого. Надеюсь, вы догадываетесь, кто должен и в чью пользу?

— И это вы смеете говорить мне, представительнице великого рода Медичи, королеве Франции, вдове короля Генриха! Да кто вы такой?

Кардинал де Ришелье в ответ лишь презрительно усмехнулся.

— О вашем визите, месье, — продолжила Мария Медичи, — непременно будет доложено моему сыну. А теперь соблаговолите уйти.

— Не сейчас, мадам. Мне нужно еще передать вам кое-какие распоряжения.

— Распоряжения? Мне! — в бешенстве воскликнула королева-мать и, схватив в руки серебряный колокольчик, вызвала охрану.

В дверях появились два дюжих гвардейца. Мария Медичи крикнула им:

— Вышвырните отсюда вон этого человека!

— Неужели, вы так до сих пор и не поняли, что арестованы, мадам, — спокойно сказал кардинал. — И это больше не ваши гвардейцы.

— Изменники! — закричала королева-мать, топая ногами. — Какой позор! Какая низость! Узнаю ваш стиль, господин кардинал!

— Успокойтесь и выслушайте меня, — неменяющимся голосом продолжил де Ришелье. — Вам нужно уехать как можно дальше от Парижа. Это необходимо, прежде всего, для вашей же безопасности, а также для безопасности других лиц, судьба которых вам небезразлична.

— Каких других лиц? Все остальные и так уже либо уничтожены, либо находятся…

— Вам необходимо принять эти условия, мадам, — грубо оборвал ее кардинал.

— Отвратительное ничтожество, да будь ты проклят! — еще раз крикнула королева-мать, понимая, что сопротивление бесполезно.

Конечно же, кардинал имел в виду Гастона Орлеанского, младшего сына Марии Медичи и покойного короля Генриха IV, считавшегося престолонаследником до рождения будущего Людовика XIV, а теперь именовавшегося просто «Месье». Понятно, что у Гастона были сложные отношения с венценосными братом и племянником. Понятно также, что его судьба не могла быть безразлична его матери. Как видим, кардинал де Ришелье всегда бил точно в цель.

С Гастоном ситуация выглядела следующим образом. В 1630 году ему было 22 года. Он был красивым молодым человеком, ветреным, коварным, трусливым, но любезным. Всем было ясно, что его видимое примирение с братом Людовиком не могло продлиться долго. Он и сам прекрасно понимал, что его шансы унаследовать трон с каждым днем все возрастают и возрастают. И действительно, тогда многим казалось более чем