Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - Себастьен-Рош Николя де Шамфор

ответил: «Это место не отвечает моим честолюбивым замыслам — ни тем, что я лелею сам, ни тем, что вынужден питать в силу своего положения».

* * *

Некоего острослова, прочитавшего маленькие трактаты Даламбера о красноречии, поэзии и оде, спросили, что он думает об этих сочинениях.. «Не каждый любит есть всухомятку», — ответил он.

* * *

М* говорил: «Я отвергаю те блага, что добываются с помощью протекции, готов, пожалуй, с признательностью принять те, что приносит нам заслуженная репутация, но ценю лишь те, что дарует нам дружба».

* * *

М*, который коллекционировал речи, произнесенные при вступлении во Французскую академию, говаривал мне: «Когда я перелистываю их, мне так и кажется, будто передо мною обгорелые остовы ракет — остатки фейерверка, что устраивают в Иванову ночь».

* * *

М* спросили, какое свойство делает человека особенно приятным в обществе. «Умение нравиться», — ответил он.

* * *

Одному человеку, некогда облагодетельствованному М*, сказали, что последний ненавидит его. «Позволю себе взять ваши слова под сомнение, — ответил он. — Насколько мне известно, М* никогда не пытался поколебать мое уважение к самому себе, а ведь оно — единственное чувство, питать которое меня обязывает моя признательность М*».

* * *

М* всегда упорно отстаивает свои взгляды. Он мог бы даже прослыть человеком последовательным, не будь так глупо то, чему он следует, и пошел бы довольно далеко, если бы руководился убеждениями, а не предубеждениями.

* * *

Некая юная особа, мать которой весьма раздражало то обстоятельство, что дочери ее уже тринадцать, однажды в разговоре со мной призналась: «Мне хочется попросить у нее прощения за то, что она меня родила».

* * *

М*, известный литератор, за три года ни разу не удосужился попросить, чтобы его представили кому-нибудь из иностранных государей, то и дело посещавших Францию. Когда я осведомился о причинах подобной непредприимчивости, М* ответил: «В театре жизни я люблю лишь те сцены, где коллизии просты и естественны. Я понимаю, например, что и как связывает отца с сыном, женщину с любовником, друга с другом, сановника с искателем места, даже покупателя с продавцом и так далее. В сценах же вроде аудиенции у иностранного государя, где все подчинено этикету и даже диалог как бы расписан заранее, нет, на мой взгляд, никакого смысла; поэтому они не вызывают у меня интереса. Предпочитаю итальянскую комедию — там по крайней мере импровизируют».[571]

* * *

В последние годы общественное мнение все сильнее влияет на государственные дела, назначение сановников, выбор министров. Вот почему М*, желая посодействовать карьере одного своего знакомого, сказал г-ну де Л*: «Будьте добры, устройте ему немного общественного мнения».

* * *

Я спросил г-на Н*, почему он не бывает в свете. «Потому что я разлюбил женщин и узнал мужчин», — ответил он.

* * *

М* сказал о Сент-Ф.,[572] человеке без всяких правил и неразборчивом в средствах: «Он, как собака, не отличает благовония от вони».

* * *

Не без успеха поставив свою первую пиесу в театре, М* преисполнился спеси и чванства, и тогда кто-то из друзей сказал ему: «Друг мой, ты сеешь тернии на своем собственном пути. Пойдешь по нему снова — изранишь себе ноги».

* * *

Г-н де Б* говаривал: «Стоит лишь вспомнить, кого в обществе хулят и кого хвалят, как у самого беспорочного человека на свете появляется желание стать жертвой клеветы».

* * *

Некая дама, сын которой из-за чего-то заупрямился, сказала, что все дети — ужасные эгоисты. «Да, — отозвался М*. — У них все наружу: они еще не приобрели светский лоск».

* * *

Кто-то сказал М*: «Вы ведь тоже добиваетесь уважения». Вот его ответ, поразивший меня: «Нет. Я просто сам уважаю себя, поэтому порой меня уважают и другие».

* * *

Со времен Генриха IV до министерства кардинала де Ломени[573] включительно наше государство пятьдесят шесть раз отказывалось платить по своим обязательствам. Вот почему, когда речь заходила о частых банкротствах французских королей, г-н Д* всегда вспоминал двустишие Расина:[574]

И свой священный трон порою утверждают

На клятвах, что дают, но редко соблюдают.

* * *

Академику М* сказали: «Когда-нибудь и вы женитесь». Он ответил: «Я долго осмеивал Академию и все-таки попал в нее. Теперь я в вечном страхе, что и с женитьбой будет то же самое».

* * *

С мадмуазель*, которая чуждалась корыстных расчетов, покорствовала лишь велениям сердца и хранила верность своему избраннику, М* говорил: «Это очаровательная особа, ведущая самый достойный образ жизни, хотя она и не девица, и не замужняя».

* * *

Один муж предупреждал жену: «Сударыня, у этого человека есть на вас какие-то права — он был неучтив с вами в моем присутствии. Я этого не потерплю. Пусть он грубит вам, когда вы с ним наедине; но не оказывать вам уважения, когда я рядом, значит оскорблять меня».

* * *

Однажды мой сосед по столу, указав на женщину, что сидела напротив него, спросил меня, не жена ли она человеку, сидящему рядом с ней. Я же, заметив, что последний за все время не перемолвился с нею ни единым словом, ответил: «Одно из двух, сударь: либо они незнакомы, либо она его жена».

* * *

Я спросил г-на де*, женится ли он когда-нибудь. «Не думаю, — ответил он и, рассмеявшись, добавил: — Я не ищу женщину, которая мне подошла бы; более того, я даже не боюсь ее встретить».

* * *

Я спросил г-на де Т*, почему он пренебрегает своим талантом и, по всей видимости, совершенно равнодушен к славе. Вот дословно его ответ: «Когда потерпел кораблекрушение мой интерес к людям, вместе с ним пошло на дно и мое честолюбие».

* * *

Некоему скромному человеку сказали: «И в спуде, под которым таится добродетель, порою бывают щели»,

* * *

Когда М* попробовали вызвать на разговор о различных злоупотреблениях в общественной и частной жизни, он холодно отпарировал: «Я каждый день расширяю список предметов, о которых не говорю. Мудрее всех тот, у кого такой список особенно обширен».

* * *

«Я, — говорил г-н Д*, — охотно предложил бы клеветникам и людям злокозненным такой уговор. Первым я сказал бы: „Можете клеветать на меня, но при одном условии: повод для клеветы (то есть какой-нибудь незначительный, а порой и похвальный поступок) даю я сам, а клевета лишь вышивает по канве, не выдумывая ни фактов, ни обстоятельств. Короче говоря, ваше дело — форма, а не содержание“. Строящим козни я сказал бы: „Злоумышляйте против меня, сделайте милость, но извлекайте из этого хоть какую-нибудь выгоду. Короче говоря,