У истоков Броукри (СИ) - Эшли Дьюал

Мы идем дальше. Я цепляюсь ногами о камни. Дорога развалена, а здания похожи на гигантские небоскребы, но разрушенные и уродливые, завешанные различными тряпками, которые, наверняка, служат людям одеждой. Балкон на балконе, комната на комнате, мне никогда не приходилось видеть ничего подобного. Люди буквально живут друг на друге и друг у друга. У некоторых подъездов свалена старая мебель. Вижу, что в одном из таких бунгало спит какой-то человек. Он накрыт газетами.

Мы сворачиваем за угол и оказываемся в узком переулке. Здесь не так шумно. Рынок остался позади. Я выдыхаю и неожиданно вижу впереди препятствие. Кто-то лежит прямо посередине дороги. Мы приближаемся к нему, и с каждым шагом мне все страшнее. Я не понимаю, почему этот человек спит здесь. У него нет дома? И куда смотрит отец Эриха? Это не первый человек, который просто валяется на дороге, словно ему идти некуда. Разве в Нижнем Эдеме нет приюта для бездомных?

Мы оказываемся к незнакомцу достаточно близко, чтобы заметить его впалые щеки и серые жилки на лице. Грудь стискивают силки. Этот мужчина не спит. Он умер.

— Эрих! — хрипло восклицаю я. — Эрих, он же не дышит, он же…

— Тише, Дор!

— Но…

Парень тащит меня дальше. Мы перешагиваем через незнакомца и идем вперед, как будто и не увидели труп человека. О, Боже. Мне нечем дышать. Я все пытаюсь остановить Ривера, но он упрямо шагает к выходу из переулка, не обращая внимания на мои стоны и возгласы. В конце концов, Эрих останавливается на одном из поворотов и припечатывает меня в стене. Тут темно, но я вижу, как сверкают его синие глаза.

— Прекрати.

— Но он умер, — дрожащим голосом тяну я. — Этот человек, он…

— Я знаю.

— Тогда почему ты прошел мимо? Неужели он останется там? А как же его родные, я не понимаю, как же его семья?

— Здесь каждый день кто-то умирает, Адора. Люди голодают, не щадят себя, работая. Никто не удивится, если сын не придет домой. Это обычное дело. Здесь это обычное дело.

— Но почему? — я отталкиваю парня от себя и рассерженно распахиваю глаза. — Как у тебя хватает духу произносить это? Умирать — ненормально!

— Скажи это своему отцу.

— Но причем тут он?

— Притом что у вас есть деньги, возможности, будущее, а у нас нет. — Эрих глядит на меня и взмахивает руками. — У нас здесь ничего нет, ничего. Мы вымираем, как скот, пока вы сидите за столом, пьете из хрустальных бокалов и думаете, каким же ножом разрезать поданный десерт.

— Эрих…

— Сейчас…, - парень запускает в густые волосы пальцы, — сейчас не это важно. Ты не за этим здесь. Нужно идти дальше, пока не стемнело.

— Я ведь понятия не имела, — мои глаза пылают, — я ведь не знала. Никто не знает. Мы не представляем, что здесь творится.

— У бедности свои последствия. Трудно хорошо жить, когда нельзя хорошо поесть.

— Нужно сказать людям правду. Не все в Верхнем Эдеме равнодушные.

— Пойми меня, Адора, я не считаю людей с твоей стороны чудовищами. Я знаю, что, будь деньги здесь — в Нижнем Эдеме — мы стали бы такими же. Люди одинаковые, пороки у нас одинаковые. Просто условия разные.

— Я поговорю с отцом.

— Зачем?

— Я хочу посмотреть ему в глаза.

— Не подставляй себя. Все равно ничего не изменится.

— Ты не можешь знать.

— Я знаю. И хватит об этом. Мы должны спешить.

Эрих берет меня за руку, и я послушно иду за ним, пусть никак не могу смириться с тем, что увидела. Грудь пылает от несправедливости, от какого-то страха. Неужели люди так просто относятся к смерти? Неужели им не страшно? Неужели они не хотят изменить то, что происходит? Возможно, поэтому они и выходят на Броукри. Я бы вышла.

Мы пересекаем улицу и оказываемся на мостовой. Люди мчатся, будто у них совсем нет времени, будто они спешат. Словно каждая секунда на счету. Я не понимаю, куда они так торопятся, ведь в таком бешеном ритме можно и не заметить, как жизнь проносится и оказывается позади. Хотя, возможно, здесь жизнь такая тяжелая, что люди не против, как можно скорее от нее избавиться. А мы ведь живем так близко друг к другу, нас разделяет всего лишь стена, но насколько мы разные: наши мысли, слова, поступки и привычки. Мы похожи на день, они — на ночь. И единственное, что нас связывает — желание жить лучше, пусть Верхний Эдем и не подозревает, что любой на этой стороне мечтает занять место самого несчастного богача.

Эрих приводит меня к высокому, кирпичному зданию. Когда-то оно было бордового цвета, но сейчас оно грязно-коричневое, с огромными трещинами, которые, будто тонкие морщины, скользят вдоль основания и хрустят от любого порыва ветра. Перед широкими, нараспашку открытыми дверями столпилась длинная очередь, вьющаяся вдоль карнизов, будто хвост гремучей змеи. Люди шипят, стучат кулаками по пыльным стеклам, пытаются пересечь порог больницы, но медсестры никого не пускают. Осматривают больных прямо на улице. Перебинтовывают травмы, полученные на работе, прикладывают стетоскопы к спинам детей или стариков. Я стараюсь не смотреть на то, что творится, хотя у меня никак не получается отвести взгляд от детей, кашляющих, измазанных, худощавых, будто бы не евших уже несколько дней. Я просто иду за Эрихом. Просто прожигаю в его спине дыру и не думаю ни о чем. Совсем ни о чем.

Мы проходим в здание. Эрих называет фамилию, и люди расступаются перед нами в ту же секунду, будто мы пророки, пришедшие изменить их жизнь. Какая-то женщина, уже старая и сгорбленная в три погибели от жизни и усталости, выходит вперед и прикасается к парню дрожащими руками. Он улыбается ей и кивает, а она растягивает в улыбке губы, потрескавшиеся и бледные, как у покойника. Мы идем дальше. Запах в коридорах стоит и тяжелый, и спертый. Люди снуют в стороны, кашляя, вытирая пальцами кровь со рта. Кто же здесь лечится? Я уверена, что некоторые болезни передаются по воздуху, но почему-то никого это не заботит. На полу лежат дети с ангиной, а рядом с ними на старых табуретах восседают люди с туберкулезом, с ужасом наблюдающие за тем, как жизнь уходит от них, неожиданно переметнувшись к кому-то более счастливому.

Я встряхиваю головой. Мне становится страшно. Будто почувствовав, как сжалось в тисках мое сердце, Эрих касается пальцами моей руки. Он оборачивается через плечо, и я невольно прижимаюсь к нему, поджав губы. Мне хочется что-то сказать, но слов нет, и мы просто молчим, прожигая друг друга знакомыми взглядами.

Эрих разговаривает с какой-то женщиной, она проводит нас на второй этаж. Палата номер двадцать три. Я смотрю на блеклые цифры, висящие на двери, как клеймо, и громко выдыхаю. Надеюсь, я не ошиблась и правильно сделала, что пришла сюда.

Ривера открывает мне дверь. Я перешагиваю через порог и нерешительно замираю, в ту же секунду, как замечаю на старой кушетке светловолосую женщину. Она сидит к нам спиной.