Зачеловек - Юрий Никитин

Яфет поинтересовался:

— Ты сейчас откуда?

— С яхты в Средиземном море. Я там и есть, у нас там ночь, а мое появление… рассматривай как проекцию.

Яфет ткнул его в грудь, Олег даже не качнулся, а Яфет с гримасой посмотрел на кончики пальцев.

— Для привидения ты мог бы быть и помягче. Покажешь, как это делается?

— Через пару недель, — пообещал Олег.

В следующий миг на лужайке снова пусто, примятая подошвами трава со вздохом облегчения распрямлялась, тоже соглашаясь с Яфетом, что мог быть не только помягче, но и полегче.

Глава 8

Виктория спала, раскинувшись по всей постели, уверенная в себе даже во сне, это не Тигги, что сворачивается в комочек, а колени подтягивает почти к подбородку. Олег хотел было лечь рядом, но, если Виктория вздумает забросить ногу или положить руку, что-то да нарушит в тонкой структуре сна, придвинул к кровати кресло, модифицировал, стараясь, чтобы не слишком была заметна разница с прошлой конструкцией, и сел, чувствуя себя в таком же комфорте, как если бы разлегся в королевской постели.

Сон долго не шел, загадочное состояние, куда более загадочное, чем политика, экономика, строение звезд или галактик, потом пришло то странное состояние, когда уже начинаешь видеть сон, но еще понимаешь, где находишься на самом деле, потом чувство реальности истончилось и пропало, он жил в неких странных эпохах, летал над рыцарскими замками, мчался на горячем коне и рубил врага, воздвигал стены на пути наступающих варваров, а затем как-то сразу очутился в черноте, проступили дивные сочетания звезд, прошла оранжевая волна сжатого пространства, звезды задвигались, как отражение в темном озере, куда бросили камешек.

— Я здесь… — прошептал он. — Я слышу… У меня открылись глаза, у меня открылись уши…

Он сам не понял, почему сказал именно эти слова, будто не человек, а щенок, которому исполняется десятый день от роду, но во сне у человека чувство удивления выключено, так что для него это прозвучало естественно, словно именно это и должен был сказать, а что же еще?

Когда проступили очертания каюты, он тихонько встал, смысла нет пытаться заснуть снова, глухим две обедни не служат, уже сказано было, а если не понял, сам дурак…

Виктория тихо сопела, уткнувшись лицом в край подушки, он тихонько поправил, сопение прекратилось, и, ступая на цыпочках, выбрался наверх на палубу.

За столом в кресле полулежал Мрак и смотрел на пока еще темное на западе небо, зато на востоке намечается бледный рассвет, волны серые, свинцовые, передвигаются с неспешностью пасущихся бизонов. Воздух все так же чист, свеж, с приятной приправой морской соли и йода.

Мрак с укоризной в глазах покачал головой. Зачем ложиться спать, если встаешь еще более бледным и осунувшимся?

— Черти приснились? — осведомился он язвительно. — А ты в самом большом котле, да?.. А правозащитники дровишки в огонь подбрасывают…

— Если бы, — буркнул Олег.

— А что, бывает и хуже?

— Бывает.

— Что, к примеру?

— Новая картина мира, — ответил Олег нехотя. — Помнишь, как было… не по себе? Сейчас я тоже, похоже… с разгона лбом в дерево.

Мрак ахнул, от возмущения пошел зелеными пятнами, покрылся титановой броней, хмуро заблестевшей на солнце, даже на миг исчез, превратившись в облачко диффузного газа. Через наносекунду снова в кресле все такой же небрежный, одной рукой почесывает волосатую грудь, другой почти элегантно держит огромной лапищей фужер из тончайшего венецианского стекла. Отпил глоток, в задумчивости посмотрел на фужер, тот послушно превратился в золотой кубок старинной работы, по ободку мелкие рубины, выпуклые вензеля и драконы задвигались по бокам, устраиваясь покрасивше, но все мешали друг другу, и затейливый кубок превратился в обычный граненый стакан. Мрак допил вино, но по-прежнему молчал.

— Сам дурак, — сердито ответил Олег. — Даже не понимаешь, о чем я, волчара, а гавкаешь!

— Волки не гавкают, — хладнокровно заметил Мрак. — Даже лаять не умеют.

— Вот видишь, даже лаять не умеешь, а туда же — в критики.

Мрак буркнул:

— Ну так о чем? Скажи мне, серому.

— Вот именно, что серый. В любом из смыслов!

Мрак, усмехнулся, Олег торжествует, уловил некий подтекст, для его близкого к абсолютному нулю чувства юмора это достижение, повторил благодушнее:

— Я говорю, не рано ли лбом в дуб? Мы только-только вошли в огромную комнату… имя которой — Вселенная! Стены ее — хрен знает где! А ты уже ухитрился, это?.. Да где ты нашел дуб?

Олег с пренебрежением отмахнулся:

— Да что мне Вселенная? Так, огромная комната, где кое-где разбросаны игрушки… И кто-то будет играть в них, ну там звездные войны, звездные короли, звездные империи и прочая фигня для безнадежно впавших в детство… Есть люди, что не взрослеют. Не из-за юности души, как говорят, а по причине скудоумия. Бедности ума, это я тебе для доступности. Меня же волнует, страшит и бесит вселенная, что внутри нас! Не сломав там одну из стен, разве я проломился бы в эту простую вселенную?

Мрак хмыкнул, глаза стали задумчивыми. Граненый стакан начал было снова превращаться в более привычный королевский кубок, Мрак успел покоролевствовать и по Европе, и по Востоку, но стенки оставались прозрачными, вино из золотистого превратилось в пурпурное, богатого оттенка, затем кубок застыл, Мрак явно вспомнил, что он уже не в крестовом походе.

— Ну-ну, — сказал он с интересом, в голосе прозвучала настороженность. — В чем-то ты, рыжий, прав. В той части, что стенки вселенной внутри нас весьма и весьма… Я тоже чуть голову не повредил, пока проламывался.

— Помню, — ответил Олег угрюмо. — Но сейчас вообще не стены, а… горы, наверное.

— Ты целые планеты разносишь взмахом своих длинных ресниц, — сказал Мрак и добавил: — А зачем тебе такие длинные? Не стыдно? Как у девицы.

— У меня такие с детства, — огрызнулся Олег. — Как будто ты раньше не видел!

— Правда? — удивился Мрак. — Вот уж не присматривался… Извини, я больше замечал, как растет твоя мускулатура. У тебя руки были как два червяка. Только не дождевых, те хоть красные, а у тебя были совсем белые, как у подкоряжного тритона.

— Мрак, — сказал Олег, — не уводи в сторону! Да, мне страшно. Но я еще не начинаю. Так, пытаюсь пока осмыслить.

Мрак с удовольствием задвигался, устраиваясь в кресле, потом сообразил, что пусть лучше кресло двигается и меняет форму, обтекая его задницу и спину поудобнее, снова наполнил граненый стакан, теперь уже стакан, не кубок, увеличив его до размеров детского ведерка.

— Осмыслить, — произнес он с чувством, — это хорошо. Сам люблю мыслить! Особенно про баб! Ты каких предпочитаешь: худых или толстых?.. Ладно-ладно, не сердись, я только хотел сказать, что для сомышления ты подобрал надежного сомысленника.

Олег отмахнулся:

— Да, конечно. Еще бы… Не понимаю, зачем пьешь? Все равно не пьянеешь.

— А для удовольствия, — ответил Мрак благодушно. — Выпьешь ведерко-другое, на душе полегчает, как будто сделал что-то богоугодное. Олег, а может, больше нет стен? Ты только вдумайся, что мы сотворили!.. Мы же не только себе открыли Вселенную, мы открыли ее людям! Ум за разум заходит, когда пытаюсь представить не то, сколько в ней звезд, а сколько хотя бы галактик!.. Олег сказал с отчаянностью в голосе:

— У меня тоже. Но это говорит только о нашем молодом мозге. У нас он все еще детский. Нет, даже младенческий. У тебя так и вовсе эмбрионный. Нам бы еще играть, а не взрословствовать, потому и первая мысль о звездных войнах, империях, световых мечах и рыцарских конях из железа, управляемых компьютерами! Но едва я как бы отстраняюсь от попыток понять Вселенную, хотя все же каким-то образом о ней думаю, тогда внутри меня кто-то ласково гладит по головке и говорит отечески, мол, потерпи, вот подрастешь, откроешь все тайны…

Мрак распахнул глаза шире, вид у Олега несчастный, он словно признается в самом большом поражении в жизни.

— Ты чо, — сказал он с интересом, — к внутреннему голосу прислушиваешься? Да он такого насоветует! Хошь, расскажу случай…

— Не надо, — возразил Олег с торопливостью, — ты уже рассказывал!

— Да это другой случай. Вот недавно случился…

— Не надо, — сказал Олег. — Не надо, вот и все. Со мной другое, без твоих хохмочек. У меня впереди всех чувств идет ум. Он все проверяет, оценивает, решает, а уж потом иду я сам. Чувства чаще всего заводят в болота, а ум… это ум! С ним все понятно.

Он остановился, не то набирая воздух, не то вычленяя из хаоса мысль, Мрак подбодрил весело:

— А теперь что? Столько тысяч лет топтал и пинал чуйства, а теперь решил к ним присмотреться?

— Мрак, — сказал Олег с досадой, — сам же знаешь, что чувства есть и у зверья. А ум — только у человека. Значит, ум выше.