Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин

Первые впечатления — весьма сложные. Долина выглядела мрачной, пятнистой, мокрой и даже грязной, вызывая у нас противоречивые чувства. С одной стороны, снега здесь оказалось достаточно, чтобы подтвердить наши сугубо теоретические представления на основе известной читателю концепции, но слишком мало, чтобы регулярно пользоваться лыжами. Тащить их на себе по уши в грязи да еще ухитряться мерить то, что осталось, такое могут только одержимые! Лыжи снять, лыжи надеть, чередующиеся полосы насыщенного водой снега, чавкающая тундра, хляби снежных болот на наледях, все тридцать три удовольствия на наши головы! Но ведь это мы сами совершенно добровольно обрекли себя на подобную жизнь, а не по приговору суда!

Между тем особенности асимметрии снегонакопления, отмеченные в долине Грен, здесь также отслеживаются совершенно отчетливо даже на глаз. На южных бортах долин черные пятна проталин на белом фоне снежного покрова, на северных — белые пятна сохранившегося снега на темном фоне освободившейся от снега тундры. Даже без обработки ясно, что минимум снегонакопления совпадает с положением области горного оледенения и с наибольшими высотами границ питания на ледниках. Сравнение со съемками в долине Грен еще раз подтверждает справедливость исходной концепции, требующей, однако, количественного подтверждения. Если мы хотим противопоставить концепцию современного оледенения Шпицбергена устаревшей на наш взгляд концепции древнего реликта, наши оппоненты не сдадут свои позиции без сопротивления.

Продолжаем маршрут к востоку, к берегам Баренцева моря, и в долине Эскер (пределе нашего продвижения на восток) картина существенно меняется. Заметно прохладней, снега становится больше, причем с корочкой наста практически без проталин, а самое главное, очередное совпадение — снижение границ питания ближе к Баренцеву морю, которое мы установили год назад. Значит, мы оказались в зоне повышенного накопления, существование которой предвидели еще до начала снегосъемок, а теперь доказали непосредственными наблюдениями. Определенно, выражаясь словами барда, «не зря топтали мы подметки, нынче и вчерась…» Никто из исследователей Шпицбергена не догадывался о существовании выявленного нами природного феномена на архипелаге, по крайней мере в литературе об этом ни полслова.

Дальнейшее продвижение на восток означало поход в зиму, снег лежал здесь уже сплошным покровом по дну долин и на склонах. И все–таки мы были вынуждены отказаться от выхода на берега Баренцева моря, повернув обратно из верховьев долины Сассен по двум причинам: во–первых, в случае продолжения маршрута на восток мы рисковали упустить снегосъемки на участке между долинами Адвент и Колс; во–вторых, за это время вздувшиеся от таяния снегов речки отрезали бы нам возвращение на запад. Пришлось отступать, хотя и с сожалением, тем более что главное было сделано… Последний раз мы с долей разочарования бросили взгляд на мрачные тучи, переполненные снегом за главным водоразделом, и повернули на запад к голубым прогалинам в облаках над долиной Адвент. На ходу рассуждая: что лучше — неполный профиль снегонакопления поперек всего главного острова архипелага или тот же профиль с «дырой» на самом интересном месте?

Арктика всегда (хотя и по–своему) вознаграждает упрямых. На этот раз ее благосклонность проявилась в трехдневном морозце, сковавшем лужи и образовавшем корочку превосходного наста, скользить по которому на лыжах было сплошным удовольствием. Как бы зима ни сопротивлялась, наступавшая весна теснила ее неотвратимо. У оленей появились малыши, из–под хмурого неба то и дело доносятся крики гусей, звучно трещат петушки куропаток, завлекая подруг. С упругим шуршанием рушатся снежные карнизы, заснеженные склоны расчерчены трассами обвалов, на моренах грязные оплывины: все это убедительные признаки наступающей весны. Но чтобы утром набрать воды в протоке, приходится разбивать ледяную корку ударом сапога. И это в первой декаде июня!

Холостой, то есть без наблюдений, переход по долине Адвент к хижине Уроа, зажатой в тесной долине, от которой рукой подать до Колсбэя, прошел без приключений. Запомнилось выражение лица встречного шофера–норвежца, когда мы вышли на шоссе у первых шахт: что за оборванцы с заросшими и обгоревшими лицами, с рюкзаками за спиной и лыжами на плечах, словно выходцы из далекого прошлого, оказались на его пути?.. Ночевали в Уроа под шелест поземки и завывания ветра, ласкавшие наш слух, — это означало, что мы не опоздали со снегосъемкой на завершающем этапе с приближением к Баренцбургу, в чем мы окончательно убедились на с пути в Колсбэй.

Семейная пара из Баренцбурга, жившая там для охраны брошенного имущества после закрытия рудника Грумант, встретила нас с настоящим русским гостеприимством, хотя никак не могла понять, почему мы не можем разделить с ними некоторый напиток местного производства. Они явно были разочарованы тем, что гости провели с ними только одну «ночевку» (последнее понятие, разумеется, весьма относительное в условиях полярного дня). Объяснить этим хорошим людям, что мы на пределе как сроков, так и собственных сил, было довольно трудно, и боюсь, что мы оставили у них чувство определенного разочарования, тем более что нам самим давно уже хотелось слегка отойти от нашей достаточно суровой маршрутной жизни и пообщаться с людьми. Неписаные законы полярной службы погнали нас вперед, на запад, несмотря на накопившуюся усталость.

Пожалуй, только знакомые ориентиры поддержали нас на последнем тридцатикилометровом переходе. Выход к подножию горы Везувий (его мы отметили по характерному силуэту еще в первый же полевой сезон на Шпицбергене) ознаменовался сменой листа карты — явно особое событие для нас с напарником. Старый засаленный лист карты, перечеркнутый красной неровной линией маршрута от края до края, — в полевую сумку, новый — в планшет на его место. Перед нами открылось суровое заснеженное плато с каме–нистыми обрывами и гордо вознесенными к небу остроконечными вершинами. Пятнистость ландшафта усилена бегущими тенями от облачности. Внизу рваные кучевые облака щедро подсвечены солнцем, а прямо над головой в их разрывах просматривается тонкий рисунок перистых, обещавших скорую перемену погоды, причем не в лучшую для нас сторону. Уже видна долина речки Холлендер и даже горы за заливом Грен–фьорд, их силуэты на большом расстоянии выглядят непривычно мелкими. Облака лишь способствуют игре солнечного света, подчеркивая его избыточное обилие, отразившееся вместе с ветром и перепадами температур на наших физиономиях. Однако сами снега, я бы сказал, сегодня изысканно красивы, и их поверхность искрится тысячами вспышек, то отливая муаром, то подернута изящной тонкой рябью, все оттенки не описать.

Однако усталость, накопившаяся в двухнедельном маршруте, начинает сказываться. Тяжело форсируем вздувшуюся речку Холлендер, русло которой заполнено сплошной насыщенной влагой снежной кашей. Обувь и портянки намокают, появляются потертости, на лыжи страшно смотреть, отменные, многократно выручавшие нас «бескиды» ощетинились кусками окантовки, словно иглами дикобраза. Несмотря на усталость, отмечаешь мелочи, которые так разнообразят монотонность маршрута: вот тонкий облачный лифчик прикрыл Грудь Венеры (так наши шахтеры переименовали Везувий, у них своя трактовка форм горного рельефа), необычную цветовую гамму создают красные лыжи, погружаясь в салатную жижу снежного болота, и т. д.

В устье Ис–фьорда солнечные лучи прорвались сквозь облачный покров, и, казалось, наклонные колонны света удерживают рыхлые облачные массы от падения на изящный силуэт гор на Земле Принца Карла, будто отлитый из стекла и света. Мы механически продолжали снимать наши отсчеты на каждой сотне пройденных метров (уже зная, как их совокупность работает на нас), продвигаясь мимо брошенных буровых, затем пересекли глубокий овраг, которому, казалось, не будет конца И вот неожиданно чуть ли не у себя под ногами мы увидали россыпь домиков Баренцбурга. Тем и закончился наш маршрут в начале полевого сезона 1967 года.

Ближайшие дни после возвращения: отмыться, постричься, отоспаться, заново привыкнуть к обычному человеческому общению, потому что скопление людей в столовой мы первые дни воспринимаем чем–то чрезвычайным. Узнаем последние новости, получаем первые телеграммы на почте, отправляем свои. Наши товарищи дополнили наш двухсоткилометровый снегомерный разрез своим тридцатикилометровым до норвежской метеостанции на мысе Линнея. Им же предстоит освоить также метеоданные со станций в Баренцбурге и Лонгьире, после чего наш совместный ход с опорой на эти надежные репера сам превратится в надежную опору концепции природных взаимосвязей, положенных в основу работ нашей экспедиции. По самым предварительным подсчетам, снега на западе маршрута с приближением к берегам Гренландского моря примерно вдвое больше, чем в центре архипелага в области горного оледенения. У восточных пределов нашего маршрута ближе к побережью Баренцева моря — картина несколько другая. Количество снега там также возрастает, но свою роль в положение границы питания играют более низкие температуры.