Летописи Дорна. Белый воин - Алексей Осадчук

Нарима испытующе посмотрела на юношу:

— А что же это тогда?

— Это миграция, — ошарашил ее Ксандр.

— Ми… что?

— Миграция. Как тебе объяснить… Есть такое слово в Моем языке… Это когда большое количество животных одного или двух видов передвигается с одной территории на другую. Некоторые остаются жить там, а некоторые продолжают передвижение. Так как дальше море, то тарки больше уже никуда не пойдут. Некоторые, конечно, вернутся назад, но большинство останутся.

— Это с чего же ты взял?

— А с того, что там, на востоке, я вчера увидел, как небольшая стая обустраивается, причем надолго. Ты самок тарков видела когда-нибудь? Баб ихних то есть?

— Нет, — отрицательно покачала головой Нарима.

— А я вот вчера видел, и детенышей тоже. В набег со всей семьей не ходят. Они сюда жить пришли. Понимаешь? Теперь это их земля получается, и они за нее всем будут глотки рвать. Их много, очень много… И они постепенно вытесняют лоримов со своих земель. Ты думаешь, вы единственные, кто хутор оставлять решили? Я думаю, что нет. Вот так вот. Ладно, иди отдохни. Чую, завтра день тяжелый будет.

Нарима, ошеломленная словами воина, покорно поднялась со своего места и побрела прочь. «Телом отрок, а говорит, будто мудрец древний. О-хо-хо… Что же будет-то?» Еще совсем недавно здесь рядом были поселения лоримов. Шла торговля, люди ездили на ярмарки в большие города, обрабатывали поля, ходили на охоту. А что теперь? Теперь это земля тарков… Их вон сколько — полчища, а в дружине Хирмальма и тысячи не наберется, так ее Каримушка покойный рассказывал. Ох, что будет, что будет…

Уже умостившись на своем месте у костра, она долго не могла заснуть. Ее мучили мысли о своей будущей жизни. Что ждет ее впереди? Одна. Совсем одна она осталась на этом свете. Сын еще три зимы назад не вернулся с охоты на границе Ледяного леса. Каримушка родненький погиб. Нет больше селища родного.

Полон ее многому научил. Была б ее воля, так и вовсе бы от такой науки отказалась. Только видать на то воля Творца была. Хотя… Не одна она теперь. Лора с дитятком, да и девочки из селища сироты. Кому за ними теперь доглядеть? Вот тебе и цель в будущем — жизнь их оберегать.

В полоне этом проклятом увидела она себя очень одинокой. Вроде женщины рядом были в таком же горе, как и она сама, да только чувство такое, будто сама по себе шла. Вспомнилось ей тогда, как ее бабка умирала. Лежала себе в избе и отходила потихоньку за Берег. Рядом, почитай, вся семья была: и дети, и внуки, да и правнуками Творец наградил, а она все твердила, не переставая, в бреду предсмертном, что одна она осталась, совсем одна. Нариме тогда еще по молодости обидно стало — ведь почти вся семья рядом, а она говорит, что одна. Ночью ушла бабка за Берег, но слова ее обидные так и осели в сердце девичьем. Да вот, поди ж ты, в полоне и вспомнились. Права была бабка, ой как права. Потому как перед смертью человек один остается, действительно один, и что его там за Берегом ждет — одному Творцу ведомо. Когда приходит время умирать, каждый сам за себя в ответе. Никто не властен в полной мере над уходящей жизнью, только Творец. И когда приходит понимание этого, человек будто смиряется с неизбежным. Вот и Нарима, ведомая тарками за грубый ошейник, совсем уже вроде смирилась, да вмешался воин этот странный. Нарима искоса бросила взгляд на Ксандра, сидящего у костра. Мальчишка совсем еще, ему ж, поди, еще меньше зим, чем сыну ее было. Мальчишка не мальчишка, а вон как поступил. С дитем, почитай, на руках не побоялся на бой выйти против тварей. Другой бы десять раз подумал прежде, а этот еще и по следу шел, и теперь ведет сам, на что ни один муж из ее селища не решился бы… А видишь, заботится как о всех. Сам говорил, что сирота и что в доме для сирот вырос. Чудно это… Где ж это видано, Чтоб дома для сирот были? Их у лоримов сразу по семьям разбирают, если остались без мамки и папки. Странный он, очень странный. Из Ледяного леса, говорит, вышел. На лоримском болтает уже, а как встретились, так и не умел вовсе — правда, понимал все. Силы в нем много, очень много. Только странность воина сего не пугает ее, а, наоборот, притягивает. Веет от него безопасностью и уверенностью, и не одна она заметила, все бабы это чувствуют, Аная так и вовсе втрескалась по уши. Встретился им на пути человек, который никогда не бросит. Странный, но надежный. «Может, вскорости прояснится все», — думала Нарима, засыпая под звук потрескивающего костра.

Глава 21

ЛЕДЯНАЯ У-ДУР

В Ветхом Завете есть книга, посвященная одному очень богатому и уважаемому человеку. Имя его было Иов. При всем богатстве сей муж, как ни странно, был глубоко верующим человеком. Имея высокое положение в обществе и большое состояние (казалось бы, чего можно еще желать от жизни?), Иов постоянно и неустанно молился Богу, и Он благословлял его.

Этот человек, естественно, не остался без внимания Искусителя. И так и эдак пробовал он на прочность веру Иова, даже выпросил у Бога разрешения использовать против него свою черную власть. В ход пошло все: разорение, убийство любимых детей, страшная болезнь, но ничего не вышло у Дьявола — Иов остался верен Богу. За что и был вознагражден, причем получил значительно больше, чем имел раньше.

Саша несколько раз читал эту библейскую историю, и его всегда поражали слова Иова, потерявшего все, кроме жизни: «Чего боялся я, то и постигло меня».

Человеку свойственно жить в постоянном предчувствии чего-то плохого. Вроде бы все хорошо или почти хорошо, но зачастую какое-то странное и необъяснимое беспокойство сжимает холодными тисками сердце. Так уж устроен человек. Так был устроен Иов, и так же был устроен Саша…

В середине ночи его сменили проснувшиеся Всемила и Дора. Они, ежась и подрагивая после сна, придвинулись поближе к костру. Несмотря на то что их маленький отряд был уже далеко от «мертвого» леса, женщинам, жадно тянувшимся ладонями к языкам пламени, все еще казалось, что они чувствуют его ледяное дыхание.

Подождав еще немного и убедившись, что женщины окончательно проснулись, Ксандр прилег недалеко от костра. Закрыв глаза, он долго думал о переменах в своей жизни, о родителях, об Альдоре и воинах, об интернате и ребятах. Сон постепенно окутывал его сознание. Реальные мысли стали понемногу смешиваться с сонными образами и видениями. За эти недели он научился балансировать на грани сна и яви, не давая дремоте полностью завладеть сознанием, так, наверное, отдыхают дикие звери, постоянно готовые к нападению. Но кроме того, не давало расслабиться и заснуть странное чувство беспокойства. Легкими, но настойчивыми прикосновениями к сердцу оно что-то силилось сообщить пытающемуся заснуть принцу. Однако ночь — это, как известно, владение сна, и он, как полноправный хозяин, постепенно побеждал слабые ростки тревоги. Хотелось немного отдыха и забытья…

— Ира? Это ты? — Саша попытался протереть глаза.

Такой картины он никак не ожидал увидеть. Рядом с костром сидела его одноклассница Ира Михайлова. Ее светлые джинсы и спортивная куртка резко контрастировали с грубой одеждой из шкур хррагов, надетой на сидящих рядом, но как будто не замечающих ее женщин. Односельчанки тихо перебрасывались короткими фразами, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к ночному лесу. Эти женщины, видимо, привыкли к такой жизни — наверняка жены часто сопровождали мужей на охоту или другие промыслы. Они по очереди вставали и отходили в темноту, вглядываясь в чащу.

Ира Михайлова сидела напротив костра боком к лежащему Саше. Ее голубые глаза отстраненно смотрели на игру языков пламени. Светлые вьющиеся волосы были завязаны в хвост на затылке светло-розовой резинкой. Она сидела, положив руки на поджатые к груди колени. Даже в свете костра на ее курносом лице были видны веснушки.

Нереальность происходящего приковывала взор. Противоестественным было появление его одноклассницы, которую он не видел уже около четырех лет, то, что женщины не замечали загадочной гостьи. Но самой странной деталью было то, что Ира, будучи одного года рождения с Сашей, так и осталась в двенадцатилетнем возрасте — именно такой, какой она ему запомнилась, когда ее увозили из интерната. Те же джинсы и спортивная куртка, та же прическа и та же розовая резинка — ничего не изменилось.

Ему вспомнился тот дождливый промозглый день, когда увозили Иру. Уже потом он узнал, что директор и школьный психолог решили отправить психически неуравновешенную девочку в психушку, называемую в простонародье «Пятеркой».

О! «Пятерка» была самым совершенным инструментом запугивания, которым без зазрения совести пользовалось руководство интерната. Неугодные или слишком «активные» дети старались не попадаться на глаза директору, чтобы не попасть в руки врачей «Пятерки». Но некоторым это не удавалось. Тогда интернатовским психологом Зиной Петровной спешно составлялось заключение о психической неуравновешенности, и провинившийся попадал на «лечение». Обычно срок длился около недели. Кто-то из «Пятерки» возвращался, а кто-то так и оставался навсегда.