Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Любенко Иван Иванович

Сегодня у Вильгельмины Александровны выступала певица Лара Новацкая, светловолосая, тонкая, с томными персидскими глазами. Ей аккомпанировал наголо бритый скрипач с точно такими же глазами, должно быть брат. Белого платья Лары было почти не видно из-за длинной, с кистями, шали, в которую она закуталась. В последнее время откуда-то пошла мода кутаться в шали. Вере эта мода не нравилась – некрасиво, старит. В шаль стоит кутаться, только если платье никакое и нужно его как-то оживить, да и то не всегда это помогает. Пела Лара неплохо, голос у нее был сильный, низковатый, немного схожий с голосом Эмилии Хагельстрем, но более богатый, с модуляциями. А вот репертуар неудачный, приторно-чувсвтвенный, с уклоном в мистику. Но аплодировали ей много. Вера тоже несколько раз хлопнула ладонью о ладонь, чтобы не отставать от Владимира, который даже крикнул «Браво!», чего здесь никто не делал. Не «Славянский базар», чай.

Вильгельмина Александровна простилась с Верой и Владимиром крайне любезно, приглашала бывать у нее почаще и при этом весьма многозначительно посмотрела на Веру, но, что она хотела выразить этим взглядом, Вера так и не поняла.

– А там не скучно, – сказал Владимир, когда они возвращались домой. – Интересные люди.

– Да, очень интересные, – согласилась Вера, вкладывая в свои слова особый смысл.

16

«После неоднократных протестов московского археологического общества по поводу проектируемой постройки провиантских складов в Лефортовской слободе, угрожающей уцелевшим здесь памятникам старины, городская дума отменила свое постановление об этом. Вопрос о выборе места для складов остался открытым. В 1881 году в Лефортовской слободе была построена сортировочная станция Московско-Рязанской железной дороги с железнодорожным депо Москва-Сортировочная. В том же году приняла первых арестантов Лефортовская тюрьма, двумя годами позже на Золоторожском валу промышленник Гужон построил металлургический завод. Дальнейшее строительство в Лефортовской слободе грозит окончательной утратой ее исторического облика».

Ежедневная газета «Московский листок», 27 апреля 1912 года

На следующий день по выходе из квартиры Вера увидела Жеравова. Тот как раз поднимался по лестнице, опираясь на массивную трость. Раньше его Вера с тростью никогда не видела.

– Знаете, а мы завтра Сергея Федоровича хороним, – сказал он, холодно поздоровавшись с Верой. – Помните Сергея Федоровича, с которым я вас в воскресенье в клубе познакомил? Бутюгин его фамилия.

– Помню и читала про него в хронике. – Вера отнесла холодность соседа за счет плохого настроения или разболевшейся ноги (трость же) и не стала обижаться. – Это так ужасно!

– Да, и не говорите. – Жеравов грустно покачал головой. – Никак отойти не могу. Убили человека ради каких-то пятидесяти или ста рублей! Ох, люди, люди… Вот, Вера Васильевна, сам с тростью теперь хожу, без нее как-то боязно. В ней клинок спрятан, в случае чего будет чем защититься… Надо же, какой инженер был! Жаль человека, и проект тоже жаль. Проект по улучшению работы Либаво-Роменской железной дороги, над которым работал Сергей Федорович, остался незавершенным. Теперь кому-то придется вникать да заново все начинать…

Вера так и не поняла, чего больше жаль соседу – убитого коллегу или незавершенный проект. Но раздумывать над этим было некогда, да и незачем.

– Убийцу еще не нашли, Виталий Константинович? – на всякий случай спросила она.

– Где там! – махнул свободной рукой Жеравов. – И вряд ли найдут. Сделал свое черное дело и растворился, яко тать в нощи. Впрочем, почему «яко»? Тать он и есть, самый настоящий тать! Вы, Вера Васильевна, поскольку одна много ходите, завели бы револьвер. Есть дамские модели, которые можно носить в любой, даже самой маленькой сумочке…

– Мало носить, надо еще и быть готовой выстрелить, – ответила на это Вера, но мысль о небольшом револьвере показалась ей привлекательной – необязательно же стрелять, можно просто напугать, если потребуется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В кондитерскую Вера приехала без пяти час. Вшивиков уже был там, сидел за столом и что-то писал в блокноте. Увидев Веру, быстро сунул блокнот с карандашом во внутренний карман пиджака и поднялся.

Подняться-то поднялся, но не усадил, стула не пододвинул. Манеры у Вшивикова вообще оставляли желать лучшего, будто и не отставной офицер, а охотнорядский приказчик. Впрочем, приказчики бывают разные, и офицеры тоже. У Веры представление об офицерах было несколько идеальным, «столичным». Не все же такие, как Немысский, бывают и попроще. К тому же Вшивиков выглядел как-то не так, как обычно. Держался скованно, смотрел напряженно, явно не мог понять, чего от него потребует Вера, и эта неизвестность его беспокоила.

Неторопливо подошедший официант, больше похожий на полового – прямой пробор, косоворотка, холщовые портки, заправленные в скрипучие сапоги, – принял заказ и столь же неторопливо ушел. «Летать» у Пелевина не было принято, так же как и чрезмерно угодничать. Все по-простому, кроме ассортимента. Одного кофе девять сортов, ну а пирожных так вообще немерено. Вера заказала себе сладкое суфле с брусничным вареньем и кофе, а Вшивиков спросил косушку[377] водки и пирожков с мясом и луком – единственное мясное блюдо в здешнем меню.

– Александр Никитич, расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о князе Чишавадзе, – попросила Вера, как только официант ушел.

– Какого рода сведения вас интересуют? – нисколько не удивившись, уточнил Вшивиков.

– Все, что вы можете рассказать. В том числе и слухи с домыслами, – ответила Вера и сочла нужным добавить: – Я ни в коем случае нигде не стану ссылаться на вас, можете на этот счет не беспокоиться.

– А хоть бы и стали, – усмехнулся Вшивиков. – За ненаписанное да ненапечатанное нет ни спросу, ни ответа. Слово что воробей. Вылетело – и нет его. Чишавадзе, значит, интересуетесь? Ну так слушайте. Родился наш Ираклий Автандилович в Тифлисе, но вскоре после его появления на свет батюшку его зарезали в пьяной драке. В тех краях во время ссоры принято не за грудки хвататься, а за кинжалы, поэтому редко какая ссора без убийства обходится. Похоронив мужа, мать Ираклия Автандиловича вернулась на свою родину, в город Саратов, где вскоре тоже скончалась. Князя и его сестру вырастила бабка, добрая женщина, которая во внуках души не чаяла и всячески их баловала. По заботе и урожай, дети выросли хуже некуда, своенравные, избалованные, ленивые. Я почему так подробно рассказываю? Потому что сам не раз слышал от князя горькую историю его жизни в подробностях. Подробности я опускаю, поскольку вам, наверное, не очень-то интересно, в каком возрасте князь Ираклий Автандилович начал тайком запускать руку в бабкину шкатулку с деньгами или когда он начал ходить по борделям. Дела давние, успели уже травой порасти. Вас же больше настоящее интересует, нежели прошлое? Я правильно понимаю?

– Меня интересует все, – повторила Вера, – но о детстве князя можно сказать и вкратце, в общих словах. А то до вечера не закончим.

– Помилуйте, – фыркнул Вшивиков, – в четверть часа управимся. Чай, не про Бонапарта рассказываю. Окончив гимназию, князь приехал в Москву и поступил на исторический факультет, но проучился всего несколько месяцев. Подделал чей-то вексель, причем на крупную сумму, был скандал. До суда не дошло, бабка возместила ущерб, но из университета князя исключили. Это, так сказать, официальная версия. Сам же князь утверждает, что его оговорили и этот оговор вскоре открылся, потому и суда не было, а из университета его исключили по другой причине – за слишком смелые взгляды, которых он по молодости лет не думал скрывать. Если послушать князя, так все окружающие только и мечтают о том, чтобы половчее его оговорить, так и стараются. Кто в лжесвидетельстве обвинит, кто в мошенничестве, а кто и в воровстве. Короче говоря, стараются как могут, но доказательств ни у кого не оказывается, поэтому князю все нипочем. Как с гуся вода.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})