Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Отправной точкой расчетов служила нам первая всеобщая перепись населения России, состоявшаяся в 1897 году. В стране тогда насчитывалось 148 миллионов человек — для простоты я буду несколько округлять цифры. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков численность росла медленно. Жизненные условия для основной массы людей при царском правлении, в условиях развивавшегося капитализма, были очень тяжелые, особенно для крестьян. Медицинское обеспечение низкое. Отсюда и высокая смертность — прежде всего детская. По данным мобилизационного управления старой армии, к началу Первой мировой войны, к 1914 году, население России увеличилось примерно до 160 миллионов. (По «Энциклопедическому словарю» — несколько больше.) Таков, значит, был дореволюционный демографический фундамент.

Первую попытку новой, советской власти учесть население государства, предпринятую в 1926 году, удачной не назовешь. И опыта не имелось, и страна еще не утихомирилась после революционных потрясений, а в Средней Азии вообще еще продолжались бои. Многие люди по разным причинам уклонялись от учета, не желая «попасть в списки». Зато следующая советская перепись готовилась продуманно, тщательно, без спешки. Одних только счетчиков было выделено и обучено более миллиона. Чтобы каждого человека зафиксировали, даже в самых дальних и труднодоступных уголках. И вот 6 января 1937 года счетчики пошли по домам, по квартирам. В Москве день был солнечный, с хорошим морозцем. Я провел его вместе с Иосифом Виссарионовичем, которому, как и мне, и многим другим, не терпелось узнать результаты. Сколько же нас на просторах державы?!

Известно было, что во второй половине двадцатых годов и в тридцатых годах, в связи с улучшением условий жизни народных масс, рождаемость в стране увеличилась, значительно превысив смертность. Страна молодела. По сведениям профсоюзов, на одного гражданина пенсионного возраста приходилось десять работающих.[100] Но имелись и отрицательные факторы. И немало. До революции в состав России входили Финляндия, Прибалтика, Польша, Бессарабия (Молдавия) — теперь их не было. А это более 30 миллионов! Не могли не сказаться последствия длительных кровопролитных войн: первой мировой, гражданской, борьбы с англо-американо-японской интервенцией. А голод, два тяжелейших неурожая, из тех, что систематически обрушиваются на нашу страну через каждые 12–14 лет?! Что же мы увидим теперь? Возместились ли все эти утраты?

Итоги оказались потрясающими! После всех бед, испытаний, утрат на нашей урезанной, уменьшившейся территории в январе 1937 года проживало 167 миллионов человек. Практически на 20 миллионов больше, чем во всей России к началу века. Огромный рывок вперед. Основательная пощечина тем, кто после Октября, бежав за границу или затаившись во «внутренней эмиграции», охаивал Советскую власть и «жалел» народ, совершивший революцию.

Далее — совсем иной счет, гораздо более скорый, быстро менявшийся и поэтому менее точный, хотя и вполне достоверный в общих чертах. В 1939 году мы возвратили себе обширные и плотно заселенные территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Затем всю Прибалтику и Бессарабию-Молдавию. Количество наших граждан резко возросло. А время было горячее: не до выяснения подробностей. Довольствовались приблизительными данными. Ученые-демографы общей точки зрения не имели, а мы, военные, считали, что к началу войны с Германией на просторах нашей расширившейся страны обитало около 190 миллионов человек, плюс-минус один или два миллиона. Эта цифра особенно важна в данной раскладке, только с ней можно было сравнить сведения о населении, полученные из всех областей, краев и республик в конце 1945 — начале 1946 годов. Суммировали в Москве, и получилось около 170 миллионов. Разница в 20 миллионов, опять же с каким-то плюсом или минусом. Настолько уменьшилось население нашего государства за четыре года войны. Все другие выкладки и рассуждения не ближе к истине, чем приведенные здесь.

При подсчете общих потерь, как и вообще при подсчете населения государства, важна, на мой взгляд, не столько скрупулезность (до единого человека!), сколько проявившаяся тенденция — основание для размышлений и широкомасштабных выводов. А вот вопрос о чисто военных, фронтовых потерях носит иной характер, требует особой точности и непредвзятости. Хотя бы потому, повторяю, что речь идет о готовности войск, о мастерстве полководцев, о престиже должностных лиц, о персональной ответственности военных и политических руководителей. Поэтому о боевых потерях, даже о методологии их исчисления споров было особенно много. После долгих дискуссий проявились, наконец, более или менее определенные цифры, которые были доложены Сталину и членам Политбюро. Безвозвратные потери наших вооруженных сил (убитые, без вести пропавшие, погибшие в плену, умершие от ран) составляли около 8 с половиной миллионов человек. Потери немцев на советско-германском фронте — примерно 5 миллионов 500 тысяч солдат и офицеров. Плюс 1 миллион 200 тысяч у гитлеровских союзников-сателлитов, воевавших против нас. Соотношение 1.3:1.

Сомнение в правильности подсчетов сразу же высказали несколько советских маршалов и генералов, в том числе и ваш покорный слуга. Утверждали, что потери фашистов оказались значительно заниженными. На чем мы основывались? А на том, что разработчики отчетности хорошо знали и учли все потери нашей стороны, в тем числе и народного ополчения, и добровольческих истребительных батальонов. Даже потери в войне с Японией заодно включили. А вот немецкие потери не были достоверны, совсем не принимались в расчет фольксштурм, другие специальные полувоенные формирования. А западно-украинские националисты, сражавшиеся рука об руку с гитлеровцами?! А дивизии СС, созданные из граждан Прибалтийских республик?! Они, как и власовцы, оказались либо совсем не учтенными, либо вошли в число наших общегосударственных утрат. Такие вот завихрения.

Разработчики ссылались на то, что соотношение не в нашу пользу складывается из-за огромных потерь среди военнопленных, которые были истреблены в фашистских лагерях. В то время как подавляющее количество немецких пленных, благополучно отбыв свой срок, вернулись на родину. Это был веский довод. А вот с другой ссылкой — на наши слишком большие потери в 1941–1942 годах, перевешивавшие чашу весов, — я никак не был согласен. Потом-то ведь пришли победные годы, когда мы уничтожали фашистов не меньше, а даже больше, чем они нас в начале войны. Наши штабы снизу доверху вели строгую отчетность, а она такова.

Летне-осенняя кампания 1944 года. Безвозвратные потери Красной Армии — 470 тысяч человек. Германская сторона — 858 тысяч солдат и офицеров. Соотношение 1:1.8. Первая половина 1945 года. Наши безвозвратные потери — 376 тысяч человек. У немцев — 1 миллион 277 тысяч, то есть в три с лишним раза больше. Такие вот солидные гири на чашу весов.

Иосиф Виссарионович был в общем согласен с приведенными здесь выкладками, которые были сообщены ему при первой возможности. Однако воспринял их несколько иначе, чем я надеялся: смотрел с более высокой колокольни. Обстановка в Европе была тогда напряженной, наши недавние союзники во всю силу своих возможностей разжигали войну холодную, могущую перерасти в настоящую. Вспыхивали беспорядки в Берлине, поднимали головы наши враги в столицах других государств.

— Сколько венгров погибло на советско-германском фронте? — спросил Сталин.

— Точных данных нет. Однако известно количество мадьяр, сдавшихся в плен и учтенных в наших лагерях, — 513 тысяч.

— А существует ли в мировой практике среднеарифметическое соотношение между попавшими в плен и погибшими? Можно ли исходя из одного вычислить другое?

— Весьма приблизительно, в зависимости от разных этапов и исхода той или иной войны.

— И все же?

— Погибших обычно в два — два с половиной раза больше, чем попавших в плен. Но это применимо к настоящему стойкому воинству. К нам, к немцам. Когда борьба идет за собственные интересы с традиционным противником. А мадьяры вынуждены были воевать за гитлеровцев и без особой охоты. Случалось, сдавались гуртом при первой возможности. Как румыны и чехословаки.

— Сколько их подняло руки?

— Румын — 180 тысяч, чехословаков — без малого 70 тысяч.

— Большие получаются цифры, значительные потери, задевающие национальное самолюбие. Не следует сейчас много говорить об этом, привлекать внимание. Это не поможет, а только повредит нашим друзьям в странах народной демократии. У них там других сложностей хватает. Пусть наши военные исследователи продолжают свою работу, уточняют и анализируют данные. Но без широкой огласки.

Так лучше. Тем более что сведения продолжают поступать.[101]

— А цифры у вас интересные, Николай Алексеевич. По памяти.

— Имеется список национального состава военнопленных. Много любопытного.