Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Наутро ребята, конечно же, обнаружили пропажу, но открыто сказать об этом не смогли. Зато я на каждой остановке выбегал и пил воду, где мог — из кранов, фонтанчиков, даже лед сосал. А хуже всего то, что на одной из станций, мы похитили у морожещицы бочонок со льдом. Лед был обычный, не сухой, и я сперва сосал его, утоляя мучительную жажду после ночного шоколада. Шоколадный кофеин вызвал сильный жар и приливы крови к голове, и я стал класть на голову лед. Замотал голову полотенцем, как чалмой, а под него по мере таяния, подкладывал все новые и новые куски льда. Мне казалось, что голова даже покрылась инеем, но я все подкладывал и подкладывал лед.

По Оренбургу я еще, пошатываясь, гулял, а вечером после него слег с сильным жаром — видимо, простудился. Жар вызвал такую жажду, что я пил любую воду, не разбирая ее принадлежности. Под утро к жару прибавился понос, а поезд, как я уже упоминал, шел не останавливаясь. Дверной проем вагона был перегорожен доской, чтобы люди при качке не выпадали. И я, зацепившись руками за эту доску, приседал наружу и давал волю поносу. Почти все два дня до Тобола я провисел в такой позе, при температуре почти в сорок градусов.

Сорок снаружи и сорок в организме — я чувствовал себя на все восемьдесят градусов. В этом жару и бреду мне запомнилась одна картина. Мы проезжали в степи мимо двух женщин в юбках до земли и с лицами, густо напудренными мелом или побелкой. На этом белом фоне выделялись ярко-красные губы. Ребята уже с первых вагонов начали кричать им пошлости и делать неприличные жесты. И вдруг прямо перед нашим вагоном обе женщины резко повернулись к нам спиной, нагнулись и задрали сзади юбки. Поезд шел очень медленно, и я, несмотря на жар и понос, разобрал все анатомические подробности женского таза сзади.

Вечером, уже не помню, какого дня пути, мы прибыли на маленькую станцию Тобол, где нас высадили. Я чувствовал себя все хуже и хуже, лекарств никаких не было, и на ум приходил анекдот, который я раньше считал очень смешным, а в тот момент крайне грустным и страшным.

Вот этот анекдот: умирает в больнице человек от дезинтерии. Врачи сказали ему, что он безнадежен и спросили, что передать родным и друзьям.

— Передайте, что я умер от сифилиса! — просит больной.

— Помилуйте, — удивляются врачи, — зачем такая дезинформация?

— А чтобы думали, что я умер как настоящий мужчина, а не как засранец!

Я, в отличие от того больного, обмануть никого уже не смог. Диагноз мой был ясен всем.

Нам велели погрузиться навалом в кузова автомобилей ГАЗ-51, и повезли куда-то. Трясло так, что из одного кузова выпал на дорогу какой-то студент. Его подобрали и поехали дальше. По дороге мы сделали две-три остановки и стояли примерно по часу. Мне уже эти стоянки были ни к чему, и я даже не вылезал из кузова — меня бил озноб, и вылезти наружу не было сил.

К утру приехали на какой-то распределитель — барак с нарами, но без матрасов, и велели ждать, пока подыщут жилье. Я, весь дрожа, еле добрел до нар и лег прямо на доски. До этого, сходив в туалет, я обнаружил, что уже хожу с кровью.

— А ведь ты подохнешь, наверное! — внимательно посмотрев на меня, сказал мой приятель Витька Галушкин, — хоть ты и падла приличная, хорони потом тебя тут! Так и быть, дам тебе лекарства, может, пригодишься еще!

Витька был сыном какого-то союзного военного представителя в Грузии в ранге министра. Он мог бы спокойно увильнуть от целины, но не стал этого делать. Отец обеспечил его классными лекарствами, чтобы обезопасить сына. Я забыл название этого лекарства, но помню, что это был импортный антибиотик, целенаправленно от кишечных болезней.

Витька дал мне пакетик с таблетками и аннотацию, где были рекомендации по применению. Днем прекратился понос, а к вечеру я чувствовал себя уже сносно. Я поблагодарил Витьку за спасение и извинился за «чистку» его вещей. Помню, что именно в его рюкзаке мы нашли больше всего деликатесов и фляжку коньяка.

— Если не подохнешь, — за тобой ящик водки! — объявил Витька. Но я не успел поставить ему ящик на целине — он вскоре же заболел и был отправлен в Тбилиси. Дома же мы с ним выпили не один ящик водки; для меня это пьянство прошло безвредно, а Витька же, к сожалению, постепенно спился и умер еще молодым, причем, прямо на улице. Но это было лет через пятнадцать, а пока я почувствовал, что выжил.

На ночь нас определили в пустующий амбар под номером 628, где уже были нары. Дали по тоненькому байковому одеялу, матрасу, соответствующее белье и подушки. Амбар № 628 принадлежал Чендакскому зерносовхозу, и мы поступили в распоряжение отделения этого совхоза.

Все было бы ничего — я выздоровел, погода была хорошая, только из-за запасов зерна под полом в амбаре водились крысы с кролика величиной. Они были здесь хозяевами, мы — гостями. Крысы вынужденно мирились с нами, по-видимому, понимая, что если мы уйдем из амбара, придут местные, которые хуже. Но замахиваться, а тем более бить себя — не позволяли: по-звериному скалились и угрожающе пищали. Часто они ночевали в наших постелях, правда, поверх одеяла, внутрь почему-то не лезли. Крысы очень любили сало, а мы иногда покупали его у местных. Приходилось подвешивать его к потолочным балкам на проволоке, иначе крысы в момент съели бы это лакомство.

«Притирка»

Рядом с амбаром была кухня в виде в виде вагончика, а также туалет, правда без дверей, но со входом, обращенным в поле. Дня через два-три после выздоровления, ко мне вернулись прежние сила и наглость. Я подобрал где то пилу-ножовку, заточил ее на круге с двух сторон кинжалом и сшил из кирзы чехол. Еще я сшил себе широкий пояс из сыромятной кожи, а потом надеялся изготовить и самодельную штангу. А пока прицепил к поясу чехол с импровизированным кинжалом.

Штангу я все-таки себе сделал из длинной стальной оси, с посаженными на нее катками от тракторной ходовой части, где катки эти катятся изнутри по гусеницам. Штангу я поставил посреди амбара и стал регулярно тренироваться.

Витька, спасший мне жизнь, как-то снисходительно отозвался о штанге, назвав ее «жестянкой». Я обиделся и предложил поспорить на две бутылки водки

— если она меньше 100 килограммов, выигрывает Витька, а больше — я. Тут же нашлись помощники, погрузили штангу на телегу и гурьбой отправились в магазин — взвешивать. Выиграл я — штанга оказалась весом 105 килограммов. Витька купил две бутылки водки (уборочная еще не началась и водка пока продавалась), которые тут же и выпили: первый стакан — я, второй — Витька, а остальное — выпили помощники.

Витька быстро захмелел, кричал, что зря дал мне дорогие лекарства, что лучше бы я подох, и тому подобное. А вскоре он сильно заболел (уже не помню, чем) и его отправили домой. Оставшиеся матрас, одеяло и подушку, я забрал себе, сказав, что Витька «завещал» это добро мне. Матрасы я положил друг на друга, а байковые одеяла сшил по периметру, набив между ними сухое сено. Как я оказался прав, что сделал это — грядущие холода я перенес сравнительно легко, по крайней мере, не спал в телогрейке и сапогах, как другие.