Мост в небеса. История убийства моих сестер и его последствий для нашей семьи - Дженин Камминс

Джин сжал в ладонях лицо жены. Кэй не могла произнести ни звука – у нее дрожали губы. Тинк схватилась за голову и разрыдалась; подняв глаза к потолку, она всхлипывала: «Спасибо, спасибо!» Кэти бросилась к ней, и сестры от счастья упали на пол.

Том узнал о своем освобождении последним. Первый из многих, как он думал, дней в тюрьме казался ему вечностью. Он никогда не страдал клаустрофобией, но в зеленой камере со скудной металлической мебелью чувствовал себя сардиной в жестяной консервной банке. Он мерил ее ногами, тщетно пытаясь вообразить, что выберется отсюда не скоро. Он старался глубоко дышать и вытягивал руки и ноги, словно желал удостовериться, что места хватает хотя бы для этого. Помогало плохо.

К обеду он почти смирился с мыслью о том, что, как предупреждал утром Фаббри, застрянет в тюрьме надолго. Когда угрюмый тюремщик принес ему поднос, на котором стояли тарелка с сосисками и фасолью и неизменный бумажный стаканчик чуть теплой воды, Том остро пожалел, что вместо него не явился давешний уборщик. Тот хотя бы производил впечатление человека, с которым можно поболтать. Том с отвращением смотрел, как надзиратель неловко просовывает бумажный стаканчик через прутья решетки и ставит его на каменный пол камеры.

– Колы мне, конечно, не положено? Может, хоть стакан льда дадите?

Том привык начинать день хотя бы с чашки кофе, и дефицит в организме кофеина уже давал о себе знать звоном в голове.

– Никакого стекла в надзорной зоне, – буркнул тюремщик.

Судя по всему, логичных ответов, почему нельзя дать арестанту колы или льда, неважно, в какой таре, у него не было. Впрочем, Том и сам уже расхотел продолжать с ним разговор. Подняв с пола хлипкую пластиковую тарелку, он молча принялся за сосиски с фасолью. Тюремщик молча удалился. Том прикончил свою порцию за несколько минут, мгновенно пожалев о том, что не растянул трапезу, – процесс еды позволял убить время. Теперь ему вновь было нечем заняться.

Периодически он ложился на зеленую металлическую койку и проваливался в сон. Просыпался он с ощущением, будто проспал целую ночь. Резко садился и свешивал с койки ноги, в глубине души надеясь увидеть добродушное лицо уборщика.

Но какой-то частью сознания, еще не утратившей связи с реальностью, он понимал, что спал совсем немного и сейчас, должно быть, только час или два пополудни, – ужин ведь пока не приносили. Родители Тома придерживались правила садиться за стол в строго определенные часы, что ужасно злило Тома и его сестер. Странно было думать, что это их пристрастие к рутине сейчас помогало ему не потерять рассудок. Впрочем, Том ждал не только ужина, но и кое-чего поважнее – новостей об ордере. Ужас, в то утро поселившийся у него в груди, успел проникнуть в самое его естество. Ему было страшно до дрожи, но тем не менее не терпелось узнать, что с ним будет. Он хотел определенности. Стоило ему подумать об этом, как у него скрутило желудок, и он заставил себя переключиться на другие мысли.

Вскоре он в очередной раз уснул. Ему снилось, что они с Джулией едут в «шершне», только у машины откидной верх, и с потолка не свисают лохмотья обивки. Пола в автомобиле тоже не было, и им с Джулией приходилось нести его на себе, как в мультике про семейку Флинтстоунов. Не было и приемника, но это никого не печалило – на заднем сиденье звонко пела Робин. Они смеялись и подставляли лица ласковому ветру, а машина несла их по пустому, залитому солнцем Старому мосту Чейн-оф-Рокс…

На сей раз Тома разбудило громкое звяканье ключей и звук приближающихся шагов. Вернувшись в реальность, он встал с койки и потянулся. Тюремщик, открывший дверь камеры, мотнул головой, молча призывая Тома следовать за ним; тот подчинился. Счастливый сон таял на глазах, вытесняемый ужасом происходящего наяву. Том около минуты шагал за охранником, прежде чем рискнул осторожно поинтересоваться:

– Ко мне пришел адвокат?

– Нет, – коротко ответил тюремщик.

– Тогда в чем дело? Что-то с ордером?

– В общем, да. Окружной прокурор перенес рассмотрение запроса на ордер.

Том не понял, что это означает на практике, и ждал дальнейших объяснений.

– Тебя выпускают, – выдавил наконец тюремщик, не пытаясь скрыть отвращения.

Том замер.

– Выпускают? – недоверчиво переспросил он.

– Ну, – подтвердил тюремщик. – Давай, двигай.

Лицо Тома перечертила кривая улыбка; он хотел сделать вдох, но не мог. Он покраснел, хватая открытым ртом воздух. У него закружилась голова, а тело стало легче перышка. Ему показалось, что оно неудержимо растет и вот-вот заполнит собой все пространство освещенного холодным светом коридора, а если Том упадет на колени, то пробьет покрытый линолеумом пол. Он даже хотел опереться на надзирателя, но вовремя опомнился и прислонился к кирпичной стене. Он одновременно плакал и смеялся, закрывая лицо руками.

– О господи! – сквозь слезы простонал он. – Спасибо, спасибо, спасибо!

– Я-то тут при чем? – не принял его благодарности тюремщик.

Собрав волю в кулак, Том заставил себя успокоиться и выпрямиться.

– Это я уж точно не тебе, – ответил он, вложив в свой голос всю скопившуюся в душе ненависть. Он задрал подбородок как можно выше, но был не в силах помешать слезам стекать по щекам. Он не стыдился этих слез. Он их заслужил.

– Ну так веди меня из этой чертовой дыры, – лишь сказал он.

Тома выпустили из тюрьмы без грохота фанфар. Бесчисленными одинаковыми коридорами тюремщик вывел его в очередную комнату с плексигласовым окошком, где ему выдали несколько анкет. Когда он их заполнил, ему вернули шнурки и ремень и открыли перед ним зарешеченную дверь, отделяющую тюремный блок от остальной части здания. Том вышел; тюремщик молча закрыл ее за ним и по длинному коридору направился в обратную сторону.

Примерно минуту Том стоял на месте, размышляя, что ему теперь делать. Он предполагал, что его будут встречать – либо Фаббри, либо родители, либо целая семейная делегация. Но в небольшом помещении, похожем на зал ожидания, никого из них не было, и он понятия не имел, как ему выбраться из здания. Почти все стулья пустовали, и лишь на одном сидел пожилой чернокожий мужчина, который, возможно, кого-то ждал. Его лицо было изборождено морщинами, напоминающими линии улыбки; в руках он крутил пачку ментоловых сигарет.

– Простите, не угостите сигареткой? – спросил Том, подходя ближе.

Мужчина посмотрел на Тома.

– У-у, сынок, – широко улыбнулся он. – Да одной тебе маловато будет, как я погляжу.

Он засмеялся глубоким хрипловатым смехом курильщика, вручил Тому наполовину полную пачку сигарет и протянул для пожатия