В объятиях графа - Элизабет Хойт

– Что за скользкое вещество у вас на лице? – спросил он.

– Миссис Рен сегодня днем любезно дала мне мазь от моих синяков, – с достоинством сказал Эдвард.

Камердинер повернулся к нему и вдохнул с громким сопением:

– Вот откуда исходит вонь. Это пахнет как лошадиное дерьмо.

– Дэвис!

– Но это так! Не нюхал ничего и близко к такой вони, с тех пор как вы, будучи мальчиком, упали на задницу в корыто в свинарнике на ферме старого Фьюварда. Помните это?

– Как я могу забыть, если ты рядом? – пробормотал Эдвард.

– Боже! Тогда казалось, мы никогда не удалим с вас этот запах. И мне пришлось выбросить бриджи.

– Такое приятное воспоминание…

– Конечно, вы никогда бы не упали, если бы не строили глазки дочери старого Фьюварда, – продолжал Дэвис.

– Я никому не строил глазки. Я поскользнулся.

– Нет. – Дэвис почесал свой череп. – Ваши глаза чуть не выпали из глазниц, они таращились на ее большие сиськи.

Эдвард сжал зубы.

– Я поскользнулся и упал.

– Почти знак от Всевышнего, да-да, – философски заметил Дэвис. – Таращились на девчачьи сиськи и приземлились в свинячье дерьмо.

– О, ради бога. Я сидел на перилах свинарника, и я поскользнулся.

– У Присси Фьювард, конечно же, были большие сиськи, да, сиськи что надо. – Голос Дэвиса прозвучал несколько мечтательно.

– Тебя там даже не было.

– Но это свинячье дерьмо не идет ни в никакое сравнение с лошадиным дерьмом, которое находится сейчас на вашем лице.

– Дэв-вис.

Камердинер направился обратно к двери, помахивая перед лицом рукой со старческими пигментными пятнами:

– Должно быть, безумно приятно позволить женщине намазать лошадиное де…

– Дэвис!

– По всему вашему лицу.

Камердинер достиг двери и завернул за угол, все еще бормоча. Так как его шаг был, как обычно, медленным, Эдвард мог слышать его ворчанье еще добрых пять минут. Как ни странно, оно становилось громче, чем дальше Дэвис удалялся от двери.

Эдвард нахмурился, глядя на себя в зеркало для бритья. Мазь и в самом деле воняла ужасно. Он потянулся за тазом и налил в него немного воды из кувшина, стоявшего на комоде. Он взял мочалку из махровой ткани и помедлил.

Затем бросил мочалку.

Он может смыть мазь завтра, когда будет бриться утром. Не повредит, если он оставит ее на ночь. Он отвернулся от комода и снял оставшиеся предметы одежды, складывая их на стуле, как делал всегда. Было, по крайней мере, одно преимущество в том, что у него такой необычный камердинер: он научился аккуратно обращаться со своей одеждой, так как Дэвис не снисходил до того, чтобы подбирать за ним. Стоя обнаженным, Эдвард зевнул и потянулся, прежде чем забраться на древнюю кровать с пологом на четырех столбиках. Он наклонился и задул свечу, а затем лежал там, разглядывая темные очертания резных стоек кровати. Он смутно припоминал, насколько старыми они были. Явно старше, чем сам дом. Имели ли они изначально такой ужасный коричневато-желтый оттенок?

Его глаза сонно обвели комнату, и он увидел рядом с дверью силуэт женщины.

Он моргнул, и она неожиданно оказалась у его постели.

Она улыбнулась. Такая же улыбка блуждала по лицу Евы, когда она протягивала судьбоносное яблоко Адаму. Женщина была восхитительно обнаженной, лишь на лице сквозь полумрак поблескивала маска-бабочка.

Он подумал: «Это проститутка из «Грота Афродиты». И потом: «Мне снится сон».

Но мысль улетела прочь. Женщина медленно провела руками повыше талии, привлекая его взгляд. Она взяла в руки груди и наклонилась вперед, так что их кончики оказались на уровне его глаз. Затем она начала щипать и дразнить собственные соски.

Во рту у него пересохло, и он смотрел, как ее соски вытянулись и стали цвета вишни. Он поднял голову, чтобы поцеловать ее груди, так как у него явно текли слюнки от необходимости попробовать их на вкус, но она отодвинулась в сторону с насмешливой улыбкой. Женщина подняла с шеи свои струящиеся медово-коричневые волосы. Вьющиеся щупальца цеплялись за ее руки. Она изогнула стройную спину, выпячивая вверх и вперед груди, как сочные фрукты, перед ним.

Женщина улыбнулась колдовской улыбкой. Она точно знала, что делала с ним. Она провела руками вниз по туловищу, мимо выпяченных грудей, по своему мягкому животу и остановилась.

Эдвард не знал, дышит ли он еще. Его глаза были прикованы к ее телу. Она ласкала себя. Ее бедра начали вращаться, она безвольно откинула голову назад и застонала. Этот звук смешался со стоном Эдварда.

Он наблюдал, когда она наклонила свой таз по направлению к нему. Неожиданно она застыла, ее голова все еще была отброшена назад, и низко и пронзительно застонала. Потом женщина вздохнула и расслабилась, ее бедра чувственно качнулись в последний раз. Оцепенело он поднял на нее глаза и понял, что маска упала с ее лица.

Анна улыбалась ему.

Затем оргазм захватил его, и он проснулся от почти мучительного толчка, когда получил разрядку.

Следующим холодным и тусклым утром Анна шла по проходу между конюшен Рейвенхилл-Эбби, привычно ступая по неровно утрамбованной земле. Стены конюшен продолжали служить Эбби после нескольких реконструкций и расширений. Камни размером с голову человека образовывали фундамент и нижние стены. На высоте шести футов от земли камень стен сменялся крепким дубом, который вел вверх к незащищенным стропилам, образовывающим свод в двадцать футов над головой. Ниже по обе стороны от центрального прохода располагались стойла.

В конюшнях Рейвенхилла легко могло поместиться пятьдесят лошадей, хотя сейчас в резиденции их оставалось меньше десяти. Относительная малочисленность лошадей опечалила ее. Когда-то, должно быть, это было процветающее, деятельное место. Теперь в конюшнях стояла сонная, умиротворяющая тишина, тепло и гостеприимно пахло сеном, кожей и десятилетиями, возможно, столетиями лошадиного навоза.

Лорд Свартингэм должен был встретиться с ней здесь сегодня утром, чтобы отправиться проинспектировать еще некоторые поля. Импровизированное платье Анны для верховой езды волочилось в пыли позади нее, цепляя соломинки. Время от времени лошадиная голова с любопытством поворачивалась в стойле и ржала в знак приветствия. Она издалека заметила высокую фигуру графа, занятого разговором с главным конюхом. Оба стояли в луче пыльного солнечного света на дальнем конце конюшни. Приблизившись, Анна услышала, что они обсуждают проблему мерина с его застарелой хромотой. Лорд Свартингэм поднял взгляд и заметил ее. Она остановилась около стойла Дейзи. Он улыбнулся и повернулся обратно к главному конюху.

Дейзи уже была оседлана. Анна ждала, тихо разговаривая с кобылой. Она наблюдала, как лорд Свартингэм, склонив голову, внимательно слушает главного конюха, пожилого жилистого мужчину с узловатыми, изувеченными артритом и давними переломами руками. Конюх держался с достоинством, чопорно подняв голову. Как многие жители сельской местности, он говорил медленно и любил обсуждать проблемы обстоятельно. Анна заметила, что граф терпеливо дает ему возможность высказаться, не торопя и не прерывая его речь, пока главный конюх не почувствовал, что проблема достаточно выяснена. Затем лорд Свартингэм легонько похлопал мужчину по спине и какое-то время задумчиво смотрел, как тот выходит из конюшни. Граф повернулся и направился к ней.