Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Как бы там ни было, но Маяковский явно обижался, ведь из всех писателей и поэтов, которым были разосланы персональные приглашения, пришёл только один Александр Безыменский. Появился, правда, и Виктор Шкловский, но его никто на это мероприятие не звал – он оказался на выставке по собственной инициативе, узнав о её открытии из объявления в «Комсомольской правде».

Никто из ответственных партаппаратчиков своим присутствием выставку тоже не удостоил.

Открытие выставки

Татьяна Гомалицкая, дочь лефовца Сергея Третьякова, застала на выставке поэта, пребывавшего в одиночестве:

«Маяковский сидел один, положив руки на спинки пустых стульев. Он был какой-то мрачный, насторожённый и как будто чего-то ждал. Наверное, он сидел так не более одной-двух минут, но мне показалось, что это длится очень долго. От писательских организаций никто не пришёл поздравить Маяковского с открытием выставки. Официального открытия вечера не было».

Павел Лавут:

«Когда публика вдоволь побродила по комнатам (бродить, впрочем, было трудно, приходилось протискиваться), все перешли в зрительный зал. Там заполнены все щели. На сцене расселась молодёжь, которая как бы заменила официальный президиум».

Артемий Бромберг:

«Из известных мне писателей пришли только Безыменский и Шкловский. Ни одного представителя литературных организаций не было. Никаких официальных приветствий в связи с двадцатилетием работы поэта не состоялось…

Вскоре Маяковский предложил всем собравшимся перейти в кинозал Клуба.

В зале было двести – двести пятьдесят мест. Присутствовало триста – триста пятьдесят человек, примущественно молодёжь.

Первые ряды заняли пионеры. Их отряд прибыл из Царицина. Был очень сильный мороз. Паровоз испортился. Движение остановилось, но пионеры вместе со своим вожатым пешком прошли оставшуюся часть дороги до Москвы…

Маяковский вышел на сцену.

– Товарищи! – начал поэт. – Я очень рад, что сегодня нет всех этих первачей и проплёванных эстетов, которым всё равно куда идти и кого приветствовать, лишь бы был юбилей. Нет писателей? И это хорошо! Но это надо запомнить. Я рад, что здесь молодёжь Москвы. Я рад, что меня читаете вы! Приветствую вас!

В ответ последовала буря аплодисментов».

Татьяна Гомалицкая:

«Маяковский встал, подошёл к кафедре и сказал:

– Ну, что ж, «бороды» не пришли – обойдёмся без них! – и начал рассказывать, для чего он устроил выставку своих работ».

Выступая почти через два месяца (25 марта) в Доме комсомола на Красной Пресне, Маяковский вновь заговорил о своей юбилейной выставке:

«Основная цель выставки – расширить ваше представление о работе поэта. Показать, что поэт – не тот, кто ходит кучерявым барашком и блеет на лирические любовные темы. Но поэт – тот, кто в нашей обострённой классовой борьбе отдаёт своё перо в арсенал вооружения пролетариата, который не гнушается никакой чёрной работы, никакой темы о революции, о строительстве народного хозяйства и пишет агитки по любому хозяйственному вопросу…

Товарищи, вторая задача – это показать количество работы. Для чего мне это нужно? Чтобы показать, что не то, что восьмичасовой рабочий день, а шестнадцати-восемнадцатичасовой рабочий день характерен для поэта, перед которым стоят огромные задачи, стоящие сейчас перед Республикой. Показать, что нам отдыхать некогда, но нужно изо дня в день не покладая рук работать пером…

Двадцать лет – это очень легко юбилей отпраздновать, собрать книжки, избрать здесь бородатый президиум, пятидесяти людям сказать о своих заслугах, попросить хороших знакомых, чтобы они больше не ругались в газетах и написали сочувствующие статьи, и, глядишь, что-нибудь навернётся с этого дела. То ли признают тебя заслуженным, то ли ещё какая-нибудь, может быть, даже более интересная для писательского сердца вещь.

Дело не в том, товарищи, а в том, что старый чтец, старый слушатель, который был в салонах (преимущественно барышни слушали да молодые люди), этот чтец раз навсегда умер, и только рабочая аудитория, пролетарско-крестьянские массы, те, что сейчас строят новую жизнь нашу, те, кто строит социализм и хочет распространить его на весь мир, только они должны стать действительными чтецами, и поэтом этих людей должен быть я».

Этими словами Маяковский как бы зачислял себя в ряды лидеров большевистской партии, которых называли вождями трудового народа. Они – вожди, а он – поэт этого народа. Кто важнее – покажет время.

Павел Лавут:

«…выставка привлекла множество людей, особенно молодёжь. Однако там почти отсутствовали писатели. На фоне общего успеха выставки отсутствие литераторов напоминало своеобразный байкот. Владимир Владимирович, конечно, это переживал, хотя и предвидел в какой-то мере.

Если и приходили писатели, то их можно было пересчитать по пальцам. Единственный рефовец, пришедший на открытие, – О.М.Брик. Выделялся своим присутствием Виктор Шкловский…

Старых соратников по Лефу-Рефу вовсе не было ни на открытии выставки, ни в последующие дни. К этому времени они порвали отношения с Маяковским».

И всё-таки в день открытия выставки поэт очень сильно переживал из-за того, что никто из ответственных лиц не посетил его выставку.

В самом деле, почему же так произошло?

Ответа на этот вопрос у биографов Маяковского нет – есть лишь констатация самого факта: «бороды» не пришли.

Попробуем разобраться.

Причины отсутствия

Стоит лишь немного задуматься над вопросом, почему руководители властных структур и писательских организаций проигнорировали выставку Маяковского, как возникает ещё один вопрос: а как вообще возникла эта идея – пригласить на открытие весь московский бомонд, весь «высший свет» советской власти и обслуживавшую её интеллигенцию? Ведь хотя Маяковский и утверждал, что он поэт рабочего класса и пишет стихи для пролетарских масс, ни один пригласительный билет не был послан на завод, на фабрику или в железнодорожное депо.

И ещё. Юбилейная выставка поэта была точно таким же культурно-массовым мероприятием, как театральная премьера или открытие новой музейной экспозиции. Однако не известно ни одного случая, чтобы театры или музеи рассылали в ту пору на свои премьерные представления приглашения большевистской элите.

Кроме того, члены партии обязаны были подчиняться строгой партийной дисциплине. Если вожди принимали решение и отдавали команду, все отправлялись на многотысячные митинги и демонстрации. Если такой команды не было, никто никуда не ходил.