РАМ-РАМ - Николай Еремеев-Высочин

— Я могу только привести вас к старшему брату Ананте. Потом я должен вернуться туда, где мы встретились. А Ананта может дать вам комнату и накормить вас. Все остальные вопросы решает только сам Учитель. Он поговорит с вами и скажет, сколько времени вы можете оставаться в ашраме.

— Тогда мы можем сразу встретиться с вашим Учителем?

— Это решает сам Учитель.

— Ну, можно хотя бы сказать ему, что мы здесь и какие у нас проблемы? — вмешалась Маша.

— Учителю ничего не надо говорить, он знает, что вы здесь.

— Откуда он знает? — Я начинал терять терпение.

— Учитель знает все, что происходит в душе всех своих учеников. Что уж говорить об окрестностях ашрама! Вы еще только подъезжали, а он уже видел вас.

Я вспомнил свое кошмарное видение. Это что, мы в тот момент как раз въезжали в зону уверенного приема?

— И когда ваш гуру сможет нас принять?

— Когда сочтет нужным. Может быть, немедленно, может, через два-три дня. В прошлом месяце он три недели не выходил из самадхи. Это такое состояние, когда человек отрывается от всего земного.

— И что делали люди, которые приехали в самом начале его самадхи? — довольно ядовитым тоном спросила Маша.

Послушник обезоружил ее улыбкой. Это был симпатичный мальчик, только очень говорливый.

— Учитель пробыл в самадхи три недели, потому что не было никаких срочных дел. Паломников здесь немного, и старший брат вполне справляется с организацией жизни в ашраме.

— Но вы же сами сейчас утверждали, что лишь Учитель решает, кому, сколько можно здесь жить?

Это опять была Маша с ее неумолимой логикой.

— Конечно. Поэтому, когда Учитель вышел из самадхи, он почти всех паломников попросил уехать и только двоим позволил остаться еще на неделю. А они просились к нему в ученики. Учитель мог позволить себе оставаться в самадхи, так как он знал, что ничего срочного не было.

— Вы хотите сказать, он, этот ваш Учитель, знает, какие у нас проблемы? Это снова был я.

— Конечно! Для Учителя нет секретов.

«Была бы изба, будут и тараканы», — сказал бы сейчас мой Учитель, Петр Ильич Некрасов.

Мы подошли к особняку. Из дома в тень крыльца с улыбкой вышел еще один ученик, лет сорока пяти, тоже европеец. Улыбался он только ртом — глаза смотрели настороженно.

Наш провожатый представил его — это и был старший брат Ананта — и с индусским приветствием удалился.

— Я покажу вам вашу комнату, — сказал Ананта с наклеенной на суровое лицо любезной гримасой. — Пребывание в ашраме бесплатное, но каждый гость может оставить, сколько захочет, для поддержания общины.

Я счел необходимым объяснить, что мы попали в ашрам случайно и что нам надо вернуться в Агру еще дотемна. И, самое главное, как бы можно было помочь нашему водителю починить бензобак?

— Я все же хотел бы, чтобы вы разместились. Братья сейчас занимаются медитацией, и мы не приветствуем, когда им могут помешать. Я дам вам комнату.

Мы с Машей переглянулись.

— Мне кажется, нам лучше пешком попробовать добраться до ближайшей деревни, — предложил я.

Маша кивнула.

— Мы оставим какую-то сумму для поддержания общины. Несомненно! Только нам срочно нужно уехать. Может быть, у вас есть автомобиль? Или лошадь? Или велосипед?

Старший брат потупил взор. Он, судя по выговору, был немцем.

— У нас есть все это. Только я не могу решить этот вопрос без Учителя.

— А если кто-либо заболеет и его немедленно нужно отвезти в больницу?

Маша тоже теряла терпение.

— Я очень сожалею, но только Учитель может дать такое распоряжение. Если сочтет нужным.

— Но как он об этом узнает?

Старший брат остановился и удивленно уставился на нас.

— Он уже знает! — предположил я.

— Естественно!

Точно немец! Natuerlich!

— Мы пойдем пешком! — решительно произнесла Маша и добавила по-русски. — В этом дурдоме я не останусь больше ни минуты!

5

Мы уже повернулись к двери, когда послышался скрип ступеней. Из холла на второй этаж вели две лестницы с деревянными резными перилами и деревянными же ступенями. Мы обернулись — к нам спускался Учитель.

Я давно не входил в такой ступор. Да, чувства меня не обманывали, этот человек светился. Свет шел не только от его улыбающихся губ, из его глаз — он исходил от всей его фигуры. Это было, как если бы за ним стоял мощный прожектор, чьи лучи съедали контуры тела.

Но самое поразительное было не это. К нам спускался человек, который выкатился на меня в прозрачном шаре и лучами, исходящими из глаз, вызвал в моей душе панический, первобытный ужас. Дело было не только в курчавой седой голове, роскошной бороде, жирному красному пятну на лбу — это было его лицо! Вы ведь не ошибетесь, снова натолкнувшись через час на человека, чей облик вас поразил до глубины души? Так вот, это был он!

Учитель уже спустился с последней ступеньки и теперь приветствовал нас, сложив ладони. Мы ответили ему тем же, старший брат с почтением опустил голову и сделал несколько шажков назад.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать, хотя и ненадолго, — на сносном английском приветствовал нас гуру. Он повернулся к своему заместителю. — Я провожу гостей в столовую, а ты, Ананта, сделай нам, пожалуйста, чаю. Английского, индийского? — любезно спросил он.

— Масала-ти! — попросил я. — Благодарю вас.

— Масала! Очень хорошо! Очень хорошо!

Мы прошли в столовую. Это было странное помещение: стены, покрытые деревянными панелями, картины английских предков на стенах — и никакой мебели! Если не считать толстую плетеную циновку посреди комнаты и ковриков вокруг нее.

— Я попросил человека, который у нас следит за машиной, помочь вашему водителю, — сказал гуру, усаживаясь. — У вас есть время, не беспокойтесь.

Меня вдруг опять охватил тот, чужой, ужас, от которого я думал, что огражден навсегда.

— Кто вам успел сказать, что у нас сломалась машина?

Учитель рассмеялся.

— Я увидел из окна, как из-под незнакомой белой Tata вылезает человек и лезет в багажник за инструментом. Я высунулся наружу и крикнул брату Маниндре — он у нас еще и садовник — чтобы он пошел и помог ему. А вы что подумали?

Мы с Машей перевели дух и даже попытались рассмеяться.

Это было странное ощущение. Я меньше всего склонен к мистике, более того, рацио постоянно портит мне жизнь, но я вынужден признать очевидность. Без всякого сомнения, это был человек, который привиделся мне в машине. С той же необычайной духовной силой, с той же отстраненностью — и с той же скрытой угрозой.

— Просто, — сказала Маша с радостью оттого, что победила замешательство, — ваши ученики уверяют нас, что вы умеете читать мысли и знаете все, что творится вокруг.

— Одно другому не мешает, — уклончиво ответил гуру. — Смотрите, мы все трое знаем, что вы не муж и жена — ни юридически, ни физически. Знаю ли я об этом, потому что умею читать чужие мысли? Или просто мой мозг независимо от моей воли регистрирует сотни едва уловимых признаков и сообщает мне результат их анализа?

— А почему вы решили, что мы выдаем себя за мужа и жену? — спросил я.

Наверное, зря спросил. В глазах гуру вспыхнула насмешливая искра.

— Но вы же выдаете? Обычно это делают любовники, однако, их мотивы понятны. А вы — не любовники.

— И что вы дальше читаете в наших мыслях? — не удержался я.

Маша тревожно посмотрела на меня. Но я и сам знал, что шел по тонкому льду.

— Я не читаю чужих мыслей, — заявил гуру. — Мог бы, но не читаю! Человек имеет право на privacy, и даже богам не позволяется это право нарушать. Но о некоторых вещах вы думаете так интенсивно, что они прорываются ко мне сквозь мою решимость не нарушать тайны вашей жизни. Вы можете в этот момент не прокручивать их в голове, но они кричат в вас, и я эти крики слышу. Слышу вопреки моему стремлению к тишине.

Дверь неслышно отворилась — старший брат нес на подносе чай.

— Умолкаю, — сказал гуру. — Я и так достаточно вас напугал.

Что значит напугал? Он имеет в виду наш теперешний разговор или то видение в машине?

Старший немец молча выставил перед нами на циновке три дымящихся стаканчика с масала-ти. В них образовалась пенка — а она с детства вызывает во мне отвращение.

— Не стесняйтесь, вытащите пенку! — Гуру протягивал мне ложку. — Я ее тоже терпеть не могу.

Он снова расхохотался.

— Для этого мне не нужно было читать ваши мысли. У вас все было написано на лице!

Я впервые за наш разговор осмелился посмотреть гуру прямо в глаза. Они у него были лучистые, полные задорной детской веселости, совсем не пугающие. Но я-то помнил! Тем не менее мой недавний страх затаился, как покрываются пеплом горящие угли, а мое природное любопытство уже проснулось. Это означало, что я снова владел ситуацией. Так, по крайней мере, мне казалось.