Тайные тропы - Георгий Брянцев

«Неужели попался? — размышлял Изволин. — Не может быть. На время болезни жены и сына Денис Макарович запретил Тризне заниматься боевыми делами. Тогда в чем же дело? Может быть, заболел, лежит в пекарне или у Заболотько?» Леонид с тревогой стал ожидать наступления темноты.

Как и большинство людей, проводящих время в одиночестве, Леонид разговаривал сам с собой вслух.

Но вот стрелка на часах подошла к восьми, а ни Игната Нестеровича, ни его обычных сигналов — постукивания в люк — не было. Леонид начал нервничать. Он включил приемник и надел наушники. Долго вертел регулятор настройки, копаясь в эфире, но так и не мог унять растущего беспокойства.

«А если он лежит дома и с ним так плохо, что он не может встать? Чего же я жду? Может быть, ему самому нужна моя помощь», — вдруг подумал Леонид.

Были случаи, когда Леонид сам выбирался наружу. Он хорошо помнит, что один раз это произошло весной, а потом летом, и в обоих случаях удачно. Собственно говоря, выйти из погреба не составляло особого труда; надо было только приподнять тяжелое творило, сдвинуть с него будку с Верным и — выход открыт. Другое дело — обратное возвращение. Тут без помощи Игната Нестеровича или Евгении Демьяновны Леонид обычно не обходился. Они водворяли на место собачью будку и закрывали творило.

Терзаемый сомнениями и думами, Леонид вышел в переднюю часть погреба, отделенную дверью, поднялся по лестнице до самого творила и прислушался. Снаружи ничто не нарушало тишины. Леонид осторожно нажал головой на творило, оно легко подалось и образовалась узкая щель, в которую он просунул обе руки. Дохнуло холодом. Леонид опять вслушался: попрежнему тихо. Сквозь щель был отчетливо виден снежный покров, часть неба с яркими звездами и кусочек дома, самый угол.

— Верный! Верный! — шопотом позвал собаку Леонид, но она не шла на зов и ничем не обнаружила своего присутствия.

Послышался шорох, будто кто-то прошел мимо. Леонид принял этот шум за движения Верного и стал вслушиваться. Но тщетно, шум не повторился.

Верный всегда сидел на привязи, его не отпускали. С приходом немцев было запрещено держать собак вольно. Их регистрировали, облагали налогом и за нарушение этого правила жители строго наказывались. Сейчас Верного не было. Леонид позвал собаку громче. Попрежнему тишина. Он простоял неподвижно еще несколько минут, вдыхая ночной морозный воздух и чувствуя, как щемящий холодок проходит через руки во все тело. Он хотел уже приподнять творило и выбраться наружу, но потом решил переждать. Какое-то непередаваемое, едва ощутимое внутреннее чувство подсказывало ему, что он не один в этой тишине, что есть еще кто-то.

Прошло еще несколько напряженных минут. Нигде ни шороха, ни стука, ни голоса. Далеко, далеко пролаяла собака, ветерок донес гудок маневрового паровоза... Руки уже начинали застывать, по телу пробежала дрожь. «Чего же я жду? Так можно и всю ночь простоять», — подумал Леонид. Он поднялся на ступеньку выше, уперся посильнее головой в творило, и оно без стука повалилось на собачью будку. Леонид высунулся до пояса, — он захотел осмотреться, но не успел. Что-то тяжелое обрушилось на его голову. На мгновение мелькнули перед глазами звездное небо, двор, покрытый снегом, потом все рассыпалось мириадом огней... Леонид, как подкошенный, рухнул вниз.

23

Уже вечерело, когда к дому Юргенса подкатил окрашенный в белый цвет лимузин. Шофер резко затормозил и, не выключая мотора, открыл дверцу.

Из машины вышел Марквардт. Он был в пальто с меховым воротником и в меховой шапке.

Появление шефа было для Юргенса настолько неожиданным, что он не успел даже выйти на крыльцо. Гость застал Юргенса в кабинете, где тот, сидя за столом, делал записи в блокноте.

Марквардт был серьезен и холоден. Не ответив на приветствие Юргенса, он заговорил официальным тоном:

— Надеюсь, вы догадываетесь о причине моего внезапного визита?

Тревога возникла мгновенно, и Юргенсу стоило усилий скрыть ее. Он пытался предупредить расспросы:

— Полагаю, что ваше посещение связано со смертью подполковника Ашингера. Это произошло так нелепо, так неожиданно...

Марквардт предупреждающе поднял руку:

— Отчасти и ради этой грязной истории.

Юргенс покраснел, и это не скрылось от пристального взгляда шефа.

— Вы, оказывается, еще не потеряли способность краснеть. Это замечательно. — Он уселся, вырвал из блокнота листок и взял карандаш. — Видимо, в Германии есть еще люди, — продолжал Марквардт, — сохранившие некоторые черты порядочности. К числу их, вероятно, принадлежите и вы, господин Юргенс. При вашем характере... при ваших делах... и краснеть, — он развел руками.

Внутри у Юргенса все кипело, но он, сдерживая себя, как можно спокойнее сказал, что не понимает намека. Он предан фюреру.

— Ха-ха-ха! — закатился Марквардт. — Кто вам об этом сказал? Не сам ли фюрер?

Эта выходка шефа окончательно озадачила Юргенса. Он не знал, как реагировать на тон и обращение Марквардта. Казалось, лучше всего обидеться, но шеф опередил его маневр и спросил, известно ли господину Юргенсу, как на фронте поступают с людьми, фабрикующими подложные документы.

Теперь Юргенс понял, в чем дело, и готов был провалиться на месте. Он разоблачен...

— Половина вашего денежного отчета за год построена на грубо подделанных расписках. А вы знаете, чем это пахнет?

Юргенс театральным жестом обхватил голову руками и опустился в кресло.

Марквардт иронически улыбнулся. Он может успокоить Юргенса. Отчет дальше не пошел, он привез его с собой. Им они займутся позже. Однако, он надеется, что Юргенс не станет больше злоупотреблять его доверием.

Шумный вздох облегчения вырвался из груди Юргенса. Разве мог он думать, что из собравшихся туч не последует грома? Разве ожидал он такого конца? С благодарностью посмотрев на шефа, Юргенс вытер платком лоб и закурил.

— Докладывайте новости и все, что мне следует знать, — предложил Марквардт и, наклонившись над столом, начал что-то чертить на листке бумаги.

Юргенс рассказал о взрыве электростанции, убийстве Родэ, поимке подпольщика.

Марквардт, не отрываясь от бумаги, слушал.

Юргенс уже спокойно, обычным деловым тоном доложил о ходе подготовки агентуры, предназначенной к переброске за линию фронта. Следя за рукой шефа, Юргенс машинально остановил взор на листке и затаил дыхание: на уголке было крупно и отчетливо вычерчено дробное число — 209/902. Не поднимая головы, шеф обвел дробь ровным кружком и поставил справа от него большой вопросительный знак.

Юргенс взволнованно отвел глаза в сторону и уже не так уверенно продолжал доклад. Речь текла у него не особенно связно и гладко. В голове зародилось подозрение. Если за отчет он получил лишь предупреждение, то раскрытие этой цифры сулило арест, следствие, военно-полевой суд.