Дети ржавчины - Михаил Тырин

–  Да, но потом убежала на нулевой уровень, спряталась. Там был еще один парень – он полез в контейнер. Сказал, что у него корпус сверхпрочный. Эти контейнеры для раненых хранились – если кто‑то совсем тяжелый был, его замораживали и спокойно отправляли на континент для восстановления. Я послушала и тоже залезла. Вот и все. Не знаю, может, я случайно заморозку включила, а может, она как‑то сама… Все, выходит, погибли, только я осталась.

–  Да нет, похоже, что не все, – задумчиво проговорил я. – Здесь теперь полно людей – не от сырости же они завелись? Значит, кто‑то выжил. Только нам с тобой теперь от этого никакого толку, потому что слишком много лет прошло.

–  Да, но… Мы на острове, – проговорила Надежда, внимательно заглядывая мне в глаза. – А ведь есть еще и континенты.

–  И что же? – спросил я.

–  Может, там…

–  Нет, – решительно оборвал я. – Там в лучшем случае то же самое. А в худшем – просто мертвая пустыня. Пойми, девочка, если бы где‑то сохранились города, истребители, культура – нас и этот остров давно бы нашли. Две разные цивилизации не могут жить рядом и при этом не замечать друг друга.

Я сознавал, что этими словами убиваю ее последнюю надежду. Но иначе нельзя. Можно верить в лучшее, однако нельзя излишне обольщаться на этот счет. Возможно, на континентах сохранилось или появилось что‑то лучшее, но тот мир, который знали я и Надежда, утрачен навсегда, и с этим можно только смириться.

–  Ты рассказала мне столько странного… я хотел сказать, страшного. Сеть обороны, базы, станции… Я правильно понял, что Холодные башни ставились для защиты станций?

–  Какие еще башни?

–  Высокие, черные. Ты что, забыла?

–  На некоторых станциях были башни, но не для защиты… Постой, может, ты говоришь про вышки наблюдения?

–  Да какие к черту вышки?! Я говорю про огромные железные столбы, от которых идет холод и которых боятся аэроиды. Ясно теперь?

–  Ничего не ясно. Я не видела никаких черных столбов.

–  Не видела?! – изумился я. – Значит, не вы их построили?

Надежда пожала плечами, с недоумением поглядывая на меня.

–  Я не очень понимаю, о чем ты говоришь.

–  Ну ладно… Еще поймешь.

Надежда замолчала, задумчиво глядя в одну точку. В моей голове роем проносились мысли, вопросы, но ни один я не мог выбрать в качестве самого важного на этот момент. Вообще‑то этот долгожданный разговор ничего не прояснил. Раньше думалось, что стоит уцепиться хоть за какие‑то факты, и я смогу что‑то решать, действовать. Не для людей, так хотя бы для себя.

Но вот они, ответы на вопросы, а я остался таким же беспомощным, как и раньше.

–  Послушай, девочка, – произнес я, – нам очень важно выяснить истину до конца. Ты так долго молчала, а без тебя я здесь как слепой. Мне нужно еще много думать над всем этим. Пообещай мне, что поможешь разобраться в этой чертовщине. Кроме тебя, мне надеяться не на кого, и нам еще много раз придется поговорить всерьез.

–  Если нужно – помогу, – безучастно ответила девушка.

Я понял, что она снова вернулась в реальность. В свою реальность, где никакими разговорами и откровениями ничего не изменишь, не восстановишь погибшие станции, не вернешь ушедших друзей. Хорошо, что обещала помочь, а ведь могла бы опять замкнуться.

Из пелены дождя вдруг выплыла скрюченная человеческая фигура. Я дернул поводья, чтобы не зацепить незнакомца краем повозки.

Это был всего лишь нищий. Он услышал скрип колес нашего экипажа и заранее встал с протянутой рукой в надежде на удачу. На лице его застыла странная замороженная улыбка. Я, хотя и привык к таким вещам, все же пожалел человека. Мы путешествовали в повозке, а он тащился по грязи весь мокрый, голодный, облепленный кусками сырой глины. Я протянул руку к сумке и достал для него пучок сушеных грибов. Хотелось что‑то сказать ему, но говорить‑то, по сути, должен был он – благодарить хотя бы. А он продолжал стоять, пугая нас своей странной улыбкой.

–  Где‑то здесь должно быть вересковое поле… – начал я.

Он кивнул, не переставая улыбаться.

–  Может, ты знаешь, где живет толкователь по имени Доставший Звезды?

Он опять кивнул и продолжал кивать, не говоря ни слова, пока я тщетно пытался добиться от него хоть капли информации. Мы двинулись дальше, когда я окончательно убедился, что у бродяги не все дома.

–  Какой ужас, – проговорила Надежда и помотала головой, будто изгоняя видение.

Я хмыкнул: нищие не самое ужасное в этой жизни.

Словно в награду за нашу доброту через полчаса дождь перестал. Небо быстро очистилось от свинцовой пелены, солнце блеснуло в ее разрывах, а вскоре уже засияло в полную силу, высекая из влажной травы радужные искры.

Я остановил лошадь. Из повозки мы выходить не стали – слишком сыро было вокруг. Мы просто сидели, свесив ноги, и наслаждались оживающей природой, радостными криками птиц, блеском капель в листве. Лошадь тянулась губами к низкой мокрой траве, мне приходилось постоянно дергать вожжи. Надежда заметила это и спросила, отчего я не даю лошадке поесть.

–  Запряженной лошади нельзя опускать голову к земле, – ответил я. – Она может этим повредить себе.

Девушка ни слова не говоря спрыгнула на землю, принялась рвать пучки травы и кормить ими лошадь. Я наблюдал за ней, видя, какая она стала гибкая и подвижная. Невольно мысли перекинулись на Катеньку, такую же грациозную в любом деле – от собирания грибов до бальных танцев. Катенька была единственным человеком в той жизни, с которым я чувствовал себя легко. А здесь нет ни одного такого. И все равно, я не тоскую по той жизни, не рвусь обратно. Это, наверно, неспроста.

Я вдруг заметил, что на рукаве у Надежды желтеют какие‑то пятна.

–  Ты обо что‑то испачкалась, – сообщил я. Она посмотрела, почистила рукав травой.

–  Наверно, смазка от блока.

–  Смазка? – я вскочил. – Да как же я раньше не подумал?

В самом деле, металл местами покрывала какая‑то скользкая масса – я помнил это, но не обратил внимания в нужный момент.

–  Ты говорила, вы ставили истребители на хранение? – взволнованно заговорил я.

–  Мы не ставили, мы готовили, – ответила она, удивленная моим напором.

–  А не эту ли смазку вы использовали?

–  Может, эту. А что такое?

–  Ты еще спрашиваешь?! А ну, подумай, откуда мог здесь взяться этот блок, новенький, с иголочки, да еще и в смазке?

Она пока не понимала, к чему я клоню. Она, в отличие от меня, не видела контраста между блестящей, новенькой деталью боевой машины и безрадостным царством ржавчины, по которому мы продвигались. Но я уже сделал выводы и принял решение.

–  Немедленно возвращаемся к тому месту!

«Найдем, – думал я, глядя на дорогу и нещадно погоняя нашу бедную лошадку, не успевшую даже вдоволь насытиться. – Отыщем, пусть даже придется там все на брюхе проползти. Наверняка мальчишки подобрали это где‑то недалеко от деревни – ведь не сто километров тащили они этакую тяжесть?»

–  Где ваша техника может храниться, вспоминай, Надюха! Где – в ангарах, в пещерах, в подземельях?

Она с досадой морщилась, говорила, что делали по‑всякому, но всегда тщательно маскировали, и искать будет непросто, тем более что сама она в тех работах не участвовала. Вдвойне тяжело будет потому, что за несколько сотен лет слишком сильно поменялся лик этой земли.

Я издалека увидел тот заболоченный кустарник, где мы нашли груду мертвецов рядом с потухшим аэроидом. Видимость после дождя была прекрасной, и я уже с дороги заприметил несколько ветхих домишек, потемневших от воды. Возвращаться к мертвецам не было ни нужды, ни желания, поэтому я без промедления направил повозку на деревенскую улицу.

Это была не первая мертвая деревня из тех, что я видел. Но здесь люди жили еще совсем недавно, дома не успели осесть, обветшать, поэтому настроение стало особенно угнетенным.

Я остановил лошадь посреди деревни и огляделся.

Мой пыл сразу угас – искать было негде. Вернее, искать можно было везде с равным успехом: вдоль чахлых огородиков, куда крестьяне натаскали торфа из болота, у берегов мутной медленной речушки, что петляла прямо между домов, в заросших кустарником болотах, огородивших деревню с трех сторон.

Ничто в этом пейзаже не напоминало о том старом мире, который мог бы оставить нам в наследство несколько хорошо сохранившихся боевых машин. Я надеялся лишь на свою спутницу. Может, она узнает эти места и что‑то вспомнит. Но и она смотрела по сторонам так же безучастно, как я.

–  Будем ездить, – проговорил я, – пока всю округу не просмотрим. Может, заметим что‑то необычное. Если увидишь хоть самую малость – сразу говори мне.

–  Что я должна увидеть? – с отчаянием воскликнула Надежда.

–  Тебе лучше знать, девочка. Когда я жил здесь – мы истребители не хоронили. Мы летали на них. Да и не был я здесь, все это лишь сны и видения. Так что все в твоих руках. Только в твоих.

Затея была почти безнадежная, и я хорошо понимал это. Мы могли лишь зря потерять время. Хотя что значит «зря»? Времени не жалко – его у нас достаточно. И время стоило тратить на то, чтобы проверить тот единственный шанс из тысячи, который может перевернуть этот мир.