Любовь не купишь - Хантер Мэдлин

А может, об этом еще никто и не знает? Только Дэвид, которому сказал сам король?

«Он едет всего лишь на торговую ярмарку, – твердила она себе. – В компании Джона Константина, а не Сиэга».

Он положил руку на ее колено. Кристиана посмотрела на его столь совершенной формы кисть, ощутила тепло ладони. Притягательная сила, всегда исходившая от мужа, этим утром чувствовалась особенно остро.

– Пора с этим заканчивать, – сказал он. – Ты не можешь больше оставаться здесь.

Они ни разу не говорили о том страшном дне и о причинах, побудивших ее притвориться больной. И она очень надеялась, что они никогда не затронут эту тему.

– И Морван так говорил. Он заявил мне в Вестминстере, что я не могу там больше оставаться. Теперь я слышу это от тебя.

– Но я говорю только об этой комнате. Я не допущу, чтобы еще одна женщина похоронила себя в ней заживо.

– Тогда дай мне денег на оплату слуг, и я уеду жить в Хэмпстед. Я верну долг, когда стану получать ренту с ферм.

Искра гнева вспыхнула в его синих глазах, но он тут же овладел собой и медленно покачал головой.

Рука все еще лежала на ее колене, успокаивая своим теплом, обещая наслаждение. Лучше бы он пришел ночью. Лучше было бы обойтись без слов.

– Что ты говоришь, Дэвид? Ты требуешь, чтобы я исполняла свой супружеский долг?

– Я прошу тебя вернуться к нормальным отношениям и в нашу постель.

– А как насчет Стивена Перси?

– Мы оставим его в прошлом.

– Ты ведь так и не поверил мне? Но решил проявить доброту и простить. Какая щедрость! Но я не нуждаюсь в твоем прошении.

– А может, оно нужно мне.

– Не знаю, смогу ли я простить, – прошептала она, и воспоминания о том дне вновь стали между ними стеной. – Даже сейчас, когда ты просишь меня вернуться, мне кажется, что тебе просто необходима твоя собственность и тебя сердит то, что ты лишен ее. Возможно, многим женщинам приходится выслушивать подобные заявления, а потом смириться и жить дальше. Наверное, для того и придумано приданое: с ним легче сохранить чувство собственного достоинства.

– Мы оба наговорили много резкостей. Я никого не считаю своей собственностью, и менее всех тебя.

Он наклонился. Она хотела отвернуться, но не могла, хотя и понимала, что продолжение принесет ей только муку. Теплое прикосновение, тихий голос, пронзительные синие глаза – она была беззащитна перед всем этим. Воспоминания об их ночах, терзавшие ее во мраке одиночества, держали тело в состоянии постоянного возбуждения. Его поцелуй был долгим и жарким, и она не могла противиться, потому что, несмотря на все свои доводы и обиды, по-прежнему жаждала его.

Он целовал ее, и мир вокруг них перестал существовать. Нежно, почти лениво он покусывал ее губы. Его язык неторопливо вторгался в ее рот, и она переставала быть хозяйкой своего дрожащего, жаждущего тела. Теплая волна захлестнула Кристиану, унося боль и обиду.

Тихий внутренний голос пытался предостеречь ее, но пугающее в своей безудержности желание взяло верх. Она откинула край простыни и робко обняла Дэвида за плечи.

Они снова осторожно поцеловались, как молодые влюбленные на первом свидании. Потом неторопливо, бережно, словно он прикасался к чему-то драгоценному, он прижался губами к ее шее.

Кристиана открыла глаза и поймала взгляд Дэвида. Он, конечно, понял, что тело предало ее и своим неистовым желанием лишило сил сопротивляться.

– Иди ко мне, – сказал он. Усадив ее на колени, он положил ее голову на свое плечо. Она все еще цеплялась за простыню, тянувшуюся за ней подобно шлейфу. Несмотря на то что между ними были эта простыня и одежда Дэвида, Кристиана наконец снова почувствовала его и вздохнула, наслаждаясь этой близостью. Прошло столько времени с тех пор, как он в последний раз обнимал ее!

Да и в Дэвиде страсть, по-видимому, побеждала все его сомнения и сдержанность. Последней здравой мыслью Кристианы было, что она заплатит болью за это удовольствие.

Она обхватила его шею и прижалась к теплому плечу, прося большего, торопя. Затянувшееся воздержание лишило ее стыдливости, и она не позволила мужу прервать их долгий, яростный поцелуй. Его руки разомкнулись, и она застонала, когда его ладонь заскользила по ее обнаженной спине.

Он посмотрел ей в глаза. Потом его взгляд переместился ниже – она все еще удерживала простыню.

– Тебе это не особенно помогло тогда, в гардеробной, дорогая, – тихо сказал он. – Убери ее.

Он нежно погладил ее сжатую в кулак руку, и она ослабла под его ласковым прикосновением. Дэвид высвободил простыню из ее руки и отбросил в сторону. Прохладный воздух коснулся обнаженного тела Кристианы.

Он смотрел на нее так, как часто смотрел раньше, и она внезапно почувствовала смущение и невероятное возбуждение. Она стиснула зубы и еще крепче прижалась к нему.

Голос Дэвида теплым дуновением коснулся ее уха.

– Не прячь лица, Кристиана. Желание – замечательная вещь. Я хочу видеть твои глаза, когда буду любить тебя.

Осторожно взяв Кристиану за подбородок, он заставил ее встретиться с ним взглядом. Он даже еще не прикоснулся к ней, но тело ее уже пылало.

Она послушно смотрела, как он целует ее грудь и прикасается влажными губами к набухшим соскам. Он возбуждал ее неторопливо, словно время не имело значения, словно никто не ждал его во дворе и ему не предстояло путешествие. Ее грудь никогда раньше не была такой чувствительной, и его опытные ласки доводили ее до безумия.

Он поднял голову. Затуманенным взором Кристиана проследила за его взглядом. Смуглая рука Дэвида легла на ее белоснежный живот и заскользила вниз, гладя бедра. Они оба следили за ее продвижением. Дыхание Кристианы перешло в прерывистые вздохи.

– В моих интересах было бы оставить тебя неудовлетворенной, – тихо проговорил он. – Воздержание – мощный стимул. Думаю, ты недолго будешь «болеть» после моего возвращения.

Но она почти не слышала его слов. Она пристально следила, как его рука подбирается к темному треугольнику, и в яростном пламени вспыхнувшего пожара все остальное перестало иметь значение.

– Но к сожалению, я не могу сделать этого, – продолжал он. – Мне тебя недоставало, и я не намерен дольше терпеть. Откройся мне, дорогая, – проговорил он, и его пальцы коснулись тугих завитков.

Она ждала, что он будет решителен и груб и у нее не останется выбора. Но оказалось, он вовсе не собирался действовать против ее воли.

Она заколебалась и едва не признала, что желает его, как уже было когда-то, когда он заставил ее произнести эти слова вслух.

– Откройся, – велел он, а рука его меж тем продолжала сводить ее с ума. – Нет ничего дурного в том, что я дарю тебе наслаждение.

У нее не было сил сопротивляться. Закрыв глаза, она подчинилась и приняла неизбежное. Это не заняло много времени.

Она металась в его объятиях, чувствуя, что внутри ее все туже сжимается пружина желания. Дэвид крепко обнимал ее, покрывая неистовыми поцелуям, поглощая губами ее крики, когда яростная волна наконец накрыла Кристиану.

Он долго держал, не выпускал ее, потом поднял голову и взглянул ей в глаза. Она увидела на его губе каплю крови.

Затем он встал, погладил ее по щеке и произнес:

– Я должен идти.

Он удовлетворил ее, но в ней по-прежнему бушевало желание. Она едва не попросила его остаться и продолжить.

Но он ушел, доказав, что ему нет нужды применять силу, что он вполне еще способен попросту соблазнить ее. А ей он предоставил решать, возвращаться ли к мужу по собственной воле.

Во время их любовного единоборства Кристиана не думала ни о чем, даже о том, что она значит для него. Лишь позднее, когда он ушел, боль и сомнения вновь нахлынули на нее. Возможно, со временем они перестанут ее мучить. Может быть, через несколько лет ее любовь станет лишь забавным воспоминанием.

Нужно уйти из этой спальни, пока она не заснула. Если Эмма обнаружит ее здесь утром, весь дом решит, что она выздоровела, и тогда она уже не сможет вернуться в комнату Джоанны. У нее не будет выбора. Кристиана улыбнулась тому, с какой жадностью она ухватилась за эту возможность самообмана. Остаться здесь, заснуть – и дело сделано. Тогда ничего не придется решать самой.