Пепел между нами - Маргарита Дюжева

глоток свободной жизни. Хлебнула, блин, до блевоты. Лучше бы домой пошла сразу! Тогда бы удалось избежать встречи с Любашей, и нервные клетки не начали бы снова дохнуть пачками.

Очень хотелось домой. Спрятаться от целого мира, прижать к себе сына, поцеловать его в румяную щечку и поблагодарить небеса, за то, что он у меня есть. Но и здесь Вселенная решила мне подгадить. Ей почему-то показалось, что Тимофеевой было мало, поэтому она подкинула мне Краева.

Стоило только переступить через порог, как я увидела его раздражающе белые кроссовки и ощутила просто дичайшее желание повернуть обратно.

Зачем он здесь? Я его сегодня не ждала!

Пульс моментально разогнался до сотки, в висках застучало, и все то раздражение, которое я успела накопить за время пути, рвануло наружу. Кое-как напомнила себе, что в голове я спорила не с Мишей, а с самой собой, но все в пустую. Услышала его голос — и волосы дыбом на затылке.

Вроде головой понимаю, что конкретно в этот момент он ни в чем не виноват, просто пришел пообщаться с сыном, помочь, но мой внутренний демон жаждал крови.

Я разулась, разделась, сходила в ванную, чтобы помыть руки и только после этого вышла к остальным. Остановившись на пороге, тяжело привалилась к косяку, наблюдая, уговаривая собственное сердце биться чуточку тише. Бесполезно.

Первой меня заметила мама:

— А вот и Злата пришла… — радостно начала она, но увидев мою физиономию, улыбаться перестала, — что случилось?

Краев, который в этот момент держал на руках нашего сына, тоже обернулся, и напоровшись на мой взгляд, удивленно вскинул брови.

— Все прекрасно, — оттолкнувшись плечом от косяка, я подошла к нему и бесцеремонно забрала ребенка, — мне нужно его покормить.

Две пары глаз уставились в полнейшем недоумении, не понимая, какая муха меня укусила.

— Я могу это сделать одна? — произнесла, не глядя ни на кого из них, — без посторонних.

— Злата…

В голосе мамы звучала такая растерянность, что на миг мне стало стыдно. Но только на миг. Я была слишком зла, и на нее в том числе, из-за того, что она так прекрасно общается с этим предателем.

— Пожалуйста, — с нажимом.

Они переглянулись и молча вышли за дверь, а я тяжело опустилась на диван, чувствуя, как подкатывают едкие слезы.

— Не буду я реветь! Не дождешься! Больше никогда! Недостоин!

Даже умиротворяющее чмоканье Артема не смогло погасить пожар внутри. Мне было больно, плохо, страшно. И чтобы утешить свою собственную боль, отчаянно хотелось причинить ее кому-то другому.

— Ненавижу! — снова прошипела, приложившись затылком о спинку дивана.

От резкого движения сын потерял вожделенную титьку и тут же возмущенно заголосил:

— Прости, родной, — прижала его к себе, возвращая все на место, — мамка у тебя сегодня не в форме.

— Злат, у вас точно все в порядке? — раздался голос матери.

К нам она не зашла, спрашивала из коридора, прекрасно зная, что если ее добрую, нежную умницу-красавицу дочь накрыло, то лучше не провоцировать.

— Все супер, — процедила я сквозь зубы, а потом еще тише добавила, — все просто зашибись.

От мысли, что Краев здесь, за стеной, мне становилось тяжело дышать.

Как он посмел явиться сюда? Как он вообще смеет смотреть мне в глаза?

Я пытаюсь притормозить, обуздать свой гнев, выдавить из сердца проклятую ревность, но становится только хуже. Перед глазами так и маячит размалеванная морда Тимофеевой. Ее ужимки, томно хлопающие ресницы и выпяченные яркие губы.

Зачем он с ней тогда? Почему?

Он же все испохабил и изуродовал! Все!!!

И что самое жуткое, я не могу перестать его любить, не могу выдрать из своего сердца. Не получается! Он там намертво, и за это ненавижу его еще больше.

Сын наедается до отвала и засыпает у меня на руках. Я боюсь его отпустить, положить в кроватку, потому что он единственный якорь, удерживающий меня в бурном потоке эмоций. Мой островок света.

Но и прятаться смысла нет. Я хочу, чтобы Краев ушел, немедленно! Пока я не наговорила того, о чем потом непременно буду жалеть.

***

Уложив сына, я выхожу на кухню, так и не успев усмирить своих демонов.

Меня встречает внимательный взгляд Краева.

— Где мама? — спрашиваю с вызовом. Будто это он ее от меня спрятал и не отдает.

— Ушла к соседке…внезапно.

Ясно, решила дать нам возможность поговорить по душам. Это она зря, конечно. Собеседник сейчас из меня никакой, а вот скандалистка — отменная.

Я неспешно наливаю себе воды, пью, ни на миг не переставая чувствовать напряженное внимание Миши. Меня бомбит. Перед глазами сука-Любочка, адреналин зашкаливает.

— Злат, все в порядке?

— Все зашибись, — киваю, едва сдерживаясь, чтобы не запустить стаканом в стену. Если бы не Артем, пульнула бы. А следом отправила бы и тарелку, стоявшую на столе. Затем открыла шкаф и переколотила бы на хрен всю посуду.

Потому что плохо мне! Больно! Из-за него!

— Я не понимаю…

— Слушай, — разворачиваюсь к нему лицом, упираюсь руками на столешницу позади себя и нагло произношу, — а тебе не кажется, что ты слишком сюда зачастил?

Краев удивленно вскинул брови:

— Что не так?

— Все! Ни дня не проходит без твоего появления.

— Ты сама сказала, что, когда сын родится, я могу видеть его сколько пожелаю и когда пожелаю.

Скриплю от досады зубами:

— Да, я говорила, но никак не думала, что ты воспримешь мои слова буквально и оккупируешь мою территорию.

— Оккупирую?

— А как, по-твоему, это называется?

— Злата, если у тебя есть что сказать — просто скажи. Не надо устраивать показательную порку и игру «догадайся, что не так».

— Все не так! Давно!

— Мне уйти?

— Да! — выдаю так яростно, что он вздрагивает, словно влепила ему пощечину, — я хочу, чтобы ты ушел. Немедленно.

Он молча смотрит на меня. На скулах играют желваки, губы поджаты. Я вижу, что его тоже выкручивает, ломает, что ему тоже хреново, но мне плевать на чужие страдания. Не я все это замутила, не я сорвалась в пропасть и утащила за собой второго. Я просто пытаюсь выжить после того, как меня предали.

Только, по-моему, не выходит ни черта, хотя до сегодняшнего дня, я была уверена, что справляюсь.

Темные глаза прожигают насквозь. В них столько всего кипит и полыхает, что меня попросту сносит от этих эмоций. Он ломает меня, причиняя боль одним своим существованием.

Я давлюсь от ревности, ненависти, а еще от дикого желания забыть все это. Чтобы сердце перестало болеть, в голове не мелькали жуткие картины предательства, и можно было как раньше — с любовью и