Черное воскресенье - Томас Харрис

Кабаков предпочел бы не вводить Корли в курс дела. Пока что агент ФБР ничего не знал про Джерри Сэппа и его катер. Кабакову хотелось продолжать это расследование самостоятельно. Ему нужно было поговорить с Сэппом до того, как тот попадет под защиту прав, гарантированных ему конституцией.

Кабаков был способен пойти на нарушение прав человека, на оскорбление его чести и достоинства, если такие действия позволяли быстро добиться желаемых результатов. Сам факт совершения подобных действий его не беспокоил, однако, когда он сознавал, какие семена взращивает в его душе успех, приносимый этой тактикой, ему становилось не по себе.

Он чувствовал, что в нем развивается презрительное отношение к системе гарантий, защищающих граждан страны от следователей, готовых на все ради достижения цели. Он не пытался рационально оправдать свои действия расхожими клише вроде «высшего блага», так как не был человеком, склонным к рефлексии. И хотя он верил, что применяемые им меры необходимы — знал, что они эффективны, — он опасался, что в процессе их применения у человека развивается уродливая и опасная психология. И он знал, что за лицо у такой психологии. Лицо Гитлера.

Кабаков сознавал: то, что он делает, оставляет рубцы в его душе точно так же, как и на его теле. Ему хотелось верить, что все возрастающее раздражение, какое вызывали в нем ограничения, налагаемые законом, было исключительно результатом его многолетнего опыта, что, сталкиваясь с этими препонами, он чувствует, как нарастает в нем гнев, точно так же как зимой по утрам чувствует, как ноют его старые раны.

Но это была не вся правда. Зернышки такого мировосприятия крылись в его характере. Он впервые обнаружил это много лет назад, близ Тивериадского озера, в Галилее.

Он ехал проверять израильские позиции на границе с Сирией и остановил свой джип у колодца на склоне горы. Ветряк старого американского образца качал из скалы холодную как лед воду. Лопасти ветряка медленно вращались, через равные промежутки времени издавая монотонный скрип — унылый звук, нарушавший тишину солнечного дня. Кабаков, опершись спиной о машину, ощущая прохладные капли воды на лице, смотрел, как на горном склоне над ним пасутся овцы — целое стадо. Его охватило чувство одиночества, заставив осознать собственную малость перед этим огромным вздыбленным миром. И тут он увидел орла, парящего высоко в восходящем потоке теплого воздуха, перья на концах его крыльев походили на растопыренные человеческие пальцы; он плавно скользил то в одну, то в другую сторону над горным склоном, и его тень металась по скалам. Орел не охотился на овец — стояла зима, ягнят в стаде не было, но он кружил над овцами, они видели его и блеяли от страха. У Кабакова, наблюдавшего за птицей, закружилась голова, на миг он утратил ориентацию — линию горизонта скрывал горный склон. Он обнаружил, что судорожно хватается за джип, чтобы не упасть.

И тогда он понял, что орел ему гораздо больше по душе, чем овцы, и что так будет всегда. И из-за этого, из-за того, что в нем живет это чувство, он никогда не станет безгрешным пред лицом Господа.

Он был рад, что никогда не будет обладать реальной властью.

Сейчас, в комнате многоквартирного дома на Манхэттене, Кабаков раздумывал над тем, как же закинуть удочку, чтобы Джерри Сэпп схватил наживку. Если вести это дело самостоятельно, тогда контакт с Сэппом придется устанавливать Эдди Стайлзу. Стайлз — единственный из тех, кого знал Кабаков, имел связи в криминальных кругах нью-йоркского припортового района. Без Эдди Кабаков вынужден будет использовать помощь Корли. А Стайлз непременно сделает это для Рэчел.

За завтраком Рэчел сказала: «Нет!»

— Он сделает это, если ты его попросишь. А мы могли бы на это время его прикрыть.

— Он не станет этого делать, так что оставим этот разговор.

Трудно было поверить, что всего двадцать минут назад она, такая теплая и по-утреннему розовая, была с ним и ее распустившиеся волосы нежно касались его лица и груди.

— Я понимаю, что тебе не нравится его использовать, но, черт возьми…

— Мне не нравится, что я его использую. Мне не нравится, что ты используешь меня. Я и тебя использую, только по-другому — как именно, мне еще самой не совсем ясно. Но это нормально, что мы используем друг друга, потому что нас с тобой объединяет многое помимо этого. И это хорошо. Но больше не будем трогать Эдди.

«Она просто восхитительна», — думал Кабаков, видя, как из-под кружев воротничка по шее Рэчел поднимается румянец.

— Я не могу этого сделать. И не хочу, — сказала она. — Налить тебе апельсинового сока?

— Пожалуйста.

Очень неохотно Кабаков отправился к Корли. Передал ему информацию о Джерри Сэппе. Но не сообщил об источнике информации.

Корли работал над наживкой целых два дня вместе с сотрудниками отдела по борьбе с наркотиками. Он провел целый час, разговаривая по телефону с Мехико. Потом встретился с Кабаковым в манхэттенском отделении ФБР.

— Что-нибудь про грека выяснили?

— Пока нет. Мошевский все еще ведет расспросы в барах. Давайте про Сэппа.

— В конторе нет досье на Сэппа, — сказал Корли. — Кем бы он ни был, под этим именем он чистенький. В списках береговой охраны его тоже нет. В их регистрационных файлах нет ссылок на типы судов, не указаны детали, которые нас интересуют. Образцы краски, собранные с борта сухогруза, годятся для прямого сравнения, но выявить ее происхождение — это совсем другое дело. Это не корабельная краска. Там, поверх толстого изолирующего слоя, коммерческий сорт полуглянцевой краски, а ее можно приобрести где угодно.

— Расскажите о наркотиках.

— Как раз собирался. Вот пакет. Вы, случайно, не читали о процессе Крапфа и Мендосы в Чигуагуа? Ну, подробности мне тоже не были известны. С 1970-го по 1973-й включительно они ввезли в нашу страну 115 фунтов героина. Он шел в Бостон. Очень хитрым способом. Чтобы переправить каждую партию, они находили предлог и нанимали гражданина США для поездки в Мексику. Иногда это был мужчина, иногда — женщина, но всегда — человек одинокий, не имеющий близких родственников. Нанятый ими человек отправлялся в Мексику по туристической визе и через несколько дней, к несчастью, умирал. Тело отправляли на родину, набив живот героином. Здесь у них имелся свой салон ритуальных услуг. Между прочим, у вас волосы отросли. Вам идет.

— Да ладно, продолжайте.

— Из этого дела мы извлекли двойную пользу. Во-первых, перекупщик в Бостоне по-прежнему пользуется доверием в преступном мире. Он с нами сотрудничает, потому что не хочет в тюрягу сесть лет на сорок. А во-вторых, мексиканская полиция тоже оставила одного парня на свободе в Косумеле. И лучше не спрашивать, от чего он хочет отвертеться.

— Так что если наш человек запустит по своим каналам информацию о том, что ищет надежного парня с лодкой, чтобы переправить товар из Косумеля в Техас, это будет выглядеть логично, потому что старый способ больше не работает, — сказал Кабаков. — И если Сэпп позвонит нашему человеку, тот может назвать кое-кого в Мексике и в Бостоне.

— Ага. Только этот Сэпп все проверит, прежде чем объявится сам. Даже для того, чтобы эту информацию ему сообщить, возможно, придется задействовать парочку наших «кротов». Вот что меня беспокоит: если мы на него выйдем, у нас ведь ничего на него нет. Можно было бы вменить ему «преступный сговор и использование судна в преступных целях», но это бред собачий и потребует чертову уйму времени. Нам нечем его припугнуть.

Зато у нас есть, подумал Кабаков, но промолчал.

В середине дня Корли запросил в окружном суде Ньюарка разрешение на прослушивание двух телефонов в гриль-баре «У Суини» в Асбери-Парке. В четыре запрос отклонили. У Корли нет никаких доказательств, что в баре «У Суини» совершаются правонарушения, и он основывается на анонимных утверждениях, не имеющих под собой почвы, объяснил судья. Еще судья сказал, что сожалеет.

На следующее утро, в десять часов, синий фургон въехал на стоянку у супермаркета, по соседству с баром «У Суини». За рулем сидела пожилая дама. Стоянка была заполнена машинами, и она медленно вела фургон все дальше, явно пытаясь отыскать место, чтобы припарковаться. В машине у телефонного столба, метрах в десяти от задней стены бара, дремал мужчина.

— Господи, да он спит! — произнесла дама, вроде бы обращаясь к собственной груди.

Спящий проснулся от сердитого покрякивания рации, лежавшей рядом с ним. С виноватым видом он освободил место парковки, куда тотчас же задом въехал фургон. Несколько покупателей катили полные тележки по проходу между рядами машин. Человек, освободивший место, вышел из машины.

— Дама, мне кажется, у вас шина спустила.

— Ох, неужели?

Человек прошел к заднему колесу — оно оказалось совсем близко от телефонного столба. Два тонких коричневых провода, почти незаметных на коричневом столбе, тянулись от телефонной линии к земле и оканчивались штепсельной вилкой. Человек воткнул ее в розетку, укрепленную под крылом фургона.