Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав

окна, наблюдая, как Сашка вытаскивает из шкафа чистое постельное бельё и начинает застилать кровать.

— Я не могу говорить «ты» человеку, который старше на сорок лет.

— Спать с ним тебе сорок лет не мешают.

Сашка застывает с простынёй в руках.

— Мешают. И я бы никогда не посмела первой…

— Не оправдывайся, — Зарина обрывает её жестом. — Я знаю. И ещё не видела ни одной, кто смог бы Севушке отказать. Много я его б…ей повидала. Ты как-то сильно от них отличаешься, я даже готова Севушку зауважать.

— Я не …

Сашка уже хочет сказать в ответ что-то резкое, плюнув на все правила гостеприимство и то, что перед ней сидит, чёрт бы её побрал, Зарина. Ещё один идол её детства. Да, не сохранивший своего места на пьедестале, как Туманов. И тем не менее… Сашка открывает рот, но в последний момент резкая фраза меняется на совершенно другую.

— Зарина Аркадьевна, а вы себя нормально чувствуете?

— Голова немного кружится и подташнивает. Надеюсь, не от твоей плюшки с сахарозаменителями, — язвит Зарина, но как-то не особенно охотно. — Я плохо переношу перелёты. И бывшего мужа.

— Почему бывшего? Он всё ещё ваш муж, — пожимает плечами Сашка. — Давайте-ка я принесу тонометр.

— Ты лечишь всё, что движется, что ли?

— И то, что не движется, тем более, — кивает Сашка и исчезает за дверью.

Чёрт побери, ей нравится Зарина. Нравится! Её манера держаться, её язвительность, её умение сохранять достоинство даже в такой странной ситуации. И её надменно-спокойный взгляд нравится. И откровенная недоброта, без попыток изобразить из себя то, чем не является. Они же… Они же похожи! Если бы у Сашки жизнь сложилась немного иначе. Если бы она всегда была за каменной стеной успешного и популярного мужа. Если бы…

Ошарашенная собственным открытием, Сашка входит в их со Всеволодом Алексеевичем спальню, лезет в тумбочку, где хранятся глюкометр, тонометр и прочая артиллерия, даже не обратив внимание на сокровище. Что сокровище, мягко говоря, шокирует.

— Сашенька, что случилось?

— А? Что?

Он лежит на кровати, держа в руках планшет, и очень заинтересованно смотрит на Сашку.

— Да у супруги вашей, мне кажется, давление поднялось. Хочу померить. Что вы на меня так смотрите? Потом займусь вашим коленом, хорошо?

— Можешь не спешить, я обезболивающее выпил, — хмыкает Туманов. — Ну, собственно… Зарина Аркадьевна тоже не девочка, чему я удивляюсь…

— А вы удивляетесь?

В его картине мира заботиться должны только о нём. Когда они попадали в больницу, он тоже искренне удивлялся, если кто-то по коридору шёл не в его палату. Центр мироздания же.

Сашка возвращается к Зарине.

— Давайте измерим давление. Вы какие-то лекарства постоянно пьёте?

На вид ей примерно как Сашке. Ну чуть-чуть побольше. Это если близко не подходить. А если сесть напротив, на расстоянии вытянутой руки, чтобы удобно было манжетку тонометра надевать, то видно глубокие морщины возле глаз и пигментные пятна на шее, которую, в отличие от лица, не заштукатуришь косметикой.

— Пью, от повышенного. И ещё гормональные.

Зарина перечисляет лекарства, Сашка измеряет давление. Оно, внезапно, оказывается пониженным.

— Резкая смена климата, перелёт, просто устали и понервничали. Вы ложитесь, отдыхайте, я вам кофе сейчас принесу и шоколадку. У вас есть, во что переодеться?

Вот будет весело, если нет. Потому что Зарина шире Сашки раза в два. Если только футболку Туманова ей предложить.

— Всё у меня есть, дорожная сумка в коридоре осталась, — говорит Зарина, осторожно перебираясь на кровать. — Полежу пять минут и схожу за ней.

— Да я принесу, лежите.

Зарина качает головой. Но Сашка уже не замечает этого жеста. Идёт варить кофе и искать шоколадку из запасов Всеволода Алексеевича на случай резкого падения сахара. С ним такое случается редко, поэтому шоколадка обнаруживается аж у задней стенки холодильника, за кастрюлей с супом и банкой солёных огурцов. На обратном пути прихватывает вещи Зарины, слегка удивившись существованию такого предмета, как дорожная сумка. Нечто среднее между чемоданом и женской сумочкой, но весьма удобная и симпатичная штука, надо признать. Кожаная, с большими ручками. Вместительная, но не громоздкая, как привычный чемодан. Тоже такой обзавестись, что ли.

— Вот ваш кофе, — Сашка ставит чашку на прикроватную тумбочку. — Шоколадку ешьте. Вы не курите?

Зарина отрицательно качает головой. Жаль, Сашка бы с удовольствием с ней перекурила.

— Посидеть с вами или будете отдыхать?

Для Сашки вопрос абсолютно естественный, но Зарина смотрит так, будто она спросила, слетать на Марс или не стоит.

— Саша, если не сложно, присядь на минуточку.

Сашка садится в кресло у окна.

— Что с тобой не так, детка?

У Сашки вопросительно изгибается бровь.

— Только не рассказывай, что это врачебная этика, тебе положено лечить и прочую дребедень. Кофе варить ты точно не обязана. Ты же меня ненавидеть должна.

— Скорее вы меня.

— С чего вдруг? Если бы я хотела его удержать, я бы удержала, поверь мне. Ты была не первой и даже не пятой. Но я уже не хотела. Я от него устала. У меня просто не осталось сил на него, ни физических, ни моральных. А вот ты, наверное, считаешь, что я его предала. Так откуда такая забота, а, тётя доктор?

Сашка вздрагивает. Откуда она-то знает, как Туманов её называет? Ну вряд ли Всеволод Алексеевич рассказывал. Впрочем, может быть, в газетах писали. Какое-то издание, ещё в самом начале, что-то подобное опубликовало. Кто-то из медперсонала алтайской больницы интервью дал, не иначе. Слил подробности непростых взаимоотношений заезжего артиста и местного светила пульмонологии.

— Он же вас любил, Зарина Аркадьевна. И, наверное, до сих пор любит. Ну или хотя бы уважает.

— Интересный вывод. А главное, поражающий своей логичностью.

Опять язвит. Но кофе и шоколад, видимо, подействовали. У Зарины стал более естественный цвет лица, пугающая бледность исчезла.

— А если завтра тут соберутся все его бывшие бабы, ты им тоже будешь кофе варить и давление мерить?

Сашка пожимает плечами.

— Если Всеволод Алексеевич скажет…

— Детка, — Зарина тяжко вздыхает и ставит пустую чашку на тумбочку. — Тебе никто не сказал, да? Никого нельзя любить больше, чем себя. Тем более, ни одного мужика. Ты из него бога сделала, что ли? «Всеволод Алексеевич скажет…». Саша, он обычный старый дед, с мерзким характером к тому же. Такой же, как сотни других. И то, что конкретно этот умеет извлекать более приятные звуки, чем все остальные, ещё не делает его…

— Вот я так и знал, что вы споётесь, — раздаётся тот самый приятный звук знакомого баритона. — Ты посмотри, они уже подружились.

Всеволод Алексеевич стоит на пороге, держась