Блаженная (СИ) - Белла Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наталья Павловна недоуменно смотрела на меня. А я на нее. Мне показалось, что наши молчаливые переглядки как-то слишком затянулись.
И тишина повисла тяжелая, гнетущая. Мне хотелось нарушить ее, что-то спросить, хотя бы поменять местами затекшие ноги, но я не могла. Тело вдруг стало тяжелым, будто чужим, я почувствовала, как что-то давит мне на плечо и на шею, и немного отдает в живот.
А еще мне показалось, что кто-то вдруг притушил свет. Комната погрузилась в темноту. Наверное я засыпаю… как неудобно! Ко мне человек пришел в гости… Я встряхнула головой, протерла глаза.
Что это? Я в машине на заднем сиденье. За рулем мама, папа рядом с ней. За окнами темно, сыпет мелкий дождь, мелькают тусклые фонари. Как же грустно и страшно! И очень хочется плакать.
В тревожном, желтом свете фонарей внезапно вырастает темный силуэт прямо посреди дороги.
— Мама, человек! — кричу я.
— Где? Там нет никого.
— Спи, Тиночка, не отвлекай маму…
Но я запрещаю себе спать. Человек на дороге мне померещился, но я знаю, что темнота таит в себе опасность. Я чувствую, что сейчас произойдет что-то страшное… вот сейчас.
— Мама, человек!
Кто-то из темноты прыгает прямо на нашу машину! И начинается жуткая мешанина из вспышек и звуков, ударов… И темнота.
Мне почему-то очень неудобно, что-то сильно тянет плечо, шею и живот. Я зову маму и папу, но мне никто не отвечает. Боже мой, как страшно! Потом кто-то начинает тащить меня из машины… разноцветные вспышки слепят глаза, я слышу крики… а папа и мама молчат.
Меня достают из машины, куда-то несут, я оборачиваюсь посмотреть, что там с мамой и папой, но вижу только, как какого-то человека укладывают на носилки. Одна рука свисает, она ярко освещена прожектором, на ней поблескивает перстень. Знакомый перстень… Прозрачный зеленый камень вспыхивает как искорка. А в руке горсть земляники… Нет, это кровь стекает в ладонь.
Кто этот человек, как он здесь оказался? Почему мне знаком этот перстень? Почему машина вверх ногами? И при чем тут земляника?
— Тина… Тина!
Кто-то трясет меня. Я открываю глаза. Вижу испуганное лицо Натальи Павловны где-то на потолке. Нет, это не на потолке, это я лежу на полу, а она склонилась надо мной.
— Слава богу! — Наталья Павловна берется за сердце, садится на пол возле меня.
— Человек… авария… — торопливо бормочу я. Мне страшно, что я снова все забуду. Я пробую подняться, но Наталья Павловна мне не дает.
— Подожди, нельзя так резко вставать… Посиди…
Я сажусь, опершись спиной о диван. Наталья Павловна распахивает окно, дышать становится легче.
— Почему мы уехали ночью?
— Голова не кружится? Не тошнит?
— Да плевать на голову… Куда мы ехали?
— Упрямая… — вздохнула Наталья Павловна, — Твой отец вез вас с мамой домой, в Петербург. Сам он собирался вернуться в тот же вечер, помогать Серафиме с похоронами.
— С похоронами? — я поднялась, но делать мне этого не следовало. Снова подступила тошнота и темнота. Я помню, как рука Натальи Павловны пригибает мою голову к коленям.
Я смотрю в темноту, в бездонную, черную яму. Там прячется кусок моего детства.
Я помню, что было до аварии. Папа, мама, развалины усадьбы, Мишка, баба Рина. Почти не помню лиц, размытые пятна, все смутно, как в забытом сне.
Потом — провал.
А потом началась моя другая жизнь, в которой была только бабушка и огромная квартира в Питере, где мы с ней жили. Где на стене в моей спальне висели фотографии родителей. Эту жизнь я помню четко. В этой жизни я знала, что мои родители погибли в аварии. Я знала, что у бабушки дом в Воронине. Знала. Только сейчас я поняла, что знала это, но ничего не помнила.
Как так могло получиться? Почему я не спрашивала бабушку ни о чем?
Баба Рина, прабабушка… Синий халат в цветочек… Деревянный гребешок… У нее были длинные белые волосы, я любила их расчесывать. Мы ходили с ней собирать землянику. Где-то рядом была вода.
“ Не подходи близко, утопнешь!”
“Не утопну!”
К нам кто-то подошел… Я не помню лица, только руку, а в ней горсть земляники. Я тянусь за ягодами и вдруг слышу слабый вскрик:
“Уходи обратно, сгинь! Я не виновата…”
Баба Рина заваливается в траву рядом со мной. Высокий человек наклоняется, берет ее руку, потом отпускает, дотрагивается до шеи. Его лицо как в тумане…
— Это твоя бабушка? — спрашивает меня человек без лица
— Баба Рина…
— Где вы живете?
— Там…
Человек подхватывает на руку бабу Рину.
— Ей нужен доктор! Покажи скорее где вы живете!
Дома начинается беготня… Люди в синих костюмах уносят на носилках бабу Рину. Ее лицо совсем белое.
А человек, который ее принес, что-то тихо говорит маме.
— Тиночка, пойди погуляй! — говорит мне мама, — Сходи к бабе Наташе… Сейчас мультики начнутся… Наталья Павловна, уведите, пожалуйста, Тину…
Я сижу на диване рядом с Мишкой, мы что-то смотрим по телевизору, но я ничего не вижу, не понимаю. Я очень беспокоюсь за маму. Она там одна с этим человеком…
Я бегу домой, тихонько прокрадываюсь под окошко. Я не дотягиваюсь до него, не могу заглянуть. Я слышу только гневный мамин голос:
— Не смейте впутывать Тину!
Какая знакомая фраза! Она как-то связана с репетицией… я еще в обморок упала… Каргопольский! Это он разговаривал с мамой?
— Тиночка! Тина… — опять доносится издалека.
— Не смейте впутывать Тину… — шепчу я и открываю глаза.
— Деточка, тебе к доктору надо! Срочно!
— Это был Каргопольский? — бормочу я непослушным языком.
— Такие обмороки — плохой признак…
— Это был Каргопольский?
— Серафима взяла с меня слово молчать. Я обещала ей…
— Просто скажите — да или нет?
— Я и Мишеньке запретила. Тебе надо лечь на диван…
— Наталья Павловна! Я в порядке — видите?
Я запрыгнула с ногами на диван.
— А теперь скажите! Одно слово — это он?
— Да.
— Что же случилось? Откуда он взялся? Чего хотел? — вопросов у меня было больше, чем слов.
— Я обещала Серафиме ничего тебе не говорить. Я обещала… — как заведенная повторяла Наталья Павловна.
— Наталья Павловна, это очень важно! Пожалуйста…
Наталья Павловна вздохнула, поднялась с пола, села в бабушкино кресло.
— Я была тогда у Серафимы. Зашла за чем-то… за содой. Каргопольский принес Арину Глебовну на руках. Твоя мама отправила вас с папой на улицу и вернулась в дом. Каргопольский сделал все, что мог, но он не уходил. Он крутился возле твоей мамы и прямо-таки
